Происхождение и развитие греческой адвокатуры

Греческие государства в древнейшее время, о котором сохранились исторические сведения, представляли собой политические союзы первичной формации, но уже с прочно установившимся, определенным главенством *(79). Все внутреннее управление находилось в руках наследственной династии царей. Суд производился или самими царями или старыми, опытными мужами знатного происхождения. В процессе господствовали, как это всегда бывает на низших ступенях юридического развития, принципы устности, гласности и состязательности. Тяжущиеся являлись на суд лично, и сами защищали свои права *(80). Картина такого суда мастерски нарисована Гомером:

"Много народа толпится на торжище; шумный

Спор там поднялся; спорили два человека о цене,

Мзде за убийство; и клялся один, объявляя народу,

Будто он все заплатил; а другой отрекался в приеме.

Оба решились, представив свидетелей, тяжбу их кончить.

Граждане вкруг их кричат, своему доброхотствуя каждый;

Вестники шумный их крик укрощают; а старцы градские,

Молча на тесаных камнях сидят средь священного круга;

Скипетры в руки приемлют от вестников звонкоголосых;

С ними встают и один за другим свой суд произносят" *(81).

Но с развитием юридической жизни появилась и адвокатура. Процесс ее возникновения можно проследить довольно подробно в истории Афин, так как другие греческие государства стояли несравненно ниже Аттики в культурном отношении и не оставили никаких памятников относительно адвокатуры. Еще Цицерон говорил, что ораторское искусство развилось исключительно в Афинах, и что он не знает ни одного греческого оратора, который бы происходил из другого государства *(82). Даже соперница Аттики Спарта вследствие своей военной организации не могла дать простора для развития общественной жизни и искусств *(83). Только в Афинах были на лицо все условия, необходимые для появления адвокатуры: демократическое устройство республики, развитая общественная жизнь, процветание ораторского искусства, устность и публичность производства пред судом, состоявшим из народа, и, вдобавок, господства состязательного принципа, как в гражданском, так и в уголовном процессе. При таких условиях должна была очень рано сказаться потребность в судебной защите для лиц, необладавших юридическими знаниями и красноречием. В особенности, важное значение имело в греческой жизни красноречие. "Стыдно" говорит Аристотель: "не уметь защищать себя рукою, но еще стыднее не умеет защищаться словом" *(84). "Аристотель, - замечает Перро, - верно передает афинскую или, скорее, античную идею: каждый гражданин, чтобы быть совершенным, должен удовлетворять всем требованиям и обязанностям политической жизни. Привыкший с детства к гимнастическим упражнениям, обученный военному делу, каждый афинянин должен был служить во время войны,если он был богат, в кавалерии, а если был беден, в пехоте или во флоте, в качестве гребца. В мирное время он был обязан знать интересы, дела и законы своей страны настолько, чтобы следить за рассуждениями на Пниксе, чтобы подавать голос с знанием дела и председательствовать в народном собрании в качестве проэдра, в сенате - в качестве протана, и в суде в качестве архонта: на все эти должности граждане назначались по жребию" *(85). При таких обстоятельствах понятно, что каждый гражданин, желавший принимать деятельное участие в общественной жизни, должен был обладать даром слова, и что красноречие стало одним из главных средство к тому, чтобы приобрести влияние на сограждан и выдвинуться. "Поразительное совершенство, которое достигало ораторского искусства в Афинах", говорит Маколей: "должно быть, главным образом, приписано влиянию, какое оно там имело. В смутные времена, при чисто демократическом государственном устройстве, среди народа, образованного до той степени, на которой люди делаются наиболее восприимчивыми к сильным и неожиданным впечатлениям, делаются быстрыми, но не глубокими мыслителями, пылкими в чувствах, но нетвердыми в убеждениях, страстными поклонниками изящных произведений ума, ораторское искусство пользовалось таким поощрением, какого с тех пор не встречало нигде" *(86).

