ЕСЕНИН В 1916 ГОДУ

1 января 1916 года Николай Клюев и Сергей Есенин приехали в Москву. Сразу два обстоятельства этого визита резко отделили обоих поэтов от той элитарной модернистской среды, в которую они до тех пор вполне органично вписывались.

Во-первых, в Москве для них по специальному заказу сшили концертные костюмы и сапоги: 5 января Есенин и Клюев побывали в мастерской русского платья братьев Стуловых и придирчиво осмотрели материал для будущей обновы. «Сапоги с трудом, но удалось найти; они выбрали цвет кожи золотисто-коричневый, хотя и не совсем стильный, но очень приятный, не режущий глаз», — докладывал Н. Т. Стулов полковнику Ломану. Вдохновенное дилетантское переодевание своих предшественников сметливые крестьянские поэты рационально, но как-то уж очень неделикатно подменили обращением за помощью к профессиональным портным и сапожникам. Соответственно, и сами они в глазах этих предшественников из выразителей религиозных чаяний русского народа в одночасье превратились едва ли не в наемных артистов, «оперных мужиков», в лучшем случае — в полуэстрадных «сказителей»; именно так, без тени иронии, именовал Есенина и Клюева Стулов в донесениях Ломану.

Во-вторых, что еще важнее: основной целью приезда «сказителей» в Москву было выступление перед великой княгиней Елизаветой Федоровной и ее ближайшим окружением. Разумеется, это тоже не могло понравиться законодателям литературного Петрограда. Ведь по традиции, еще с 1905 года, все они, за редчайшим исключением, были настроены по отношению к царскому двору крайне негативно.

Стоят три фонаря — для вешанья трех лиц:

Середний — для царя, а сбоку — для цариц.

Эта лютая эпиграмма в 1905 году была написана не Демьяном Бедным и не Глебом Кржижановским, а символистом Федором Сологубом.

…

В первых числах января поэты выступили в стенах Марфо-Мариинской обители, словно специально построенной для восприятия стилизованных под русскую старину «сказаний». Главный храм обители, возведение которого по проекту А. В. Щусева было завершено в 1912 году, совмещал в своем облике черты стиля модерн с элементами средневекового новгородско-псковского зодчества. Расписывал храм Михаил Нестеров. «По их словам, — писал Стулов полковнику Ломану о Клюеве и Есенине, — они очень понравились Великой княгине и она долго расспрашивала их о прошлом, заставляя объяснять смысл их сказаний». 12 января, «уже в новых костюмах», но еще в старых сапогах поэты читали стихи «лично у Великой Княгини в ее доме».

…

Самое парадоксальное заключается в том, что в начале 1916 года Есенин-поэт, может быть, как никогда прежде был далек от создававшегося им образа наивного пастушка. 10 января газета «Биржевые ведомости» напечатала его стихотворение «Лисица». Здесь нет и тени лубочного псевдославянского стилизаторства, хотя диалектные и устаревшие слова встречаются не раз и не два.

…

В начале февраля 1916 года в книжные магазины поступила первая книга стихов Есенина «Радуница». Заглавие книги, как повелось у поэта, заключало в себе загадку для «городского» читателя, но загадку отнюдь не трудную. Достаточно заглянуть в словарь В. И. Даля и узнать оттуда, что радуница — это «родительский день поминовения усопших на кладбище на Фоминой неделе; тут поют, едят, угощают

и покойников, призывая их на радость пресветлого Воскресения».

Чую радуницу Божью —

Не напрасно я живу,

Поклоняюсь бездорожью,

Припадаю на траву.

Между сосен, между елок,

Меж берез кудрявых бус,

Под венцом, в кольце иголок,

Мне мерещится Исус… —

варьировал Есенин любимые пантеистические мотивы в ключевом стихотворении книги.

…

Сдерживая свой диалектический пыл в стихотворениях «Радуницы», молодой поэт вдоволь поупражнялся в стилизации лексикона Ивана-царевича, даря первую книгу коллегам-литераторам. И. Ясинскому, к примеру, «Радуница» была вручена «на

добрую память от размычливых упевов сохи-дерехи и поёмов Константиновских-Мещёрских певнозобых озер»; Н. Венгрову — «от ипостаси сохи-дерехи»; М. Горькому — «от баяшника соломенных суёмов»; Н. Котляревскому — «от росейского парня»; Я. Сакеру — «от баяшника соломенных суёмов за подсовки в бока, которые дороже многих приятных, но только слов»; Д. Философову — «за доброе напутное слово от баяшника соломенных суёмов»; Е. Замятину — «…Баяшнику, словомолитвенному <…> с поклоном и лютой верой».

…

Еще не выйдя полностью из роли Ивана-царевича, Есенин принялся работать над своим новым образом, заимствованным, впрочем, все из того же «народного» репертуара, только не из сказки, а из разбойничьей песни. Поздней зимой и ранней весной 1916 года поэт впервые основательно примерил на себя маску ухаря-озорника. Можно сказать, что и в этом случае он своеобразно повторял Александра Блока, последовательно сменившего «высокую» ипостась служителя Прекрасной Дамы на «низкую» — певца Незнакомки и Коломбины.

Новую исполнительскую манеру Есенин попробовал контрастно совместить со старым материалом: на домашнем вечере у Евгения Замятина он «из особого ухарства» читал «с папироскою в зубах» свое длинное, исполненное «религиозного чувства» стихотворение «Микола».

