|
Читайте также: |
А Ивану представилось вдруг, что провожать их у дороги собрались не живые люди, не благообразные старики и старухи, мужики и бабы, а ходячие мертвяки. Подумалось, что во всей деревне, возможно, давно не осталось ни единого настоящего человека; что каждый тут – мертвец, по-привычке, по-инерции притворяющийся живым, не знающий о случившейся собственной смерти. Даже бригадир Петрович с беломориной, даже улыбающийся Степан Михайлович – они все тут ходячие покойнички с давним долгим прошлым, но без всякого будущего. И даже черные от старости избы представились Ивану безнадежно мертвыми – в их погасших серых окнах ничего не отражалось, только пустота и унылая безнадежность.
Он отвернулся, испугавшись.
– Послезавтра на учебу, – напомнил всем Димка.
Автобус взревел на крутом повороте, по глубокой размякшей колее выбираясь из тихой деревни. Содрогаясь железным телом и заметно рыская из стороны в сторону, перемешивая колесами плодородную грязь, он упрямо тащил своих пассажиров в шумный уютный город.
ДОРОГА ЧЕРЕЗ АХЕРОН
Татьяна Томах
«Уазик» бодро подпрыгивал на ухабах. Дорога тоже прыгала и виляла в разные стороны, как потерявшая ориентацию обезумевшая змея. А по обочинам прыгали кривые маленькие березки, потряхивая пыльными листьями. Места этим березкам было всего ничего – узкая полоска между дорогой и стеной черных огромных елок. Вот они и старались изо всех сил, жались к песчаной ухабистой змее, несмотря на пыль, тянули тонкие веточки к солнцу.
В кабине и в моторе перекатывалось, дребезжало и грохотало – машина была готова развалиться на запчасти в любой момент, и, похоже, только выжидала подходящего. Например, максимального расстояния от населенных пунктов.
– Товарищ лейтенант, – прокричал Антон, еле удерживаясь на болтающемся сиденье и рискуя откусить себе язык на очередном прыжке.
– Да? – обернулся офицер. Глаза диковато блеснули на изможденном и запыленном лице.
– А у вас тут чего, соревнования? По гребле?
– По гребле, – буркнул лейтенант. – И по крабле.
– Чего? – изумился Антон.
– Бумс, – совсем уж странно закончил лейтенант. Оскалился кривой жуткой улыбкой, полыхнул безумным взглядом – и отвернулся.
* * *
– Левитан, – устало и невыразительно сказал майор, поднимая взгляд от бумаг. – Красивая фамилия.
– Так точно, – согласился Антон.
– Вольно, – воспаленные, меченные кровавыми кляксами глаза майора смотрели из-под отекших век со странным выражением. Не то оценивающе, не то вопросительно. Антону под этим взглядом вдруг стало неуютно и даже зябко. – Это, Петя, гребцы, которых мы просили. Из спортроты.
– Ага, – протянул лейтенант, дернул тощей шеей и восторженно уставился на новоприбывших.
Видок у лейтенанта Пети был тоже не сказать, чтоб особенно здоровый. Черные тени под лихорадочно блестящими глазами, ввалившиеся плохо выбритые щеки, грязноватая повязка на лбу с подсохшим кровяным пятном. Сквозь ядреный запах «Тройного» одеколона тянуло кисловатым духом перегара.
«Влипли», – тоскливо подумал Антон. Они тут, небось, все квасят по-черному. Поголовно. Во главе с начальником части. Самогон, а потом – мордобой. И так каждый вечер.
Впрочем, каких еще развлечений было ждать от маленького поселка с оптимистичным названием «Заря коммунизма». Антон покосился на карту за спиной майора, истыканную разноцветными флажками. Ну, так и есть. На севере эта самая «Заря». Синий флажок. На западе – какое-то поселение помельче. Желтый флажок. На юге – военная часть. Красный флажок. Вокруг – глухой лес. Райцентр в карту не поместился, до него сто километров по грунтовке. Да, между синим и желтым флажком – веер простых, криво-косо натыканных булавок. Символическое изображение коровьего стада?…
Антон покосился на невозмутимое Лехино лицо. Тот тоже с интересом разглядывал карту.