Что касается специально судебной сферы, то и в ней красноречие играло важную роль. Так как судьями являлись обыкновенные граждане, мало понимавшие в юриспруденции, то не удивительно, что главное внимание их было обращено на красноречие тяжущихся, и что плохо говорить значило почти наверное проиграть дело. Между тем лица, не обладавшие даром слова, должны все-таки лично защищать себя на суде в силу аттического принципа, подтвержденного даже законом *(87). Столкновение этого принципа с насущной потребностью жизни привело к обходу его в виде сочинения речей для тяжущихся, которые заучивались ими и произносились на суде *(88). Вначале такие речи, носившие название логографии, сочинялись для родных и друзей, но затем писание их сделалось занятием особого класса лиц, которые назывались логографами или дикографами. Первым профессиональным логографом считается Антифон (V в. до Р. Х.), который, по словам Аммиана Марцеллина и Плутарха, ввел обычай брать плату за сочинение судебных речей *(89). За ним последовал целый ряд других логографов, в числе которых находятся такие знаменитые ораторы, как Лизий, Исократ, Эсхил и Демосфен.

Такова была первичная форма адвокатуры в Греции, форма, которую один писатель остроумно назвал "немой адвокатурой" *(90). Она оставалась господствующей до самого конца республики, и многочисленные дошедшие до нас логографии выдающихся греческих ораторов ясно показывают, как она была распространена *(91).