…

12 апреля 1916 года Сергей Есенин был призван на военную службу и зачислен ратником II разряда в списки резерва. Давние хлопоты Городецкого, подхваченные Клюевым, не пропали

втуне. Новобранца приписали к военно-санитарному поезду под командование полковника Ломана, так что он, по собственному позднейшему признанию, «был представлен ко многим льготам». Базировался обслуживающий персонал поезда в Царском Селе, в поселке, именовавшемся Федоровским городком. Есенин «редко появлялся у нас, — вспоминала эту пору Зоя Ясинская, — и приходил в штатском, а не военном костюме. Одевался он в это трудное время с иголочки и преображался в настоящего денди, научился принимать вид томный и рассеянный. Он был уже вполне уверен в себе, а временами даже самоуверен».

…

В Царском Селе Сергей Есенин часто виделся с постоянным его жителем, публицистом и критиком Ивановым-Разумником, которому после двух революций 1917 года суждено было сыграть очень большую роль в жизни поэта. «На моей памяти одно из посещений отца Есениным в 1916 году, — рассказывала много лет спустя дочь Иванова-Разумника Ирина. — Сергей Александрович стоял у рояля, пел. Может быть, не пел, а певуче читал свои стихи, но у меня сохранилось впечатление именно о пении».

…

На 22 июля 1916 года пришелся пик взаимоотношений поэта из крестьян Сергея Есенина с династией Романовых: Есенин выступил в увеселительной программе в Царском Селе с чтением стихотворения, созданного специально к этому дню. Переписанный славянской вязью текст стихотворения вручили Александре Федоровне вместе со специальным экземпляром «Радуницы».

В багровом зареве закат шипуч и пенен,

Березки белые горят в своих венцах.

Приветствует мой стих младых царевен

И кротость юную в их ласковых сердцах.

Где тени бледные и горестные муки,

Они тому, кто шел страдать за нас,

Протягивают царственные руки,

Благословляя их к грядущей жизни час.

На ложе белом, в ярком блеске света,

Рыдает тот, чью жизнь хотят вернуть…

И вздрагивают стены лазарета

От жалости, что им сжимает грудь.

Все ближе тянет их рукой неодолимой

Туда, где скорбь кладет печать на лбу.

О, помолись, святая Магдалина,

За их судьбу.

…

Вопрос о желании или нежелании Есенина участвовать в программе увеселения императрицы, по-видимому, даже не ставился. Тем не менее либеральная общественность, как и следовало ожидать, встретила известие о «поступке» поэта с негодованием. В мемуарах Георгия Иванова, написанных, впрочем, в эмиграции, где общее отношение к царствовавшей фамилии резко переменилось, с обычными ивановскими преувеличениями, но в целом точно, рассказано об этой реакции: «Кончился петербургский период карьеры Есенина совершенно неожиданно. Поздней осенью 1916 года вдруг распространился и потом подтвердился “чудовищный” слух: “наш” Есенин, “душка” Есенин, “прелестный мальчик” Есенин — представлялся Александре Федоровне в Царскосельском дворце <…> Теперь даже трудно себе представить степень негодования, охватившего тогдашнюю “передовую общественность”, когда обнаружилось, что “гнусный поступок” Есенина не выдумка, не

“навет черной сотни”, а непреложный факт. Бросились к Есенину за объяснениями. Он сперва отмалчивался. Потом признался. Потом взял признание обратно. Потом куда-то исчез, не то на фронт, не то в рязанскую деревню…»

… витиеватое послание Николая Клюева полковнику Ломану — «Бисер малый от уст мужицких», отправленное в октябре 1916 года, после консультаций с Есениным. Текст «Бисера» представлял собою ответ на предложение издать книгу стихов Клюева и Есенина о царском Феодоровском соборе, где Ломан был старостой прихода.

Из этого послания видно, что в обмен на сверхлояльность и очевидные сопутствующие неприятности крестьянские поэты желали ни больше ни меньше, как участвовать в решении государственных дел. Правда, не совсем понятно — в какой функции и с какими полномочиями: «На желание же Ваше издать книгу наших стихов, в которой были бы отражены близкие Вам настроения, запечатлены любимые Вами Феодоровский собор, лик царя и аромат храмины государевой — я отвечу словами древней рукописи: “Мужие книжны, писцы, золотари заповедь и часть с духовными считали своим великим грехом, что приемлют от царей и архиереев и да посаждаются на седалищах и на вечерях близ святителей с честными людьми”. Так смотрела древняя церковь и власть на своих художников. В такой атмосфере складывалось как самое художество, так и отношение к нему. Дайте нам эту атмосферу, и Вы узрите чудо. Пока же мы дышим воздухом задворок, то, разумеется, задворки и рисуем. Нельзя изображать то, о чем не имеешь никакого представления. Говорить же о чем-либо священном вслепую мы считаем великим грехом, ибо знаем, что ничего из этого, окромя лжи и безобразия, не выйдет».

[1] Русская литература ХХ века. 1890-1910 / Под ред. профессора С.А. Венгерова. М.: Изд. дом «ХХ век – Согласие», 2000. Кн. 1. С. 22-23.

[2] Мережковский Д.С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы // Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М., 1995. С. 538.

[3] Берберова Н. Александр Блок и его время. М., 1999. С. 254-255.

[4] Гаспаров М.Л. Поэтика «Серебряного века» // Русская поэзия Серебряного века. 1890-1917. М., 1993. – С. 8.

Дата добавления: 2015-08-20