– Петя, у тебя кто сегодня на мосту? – Майор зажмурился, сжал виски узловатыми пальцами, потер глаза. Будто хотел проснуться, а никак не получалось.
– Дымко с ребятами, товарищ майор, – молодцевато отрапортовал лейтенант.
– Добро. Бери гребцов и катите…
– На объект?
– В лагерь. Пусть отдохнут до вечера. Да и бумаги пусть сперва подпишут.
– Есть! – гаркнул лейтенант. Майор поморщился и потер виски.
Бумаги оказались еще те. Антон прочитал их два раза подряд, увязая в замысловатых многозначительных формулировках. И так ничего и не понял.
– Э, – толкнул он локтем Леху.
Лехин взгляд был задумчив и далек. Впрочем, как всегда в последнее время. Будто он смотрел не на собеседника, а сквозь него. От этого спокойного внимательного взгляда брала жуть. Через некоторое время начинало казаться, будто тебя и вправду нет…
– Это, вообще, что? – тихо спросил Антон.
– Где?
– Вот. Психологическое оружие предполагаемого противника. Секретные боевые учения. Обязуюсь не разглашать и тэ пэ.
– А, – Леха, наконец, обратил внимание на бумаги, равнодушно скользнул глазами по убористым строчкам и старательно заскрипел ручкой.
Антон тяжко вздохнул, покосился на друга и принялся вписывать в странный документ свою фамилию.
* * *
Над покосившимися воротами выгибалась красная вывеска. Еще одна «Заря». И, конечно же, коммунизма. А как иначе. Правда, вторая буква на вывеске отсутствовала. Получалось – «Зря». А над первой буквой трудился дедок в драном ватнике – балансируя на кривой лестнице, он аккуратно прибивал лоснящуюся новой алой краской «З» к выцветшей доске.
– Привет, Харитоныч, – окликнул его лейтенант.
Дед дрогнул, выронил молоток, лестница опасно закачалась. В выпученных глазах обернувшегося старика мелькнул ужас.
– Э, ты что, – удивился Петя, придерживая лестницу.
Харитоныч моргнул, выплюнул в ладонь зажатые во рту гвозди, виновато заулыбался.
– Того-этого, поблазнилось, Петр Егорыч.
– А, ну тогда давай, работай дальше, – лейтенант подал ему молоток. – Гребцы приехали. – он кивнул на Антона с Лехой.
– О! – восхитился дед, совсем как пару часов назад сам лейтенант. – Соколики! Того-этого…
Антону даже показалось, что в восторженном стариковом взгляде блеснула слеза…
«Что здесь происходит-то вообще?» – встревоженно подумал он, шагая в ворота следом за лейтенантом Петей. Харитоныч умильно смотрел им вслед, нежно прижимая к груди молоток…
Дорожка, посыпанная мелким гравием, огибала трибуну с мачтой и алым поникшим флагом и ныряла в тень невысоких елок. Эти, в отличие от диких лесных, казались маленькими, безобидными и пушистыми. Клумбы с крупными желтоглазыми ромашками чередовались с аккуратно подстриженными кустами шиповника. В серой щербатой чаше фонтанчика мирно журчала вода – каменный голубь, лукаво склонив голову, припал толстым клювом к серебристой струе. За деревьями мелькали бока разноцветных корпусов.
– Это санаторий, что ли? – потрясенно предположил Антон.
– Пионерлагерь, дубина, – поправил его Леха.
– Сам дубина. – Антон запнулся и удивленно уставился на приятеля. Леха улыбался. Впервые за… впервые уже черт знает за сколько времени. – А какого черта мы тут…
– Разговорчики, – хмуро бросил через плечо лейтенант.
На дорожке перед ними стоял мальчик. Рыжие растрепанные волосы, усыпанное веснушками лицо.
– Тебе чего? – строго спросил лейтенант Петя.
– Дяденьки, дайте гильзов, – улыбаясь во весь рот и сверкая щербиной на месте переднего зуба, попросил мальчик. И с готовностью протянул ладошку. – Или лучше патронов. Штоб бахнуло.
