Дело почтальона

Один почтальон был предан суду по обвинению в краже шиллинга; по второму обвинительному пункту ему вменялось в вину получение шиллинга посредством обмана с корыстной целью (в обоих случаях здесь подразумевается одно и то же деяние). На суде обвинитель поддерживал второе обвинение.

Улики. 10 апреля он получил в почтовом отделении письмо, подлежащее вручению в пределах его обычного обхода. Оно было адресовано «г-же Броун, № 50, улица Грегам». Письмо было от солдата с театра войны с зулусами и подлежало доставке без оплаты.

Г-жа Броун съехала с квартиры в доме № 50, и почтальон обратился к г-же Смит, чтобы узнать, где поселилась г-жа Броун.

Г-жа Смит сказала, что укажет ему, куда идти.

Подсудимый сказал: «Надо заплатить шиллинг». Кто-то — кто именно, осталось невыясненным, но только не почтовый чиновник,— сделал на письме карандашную отметку: 1/ (т. е. один шиллинг); были указания, что эта отметка могла быть сделана подсудимым.

Г-жа Смит отвела подсудимого к г-же Джонс, у которой, по ее словам, поместилась г-жа Броун. Придя туда, г-жа Смит сказала г-же Джонс: «Принесли письмо г-же Броун; надо заплатить шиллинг»; подсудимый вручил письмо и получил шиллинг, причем г-жа Джонс сказала, что г-жа Броун охотно заплатит шиллинг, потому что «ждала этого письма от брата с войны». Г-жа Смит сказала шутя: «Не прокутить ли нам этот шиллинг?» — «Нет,— ответил честный почтальон,— это шиллинг не мой; его надо внести куда следует».

Обе свидетельницы знали подсудимого; судя по непринужденному обращению г-жи Смит, можно думать, что она давно знала его.

Спустя день или два подсудимый на своем обходе снова встретил этих свидетельниц, которых, кажется, можно, не нарушая должного уважения, назвать «веселыми кумушками», вместе с самой г-жой Броун.

Г-жа Смит сказала: «Вот почтальон, который принес письмо с войны».— «Он самый,— сказал подсудимый,— и, не будь меня, она никогда не получила бы письма; оно болталось повсюду целую неделю».

Тождество личности подтверждалось несколькими свидетелями, можно сказать — всем местным населением. Обвинение было возбуждено властью ех officio (по обязанности (лат.).

Два месяца спустя по заявлению г-жи Броун почтовое начальство потребовало объяснений от подсудимого по поводу описанных обстоятельств.

Подсудимый донес (его донесение было приложено к делу), что он несомненно должен был находиться в указанном участке и несомненно совершал свой обход в указанное время, но совсем не помнит об этом и безусловно не получал шиллинга. Это решительное отрицание получения денег представляло главную трудность защиты.

Были предъявлены почтовые листы в удостоверение того, что подсудимый не представил этого шиллинга в почтовое отделение.

Таковы были улики. Нельзя не сказать, что на бумаге дело кажется едва ли не безнадежным для защиты.

Защитник начал с перекрестного допроса свидетелей, опознавших подсудимого: если обвинительная власть признала нужным выставить такое множество их по этому обстоятельству, то, как увидите, такой прием защиты являлся вполне целесообразным. Корона сделала из этого главный пункт обвинения. Государственное обвинение полагало, что, установив тождество личности, оно устранит возможность всякой защиты подсудимого по иным основаниям.

Интересно, что, по мнению обвинителя, защита сделала ошибку, начав с нападения на главный пункт обвинения.

Защитник, однако, ограничился допросом двух-трех свидетелей обвинения по этому поводу и перешел к другим обстоятельствам дела. На перекрестном допросе прочих свидетелей обвинения было установлено следующее:

Письмо было сдано в разнос без штемпеля — упущение со стороны почтовых чиновников.

В другом почтовом отделении также было некоторое упущение по отношению к тому же письму.

На конверте не было никаких отметок о том, что письмо было отправлено солдатом и подлежало бесплатной доставке.

При данных условиях подсудимый мог думать, что должен был потребовать с адресата шиллинг для оплаты доставки письма из Африки.

Если бы, истребовав шиллинг, он представил его в почтовое отделение, такой поступок, хотя и являлся бы нарушением некоторых почтовых правил, был бы по существу законным и разумным.

Почтовый лист на 11 апреля не был приложен к делу, и хотя в платежном листе 10 апреля взысканный шиллинг не значился, свидетели не решились утверждать, что этот шиллинг не поступил в почтовое отделение. (Вероятности, однако, складывались именно в этом смысле, так как подсудимый утверждал, что не получал шиллинга.)