Тем не менее, логографии не могли вполне удовлетворить потребности в судебной защите. Не говоря уже о трудности выучивать наизусть целые сочинения *(92), логография годилась только для обвинительных и исковых речей и могли иметь весьма ограниченное и несовершенное применение к защитительным речам и репликам. В самом деле, логограф мог заранее приготовить для тяжущихся иск или обвинение, но был ли он в состоянии возражать обвинителю или истцу, еще не зная в точности, какие доказательства приведут они на суде? Мог ли логограф предугадать с достоверностью все доводы противной стороны, чтобы опровергнуть их прежде, чем они будут высказаны? Не рисковал ли он промахнуться и направить свои возражения совсем не в ту сторону, куда следовало? Очевидно, логографии не могли заменить устных речей. Кроме того, допущения защиты, по крайней мере, в уголовных делах стала требовать простая справедливость. Дело в том, что в Афинах появился институт, напоминающий современную прокуратуру. Частному обвинителю было предоставлено право избрать себе одного или даже нескольких помощников из числа выдающихся ораторов, а в важных случаях народ или высшие правительственные учреждения и при отсутствии частных жалобщиков назначали таких официальных обвинителей, которые носили название категоров или синегоров *(93). В качестве их являлись важнейшие ораторы Греции, начиная с Перикла, который был назначен народом для обвинения Кимона *(94) и кончая Демосфеном, также выступавшим в роли синегора. Справедливо ли было оставлять подсудимых без защиты перед лицом таких могучих противников *(95)? И вот, с одной стороны, недостаточность логографии, а с другой стороны, требования справедливости привели к тому, что суды стали в отдельных случаях разрешать устную защиту тяжущихся сторон посторонними лицами. Это происходило, в большинстве случаев следующим образом. так как закон требовал, чтобы стороны являлись и сами защищали свои интересы, то суды, не имея права нарушать это постановление, прибегали к обходу: стороны по прежнему должны были являться на суд и вести прения, но им было дозволено после произнесения первой речи просить суд, чтобы вторую речь сказал кто-нибудь из посторонних лиц. Вторая речь называлась девтерологией, а произносившие ее - синегорами, по аналогии с уголовными обвинителями. Этим способом достигалась двоякая цель: принцип личной защиты оставался в полной силе, и в то же время была допущена судебная помощь со стороны неучаствующих в процессе лиц. Нет никакого сомнения в том, что суда не сразу допустили такой обход закона. Естественней всего предположить, что вначале к защите сторон стали допускать только лиц, связанных с ними узами кровного родства, и что по истечении некоторого времени, эта привилегия была распространена на друзей тяжущихся, а затем и на всех посторонних лиц. Несмотря на скудность исторических материалов, можно привести не мало фактов в подтверждение этого предположения. Законы Солона, установившие принцип личной защиты на суде, были изданы в начале VI в. Ровно через сто лет в процессе Мильтиада была уже допущена родственная защита на суде. Мильтиад был обвинен в государственной измене, но так как вследствие тяжких ран полученных на войне он был не в силах говорить на суде, то защиту вел его брат Стесагор *(96). Другой пример, относящийся, впрочем, к более позднему времени, представляет логография Изея за Эффилета, отрывок которой сохранен Дионисием Галикарнасским *(97). Лицо, для которого написана эта речь дважды, в начале и в конце ее, указывает на свое родство с Эвфилетом, побуждающее его выступить в защиту подсудимого. Еще больше фактов можно привести в доказательство допущения друзей и вообще близких тяжущимся лиц к судебной защите *(98). Главным источником служат в этом отношении сохранившиеся судебные речи лучших греческих ораторов, именно Антифона (в V в. до Р. Х.), Лизия (тоже), Изея (в начале IV в.), и Сократа (тоже), Демосфена и Эсхина. Четвертая часть одной тетралогии Антифона начинается следующим образом: "так как подсудимый не явился в суд (не потому, что он признал себя виновным, а потому, что устрашился настойчивости обвинителей), то мы, как его друзья, сочли своей священной обязанностью выступить в его защиту" *(99). Лизий в речи за Ференика точно так же указывает на дружбу с обвиняемым, как на причину своего вмешательства в его дело: "мне кажется нужным, судьи, сказать несколько слов о дружбе моей с Фереником, чтобы никто из вас не удивился, видя, что я, который доныне никогда не защищал никого из вас, выступаю теперь в защиту Ференика" *(100). Таково же начало речей Изея о наследстве Никострата и за Эвмата. В первой из них говорится следующее: "Агнон и Агнофей мои друзья, о мужи, как и их отец был раньше, а потому мне показалось необходимым помочь им" *(101). Во всех этих речах дело идет или о родственниках или о друзьях сторон. Впервые у Исократа встречается указание на допущение в качестве синегора постороннего лица. В лигографии против Лихота лицо, для которого она написана, заканчивает свою речь словами: "Я сказал о деле, сколько мог; если же кто-нибудь из присутствующих имеет что-либо сказать в мою пользу, то пусть взойдет на трибуну и скажет *(102). Таково же заключение лигографии Гиперида и Ликофрона *(103). Из многочисленных логографий Демосфена в двух призывается в качестве синегора друг *(104), а в двух других произнесение девторологии предоставляется посторонним лицам *(105). Одна литография Демосфена дает возможность объяснить, каким образом к защите подсудимых были допущены вслед за друзьями - еще и посторонние лица. Именно речь против Дионисидора, написанная для некоего Дария, оканчивается таким заявлением: "я защищал себя, как мог; я хотел бы, чтобы кто-нибудь из моих друзей сказал в мою пользу. Взойди же Демосфен" *(106)!. Вы замечаете, что под видом друга тяжущийся приглашает в качестве защитника самого автора лигографии, знаменитого оратора. Был ли Демосфен действительно другом Дария,- неизвестно, да и неважно. Этот случай ясно показывает, что тяжущиеся могли предоставлять защиту своих интересов фиктивным, быть может, даже наемным друзьям *(107), так как суд решительно не имел возможности контролировать их заявлений, и что, таким образом, малопомалу вошло в обычай допускать к защите всякое указанное стороной лицо. Таков естественный процесс возникновения и развития греческой адвокатуры. Наряду с сочинением логографий возникла устная защита, сначала в виде родственной адвокатуры, а затем в виде свободнодоговорной. Хотя логографы существовали до последних лет греческой независимости, тем не менее, некоторые факты показывают, что устная защита постепенно вытеснила "немую". Как известно, первый профессиональный логограф Антифон никогда не говорил на суде, а только писал речи для тяжущихся. Его современник Лизий, судя по его речам, выступал всего 23 раза в качестве защитника друзей и родных *(108). То же самое относится и к Изею (IV в.). Исократ, обладавший таким голосом и слабым здоровьем, не решался говорить перед народом и ограничивался преподаванием риторики и писанием лигографий *(109). Но ораторы последнего периода, именно Демосфен *(110), Эсхин и Гиперид, наряду с сочинением речей для тяжущихся занимались и устной защитой и, притом, не только друзей, но, как мы видели, и посторонних лиц. Нет никакого сомнения в том, что логографии со временем были бы совершенно вытеснены устными речами синогоров, и что единственной формой адвокатуры осталась бы устная защита. Точно также весьма вероятно, что в силу жизненной потребности появился бы особый класс профессиональных адвокатов. К несчастью, в то самое время, когда афинская адвокатура, по-видимому, готовилась сделать этот шаг, падение политической свободы на долго приостановило самостоятельное течение аттической жизни. За македонской гегемонией последовало римское владычество, и юридическая жизнь Греции пошла по чужому ей, проложенному могучим завоевателем, пути. Римляне ввели всюду свои судебные учреждения и только в виде особой милости предоставляли покоренным грекам участвовать в отправлении правосудия *(111). Во времена империи правовой строй Греции был окончательно преобразован, и история греческого права слилась с историей римского.

Дата добавления: 2015-08-20