– Ну-ка, иди отсюда.
– Вам чего, жалко? Ну-у, дайте… Вы вон каждый вечер бахаете…
– Иди-иди…
– Это тут что такое? – раздался грозный окрик из-за елок.
– Ой, – сказал мальчик и нырнул за кусты.
По дорожке поспешала тетка в синем халате с метлой наперевес. Разглядев лейтенанта с солдатами, она сменила суровое выражение лица на умильное.
– Сыночки, – пропела тетка, перехватывая метлу поудобнее: ну чисто Баба-яга на взлете. – Защитнички наши. Родненькие…
– Тетя Дуся, – немного смущенно прервал ее лейтенант. – Покормить бы нам, гм… новых бойцов…
– Как не покормить. Идите за мной. – Тетя Дуся направилась вперед по дорожке и, вдруг обернувшись, бросила гневно: – Видали? – махнула метлой вверх. – Вывеска-то им чем не угодила, а?
Лейтенант опять почему-то смутился.
– Больше не повторится, – кашлянув, пообещал он. – То есть мы не допустим…
– Ага-ага, – закивала тетя Дуся и устремилась вперед, ловко раздвигая метлой еловые ветки…
Борщ был наваристый и горячий, щедро сдобренный ложкой густой желтой сметаны и щепотью душистого укропа.
– Леха, – тихо сказал Антон, с сожалением отодвигая опустевшую тарелку. – Что тут за фигня происходит, а?
– Что?
– Слушай, ну очнись ненадолго, а? Я понимаю, что ты…
– Отвали, – Леха с грохотом отодвинул свою тарелку. – Ну, что не так?
– Слушай, – быстро зашептал Антон. – Пионерлагерь этот. Дурдом просто. Нас в часть отправили, а мы где?
– Тебе плохо, что ли?
– Смотрят они на нас, как на дед морозов. Сыночки, спасители, то-се.
– Ну, – Леха усмехнулся, покручивая в пальцах ложку. – Обычный пиетет деревенских перед городскими. Не?
– Издеваешься?
– Немного. – Леха отшвырнул ложку и наконец посмотрел на друга. – Мне, знаешь, Антон, плевать. Неинтересно, понимаешь? Это ты хотел в спортроте остаться. А я…
– Что?
– А я вообще просил меня в Афган отправить.
– Ты что?!
Глаза у Лехи были спокойными и невыразительными.
– Ты, что… Ты из-за Ирины, что ли?
– Отвали. – Леха поднялся из-за стола, резко отодвинув стул.
– Подожди! Еще… пацан этот рыжий… ты что, Леха?
– Ну?
– Помнишь, сказал, что вроде они здесь стреляют по вечерам. А? Ну, ладно. Это еще ладно, может, они для развлечения тут по тарелкам стреляют. Или по воронам. Но самое главное. Слышь? Карту помнишь? В кабинете майора?
– Ну?
– Тут, Леха, нет реки. Вообще никакой. Озеро есть, то есть лужа, коров поить – помнишь, проезжали? А реки – нет.
– Нет, – согласился Леха, подумав.
– Значит, и моста нет. Моста, понимаешь, нет – а у них там какой-то Дымко с ребятами на этом мосту. И, главное, на какого черта им гребцы, а? Коров пугать в луже?
* * *
– У нас режим, товарищ лейтенант, – неуверенно сказал Антон, наблюдая, как ловко лейтенант расставляет на столе алюминиевые кружки и плещет в них мутноватую жидкость из пузатой бутыли.
– Рекомендую, – сухо буркнул лейтенант Петя. Дернул шеей и в один глоток влил в себя самогон. Кашлянул и добавил: – Распоряжение товарища майора. Согласно фронтовым традициям.
Происходящее нравилось Антону все меньше.