В почтовом отделении вообще бывали недосмотры; таким недосмотром могло объясняться и отсутствие записи о предоставлении шиллинга подсудимым.

Было возможно, что шиллинг не был представлен подсудимым по недосмотру.

Прошло два месяца, прежде чем его внимание было обращено на обстоятельства происшествия.

За это время через его руки прошло бесчисленное количество писем, как подлежащих, так и не подлежащих оплате со стороны адресатов.

Он с полной откровенностью признал, что письмо должно было поступить к нему для доставки, утверждая лишь, что не может припомнить обстоятельств, при коих получил его.

Обвинитель имел, быть может, основания заключить по главному (на первый взгляд) направлению перекрестного допроса, что защита будет основана исключительно на споре о тождестве личности; на этом обстоятельстве он и сосредоточил главную силу обвинительной речи; однако защитник заявил, что сомнения в личности нет, ибо тождество признано собственноручным донесением подсудимого. Действительно, спорный вопрос заключался в том, был ли шиллинг получен подсудимым с целью корыстного обмана,— причем было установлено, что он служил в своей должности десять лет, и все свидетели давали о нем превосходные отзывы,— или, получив шиллинг, он забыл представить его по принадлежности, или, наконец, не был ли шиллинг своевременно представлен им и занесен на приход в какую-нибудь другую приходную ведомость. Трудно было предположить, чтобы человек столь хороших нравственных качеств продал себя за один шиллинг.

Свидетели защиты подтвердили безупречное прошлое подсудимого, присяжные без малейшего колебания оправдали его. Я не решусь сказать, что обвинение было направлено по ложному пути, но нельзя утверждать безусловно, что, если бы защитник вовсе не затронул вопроса о тождестве личности, обвинитель не воспользовался бы этим как признанием факта и не устранил бы этого обстоятельства из своей речи. Тогда его красноречие направилось бы именно на те второстепенные обстоятельства и мимолетные предположения, которые казались столь незначительными под ветерком непринужденного перекрестного допроса, но успели пустить корни, а потом и разрослись в большие вероятности под благодатным действием теплой и искренней защитительной речи. А там показались лучи нравственных качеств подсудимого и бросили такой веселый солнечный свет на присяжных, что последние не захотели смотреть в мрачные трущобы возможной виновности и — оправдали.

Дело это казалось вполне безнадежным на первый взгляд; но в тем случаях, когда можно установить прочную нравственную характеристику подсудимого, дело редко может быть действительно безнадежно. Скажу кстати, что, выставляя свидетелей для нравственной характеристики, лучше, по моему мнению, выставить многих, чем двух, трех. Одна снежинка не более другой, но когда их много, они заметнее, плотнее, а иногда белизна их становится и неотразимой. Судьи часто говорят: «Кажется, лучших отзывов ждать нельзя, г-н защитник?» Правда, милорд; и в вашем строго логическом уме все новые хвалители подсудимого будут мнимой величиной; Пифагорова теорема также представляется доказанной обычным теоретическим рассуждением в ваших глазах; но присяжные, пожалуй, предпочли бы, чтобы перед ними смерили оба квадрата и, разделив их на мелкие квадратики, разложили последние в большой квадрат. Как прикажете быть в таком случае, милорд? Я скажу: давайте свидетелей; двое, трое, может быть, еще не произвели впечатления, а вот еще один; почему, не знаю, но он пришелся по душе тому, другому, третьему присяжному; он им свой человек; его отзыв о подсудимом станет для них решающим, хотя бы все прочие казались пустыми словами. Поэтому я скажу: чем больше свидетелей о нравственных качествах подсудимого, тем лучше, особенно когда вся защита основана на характеристике.

Из этого примера можно видеть также, что на перекрестном допросе не следует открывать противнику все свои карты. Допрос этот должен служить защите, а не обвинению. Устанавливайте нужные факты, но не вывешивайте их напоказ: искусный обвинитель превратит их в пугала для птиц.

Это дело может также служить некоторым пояснением теории о том, что «государственное обвинение может действовать нецелесообразно».

Письменное заявление подсудимого со всеми его признаниями казалось недостаточным в глазах короны; потребовалась куча свидетелей в удостоверение того, что почтальон был тот почтальон, который признал, что он был тот самый почтальон, о котором в своем донесении он упоминал как о почтальоне, вручившем письмо адресату. Другими словами, было признано нужным доказывать, что подсудимый был подсудимый, а не кто-либо другой.

Дата добавления: 2015-08-20