Караульное помещение в пятом корпусе пионерлагеря. Майор, который спаивает подчиненных. Лейтенант-алкоголик с безумными глазами. Несуществующий мост, на котором дежурит «Дымко с ребятами». Да, теперь еще – «калашников», оттягивающий плечо. Антон осторожно поправил тяжелый автомат, норовивший соскользнуть на пол, и переглянулся с Лехой. Тот еле заметно хмуро кивнул в ответ. Мол – да, фигня полная.
– На шею надень, – посоветовал лейтенант, отследив движение Антона. – Мешать будет. Стрелять хоть умеем?
– Учили, – отозвался Леха.
– Ну-ну. Значит, так. Предохранитель поставить на одиночный огонь. А то магазин за три секунды ухлопаете с перепугу. Есть тут у нас деятели… Если что – стрелять на поражение. Преимущественно в голову.
– В чью голову, товарищ лейтенант?
– Гм, – смутился тот. – Разговорчики. Разберетесь по ходу. Вообще, вы оба будете не стрелять, а грести. Ясно?
– Так точно, – ответил Леха.
– Никак нет, – перебил его Антон.
– Вот и ладно, – одобрительно кивнул лейтенант. – Двинули.
В густеющих сумерках они пробрались через перелесок, раздвигая руками тесно сплетенные ветки орешника, оскальзываясь на влажном мху, спустились в низину. Под ногами зачавкало.
– Харитоныч! – позвал лейтенант, озираясь.
За высокими деревьями солнца уже не было видно. На фоне темнеющего неба огромные елки казались абсолютно черными. Не живыми, а будто вырезанными из жести угольного цвета. Но если долго вглядываться, становилось понятно, что на самом деле все не так. В действительности небо было вроде дряхлой пыльной тряпки, натянутой на пустоту. А прорези в этой тряпке, откуда дышала холодная и бесконечная чернота, просто казались похожими на елки… Антон задохнулся, тщетно пытаясь отвести взгляд от черноты, которая будто затягивала его в себя, выворачивала наизнанку – наружу слабым, теплым, беззащитным; жадно выпивала дыхание, биение сердца, душу…
За деревьями истошно и отчаянно прокричала какая-то птица. Антон дрогнул, моргнул – жуткая чернота опять обернулась просто густым еловым лесом с запахом влажной хвои, поскрипыванием и шелестом веток… Антон вцепился пальцами в автомат – прикосновение холодного металла успокаивало. «Фу-ты ну-ты, городской житель», – подумал он, усмехаясь с досадой и облегчением.
– Тута я, Петр Егорыч, – в кустах затрещало и зашуршало, и из них выбрался Харитоныч – темная, скособоченная тень.
– Приготовил? – строго спросил лейтенант.
– А то как же, того-этого. Обижаете старика, чего ж я не могу…
– И вторую приготовил?
– А как же. Все, как велели. Сутки, почитай, не емши, не пивши, того-этого, а договоренности наши – как штык…
– Ну, пойдем.
– Дык, луна выйдет, того-этого, и значит…
– А не поздно?
– Не, Петр Егорыч, самое оно. Чего мы, первый раз, что ли?
– Ну ладно, – вздохнул лейтенант. – Ждем, – и уселся на поваленное дерево.
Харитоныч, кряхтя примостился там же – на почтительном расстоянии от офицера.
– Закурить бы, – неопределенно и мечтательно сказал он.
Лейтенант хмыкнул.
Через минуту в темноте замерцало два огонька, потянуло табачной дымной горечью.
– Левитан, Глуховской? – предложил лейтенант.
– Спасибо, товарищ лейтенант, – ответил Антон.
– Режим?
– Для легких вредно.
– Ишь, беда, того-этого. Болеете, соколики? – сочувственно поинтересовался Харитоныч.
– Спортсмены они, – сказал лейтенант.
– А, ну да. Того-этого, – с еще большим сочувствием согласился дед.
– Харитоныч, – помолчав, спросил лейтенант. – А вторая-то пойдет?
– Ну… почему не пойти… Того-этого. Может, и пойдет. За первой-то. А может, и нет…
– Плохо, – лейтенант резко раздавил окурок – искры прянули в разные стороны. – Не успеем.
– Не успеем, того-этого. Оне, Петр Егорыч, каждый раз все медленнее. Как что цепляет.
– Дальше-то что? – совсем тихо и почему-то беспомощно спросил лейтенант.
– А ты помолись, Петр Егорыч. – Огонек сигареты вспыхнул, освещая лицо старика, и в этот миг в алом дрожащем огне оно вдруг показалось вырезанным из дерева. Величественным и мудрым, как лик святого старца или мученика на потемневших от времени иконах. И голос был не голосом Харитоныча, а гласом этого самого древнего старца. – Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит…
Антону стало жутко, мурашки царапнули холодом позвоночник.
«Они здесь психи все, – подумал Антон. – А лейтенант этот еще и вооружен. И лес вокруг незнакомый…»
– А вы, соколики, – спросил дед. – веруете во что?
– Мы, – неожиданно отозвался Леха, и по его голосу Антон решил, что тот зло усмехается, – мы веруем преимущественно… в зарю коммунизма.
– Вот, в этом и беда.
– Ты что, Харитоныч? – удивился лейтенант.
– А ты меня, Петр Егорыч, не пужай. Я пуганый. И не об том я. Ежели б вы, соколики, того-этого, веровали истинно… хучь в святых угодников, хучь в зарю коммунизма… оно, ить, без разницы…
– Ты что, Харитоныч?
– Заладил. Ты, конечно, Петр Егорыч, у нас политически грамотный, и вон даже про африканских голодранцев умеешь жалостливо объяснять, но вот скажи… Сильно тебе она сейчас помогает, твоя грамотность?
– Ну, не помогает, – буркнул лейтенант. – Преимущественно.
– Во. Беда, соколики, в том, что не веруете вы ни во что. Ни в дьявола, ни в советскую власть. Ни в Бога.
– А он есть? – глухо спросил Леха.
Его лица в темноте было не разглядеть. Может, и хорошо. Можно думать, что рядом не теперешний Леха – безразличный ко всему, как снулая рыба, с потухшими мертвыми глазами, а прежний. Живой, веселый, открытый.
«А ведь случись сейчас что, – вдруг подумал Антон, – этот, теперешний Леха и пальцем не шевельнет. Скажем, начни лейтенант палить во все стороны из автомата, Леха так и будет стоять с безразличным лицом. Придется его из-под пуль утаскивать, а он еще небось и сопротивляться будет…»
– А это ты, соколик, не меня спрашивай.
– А кого?
– Его. Или себя. Если он молчит.
* * *
Когда луна тронула верхушки дальних елок, лейтенант поднялся.
– Двинули, – решительно сказал он.
Лодки лежали под раскидистой елью, небрежно прикрытые драным брезентом.
– Красавицы, – любовно сказал Харитоныч.
– Это что за антиквариат? – удивился Антон.
– Гм, – смутился лейтенант. – Ну, с оборудованием у нас того… Какое есть, одним словом.
– Лично проконопатил, – возмутился дед. – Сутки, почитай, не емши, не пивши, того-этого, как штык!
– И… э… где вы на них это… того-этого?
– Счас, – оборвал его дед, – не торопись вперед батьки, соколик, – зачем-то послюнил палец и воздел его вверх. – Во!
– Есть? – нетерпеливо спросил лейтенант. И рявкнул: – Левитан – нос, Глуховской – корма, взяли! И нежно! Это вам не какая-нибудь гоночная байдарка, а… антиквариат. Взяли! – и сам подхватил ветхую лодку за правый борт.
Пыхтя и спотыкаясь, они потащили облезлое деревянное чудовище вниз по склону.
Антон, придерживая потрескавшийся нос антикварного плавсредства, медленно пятился, вслепую нащупывая, куда ступить. Влажная трава скользила под подошвами, потом ноги провалились в рыхлый песок, а на следующем шаге сапог ухнул в воду по щиколотку. Антон запнулся, покосился назад – покачнулся и чуть не уронил свою ношу.
За спиной была вода. Лунный свет дрожал и переливался тонкой лаковой пленкой на поверхности, а под этой пленкой ворочалась масса черной тяжелой воды – как огромный спящий зверь.
– Левитан! – сердито окликнул лейтенант.
– Шагай, соколик, тут ишо мелко. Поди, не потонешь.
Антон завороженно ступил вперед. Черная вода туго обняла голенища сапог. На секунду показалось, что это и не вода вовсе – а болотная смертельная топь, в которую только шагни – и не выберешься больше никогда.
– Опускаем!
Лодка тяжело закачалась на черной воде.
«Река, – подумал Антон. – Какого черта она здесь взялась? Вот орешник, через который мы лезли, вот дерево, на котором сидели и ждали луны. Не было тут реки. Мокрая низина была – мох, кочки, кривые сосенки, а дальше – густой еловый лес. И никакой реки…»
– Левитан! Не спать! За второй лодкой – бегом!
Метрах в ста левее вдоль берега вспыхнул прожектор и зашарил по реке. Свет скользнул возле самой лодки, мазнул серебром по борту, очертил ветки орешника и потек по черной неподвижной воде, все дальше от берега. Другая сторона реки, которая в лунном свете виделась Антону близкой и отчетливой, теперь вдруг утонула в тумане. Луч прожектора увяз в этом тумане, растворился, потом судорожно дернулся несколько раз – будто темная муть в самом деле капканом держала свет – и медленно пополз обратно.
– Эх, упустят, – сказал Харитоныч.
– Не, – спокойно возразил лейтенант. – Там Дымко. Он их еще на мосту всех укладывает.
«Что за бред. Опять какой-то мост. Нет тут моста. И реки – нет!»
Свет прожектора прошелся вдоль берега второй раз. Река была как черное стекло – неподвижной и блестящей.
Они принесли вторую лодку, смоляная вода дрогнула, прогибаясь под деревянным днищем. И вдруг под ногами Антона качнулось, завибрировало, река будто тяжко вздохнула. Судорожно заметался луч прожектора, и в его свете начали проступать, словно проявляясь на фотобумаге, арки и перила моста. Он вырастал из ниоткуда – из тумана на дальнем, почти невидимом берегу вытягивались бледные балки, как щупальца осьминога, трогали воздух и медленно ползли к другому берегу. Сначала призрачные и тонкие, они постепенно становились ярче и плотнее, и все отчетливее рисовалась в дрожащем свете прожектора кружевная вязь перекрытий и опор, уходящих в черную воду. А когда мост дотянулся до второго берега, река вздохнула еще раз. Лодки качнулись, гулко стукаясь бортами.
– Что за… – сказал Леха.
Мост загудел, дробный грохот покатился от дальнего берега, из тумана вырвались невнятные фигуры. Возле прожектора застрекотал пулемет.
– Рано! – досадливо крикнул лейтенант.
По мосту скакали всадники. Плескались гривы коней, вилось знамя над головой командира, в свете прожектора вспыхивали ослепительно лезвия обнаженных сабель, мелькали белые лица, искаженные неслышимым криком. Пулемет на берегу плевался огнем, прошивая всадников очередями. Ни одна пуля не попадала в цель, неуязвимая конница молча летела вперед, только мост под копытами гудел гулко и угрожающе.
Когда первый всадник домчался до берега, неожиданно включился звук. Как будто кто-то вдавил кнопку гигантского телевизора, и немое кино взорвалось криком, топотом, звоном и ржанием.
Очередь прошила первого всадника на скаку. Конь повалился на землю с судорожным хрипом, забил ногами, человек вскочил, закричал, взмахнул саблей и сразу же упал, сгибаясь пополам. Второй рухнул рядом.
Пулемет тарахтел, не умолкая. К нему присоединились короткие, лающие очереди автоматов.
Всадники летели, не останавливаясь. И падали, один за другим, на своих уже мертвых или умирающих товарищей.
В несколько минут все было кончено. Выстрелы стихли. Рядом с горой неподвижных тел бился, пытаясь подняться, и хрипло ржал раненый конь.
– Быстрее! – закричал лейтенант. – Лодки подвести ближе!
Прыгнул в воду, ухватил за нос первую лодку, потащил ее к мосту.
– Левитан, Глуховской, не спать!
– Поспешай, соколики, – засуетился дед, подталкивая застывших солдат к воде. – А то как не поспеем…
* * *
Они были тяжелые, наверное, вдвое тяжелее, чем должны быть обычные люди. В мертвом свете прожектора кровь казалась черной. Открытые неподвижные глаза металлически вспыхивали на запрокинутых бледных лицах.
Знаменосец, узкоплечий и маленький – совсем мальчишка, лежал на боку, поджав ноги и так и не выпустив древко знамени. Антону показалось, что он спит и улыбается во сне – таким умиротворенным было детское лицо. Он тронул мальчика-солдата за плечо, и тот упал на спину. Улыбка обернулась провалом изуродованного рта, взгляд пустой глазницы, черный и жуткий, насмешливо уставился на Антона… Антон шарахнулся в сторону, запнулся, упал на колени и уткнулся лицом в оскаленную конскую морду. Он отполз в сторону на дрожащих ногах, вцепился в тонкую ветку орешника. Желудок содрогался, приторный запах крови, которым пропиталась земля, вызывал новые спазмы.
Тяжелая рука опустилась на плечо, густой бас предложил:
– Глотни-ка, братишка.
– Оставь его, Дымко, – сказал лейтенант, – ему сейчас грести.
– Ну, тогда после, – с сожалением ответил бас.
Дымко с четырьмя солдатами помогал относить тела в лодки. Они работали молча и деловито, только иногда, по необходимости, перебрасываясь короткими фразами.
Лодки просели под страшным грузом, черная вода шевелилась уже возле самых бортов.
– Восемь, – сказал лейтенант, когда все было кончено. Дернул шеей, вынул из кармана бумажник, отсчитал купюры.
– Восемь, – согласился Харитоныч, принимая от офицера деньги. Скатал рубли в трубочку, спрятал за пазуху. – Добро. Поплыли, соколики.
– Н-не, – замотал головой Антон, отступая от Дымко, который протягивал ему пару весел. Оглянулся на лодки, заполненные мертвецами. – Я не… – Вода хлюпнула у него под сапогами.
– Левитан! – зло рявнул лейтенант. – В лодку – пошел! Быстро!
– Поспешай, соколик, того-этого, – тронул его за локоть Харитоныч, встревоженно заглядывая в лицо. – Опоздаем.
– Антоха.
Антон обернулся. Леха стоял рядом, с другой парой весел. Его лицо было таким же бледным, как лица сложенных в лодках мертвецов.
– Все нормально, Антон, – сказал он, хлопнул друга по плечу. Улыбнулся и сказал, как тогда, перед районными соревнованиями, которые они выиграли вдвоем: – Долетим, как по ветру.
* * *
Ветра не было. Вообще. Лодка двигалась тяжело, слабыми рывками. Казалось, чем дальше от берега, тем более плотной становилась вода. И воздух. Натужно скрипели старые уключины, весла увязали в черной густеющей воде, с каждым гребком все больше походящей на смолу. Влажная духота обволакивала кожу, мешала дышать.
Антону никогда не было так тяжело грести. Пот стекал по лбу, мышцы цепенели, наливались свинцовой тяжестью, воздуха не хватало. Свет прожектора скоро стал невидимым – растворился в плотном темном тумане, висящем над водой. Остался только фонарь на первой лодке, который зажег Харитоныч. Антон иногда оглядывался назад – осторожно, чтобы не задеть взглядом уложенные на носу тела. Находил мерцающий свет фонаря и еще сильнее налегал на весла, чтобы не отстать. Самым страшным ему казалось заблудиться в этом тумане – и остаться здесь навсегда, в лодке, заполненной мертвецами.
Вода за кормой почти не шевелилась – казалось, что лодка не двигается совсем. Поэтому, когда она ткнулась носом в противоположный берег, Антон сперва не поверил, что они наконец доплыли.
– Поспешай, соколики, – возле первой лодки уже суетился Харитоныч. Его голос здесь звучал странно – приглушенно, будто через вату.
Дымко с солдатами и лейтенант остались на том берегу. Сейчас пришлось переносить мертвецов на берег вдвоем.
– Мы что вообще делаем, Леха? – тихо спросил Антон. Происходящее казалось ему дурным сном, где так же двигаешься, как в киселе, и вязнет каждый шаг, и не вздохнуть, и так же дышит ужасом темнота вокруг, в которой тонет весь окружающий мир.
– А ты не понимаешь?
Лицо мальчика-знаменосца, которого они уложили на землю последним, теперь выглядело, как живое. Жуткая рана, изуродовавшая половину детского лица, исчезла. Вместо черного провала глазницы блестел неподвижный глаз.
Спускаясь к лодкам, Антон обернулся. Ему показалось, что знаменосец повернулся и смотрит им вслед.
* * *
Местный самогон был ужасен. Впрочем, сравнивать Антону было особенно не с чем – такие напитки он пробовал в первый раз. Хотелось надеяться, что и в последний.
Пах он одновременно кислой капустой и вареной брюквой.
– Ты, студент, не нюхай, а пей, – посоветовал прапорщик Дымко. – Чай, не розы.
Антон глотнул. На глазах выступили слезы. Жидкий огонь прокатился по пищеводу, выжигая все изнутри. Антон закашлялся, судорожно хватая воздух – хотелось вдохнуть, а не получалось.
– Огурчика? Тетя Дуся огурцы солит – пальцы проглотишь.
– Знатные огурцы, – согласился Леха. И, не морщась, опрокинул в рот следующую порцию самогона. Глаза у него стали веселые и дикие – совсем как у лейтенанта Пети. Антон посмотрел на друга с удивлением, опять задумчиво понюхал свой стакан, задержал дыхание и глотнул. Теперь огонь показался почти приятным. Антон почувствовал, как постепенно согреваются, оттаивают задеревеневшие мышцы. Преисполнившись благодарности к заботливому прапорщику Дымко, он неуверенно улыбнулся.
– Во, – обрадовался прапорщик. – А то как неживые. Да? – обратился он к двум солдатам напротив и засмеялся. Те захохотали следом, весело блестя металлическими глазами. «Совсем как те… мертвецы в лодке», – подумал Антон и опять потянулся к стакану.
Комната покачивалась перед глазами. О деревянные бока пятого корпуса пионерлагеря «Заря коммунизма» бились черные волны. В окна заглядывали первые солнечные лучи, а черная река несла пятый корпус куда-то вперед… может, к заре коммунизма? И надо было грести изо всех сил, чтобы не налететь по дороге на какое-нибудь неожиданное препятствие. Но весла были слишком тяжелыми и почти не слушались…
– Антон? – Леха толкнул его в бок.
– …А тут она и говорит – только, мол, папа у меня генерал, – рассказывал прапорщик Дымко.
Солдаты захохотали. Особенно веселился самый молоденький, с оттопыренными ушами и тонкой шеей, похожий на мальчика-знаменосца. Заливался, хлопал себя ладонями по коленям.
– Товарищ прапорщик, – непослушным голосом, будто звучащим со стороны, позвал Антон.
– Чего тебе, студент?
– А что это было, вообще? Ночью. А?
Все замолчали – будто смех разом обрезало. Будто тот генерал, про которого рассказывал Дымко, вошел сейчас в пятый корпус и увидел прапорщика, пьющего в карауле вместе с солдатами самогон…
– А вот еще была история, – через несколько секунд прежним голосом продолжил Дымко. – С тем же Васей. Про картошку. Не рассказывал? Ну, вот, дали Васе увольнительную, а он…
* * *
Лейтенант Петя, в отличие от прапорщика, увиливать от вопросов не стал.
– Вы извините, ребята, – смущенно сказал он, дернув шеей. – Я и хотел предупредить… Но вы ж сами понимаете, как тут расскажешь, если сам не видел. Такое дело.
Дата добавления: 2015-08-17; просмотров: 41 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| МЕТОДЫ ЗАЩИТЫ 3 страница | | | МЕТОДЫ ЗАЩИТЫ 5 страница |