Глава 146

Голос все продолжал бубнить.

Его зовут Джонс, говорил он, вернее, под таким именем он известен в профессиональных кругах. Он получил образование врача-невролога, поэтому знает абсолютно все обо всех нервах человеческого организма. С самого раннего детства его привлекал феномен боли. Что такое боль? И как воспринимает ее мозг? Можно ли при помощи препаратов вынудить мозг блокировать восприятие боли, и если да, то будет ли существовать боль сама по себе?

Вопрос, схожий со старой головоломкой про шум от падения дерева в безлюдном лесу. Если боль причинили, но мозг ее не зафиксировал, можно ли все еще называть боль болью? Как бы то ни было, первые годы он работал над методами и препаратами, уменьшающими или снимающими боль; весьма похвально, конечно, но чем больше он разрабатывал эту тему, тем яснее понимал (скорее подсознанием, чем разумом), как сильно привлекают его проявления боли.

То, что боль – разумеется не его, а других людей – доставляет ему удовольствие, впервые он понял во время секса («Это ведь типично для таких случаев, не так ли, мистер Дэниелс?»). Для начала его партнерами стали женщины-мазохистки, которым выброс эндорфина, обусловленный умеренной болью, позволял испытать или усилить оргазм. Идеальный симбиоз – страдания вышеупомянутых дам доставляли ему сильнейшее физическое удовольствие.

Бун почувствовал, как микроавтобус резко свернул направо.

Увы, эти ощущения, аналогичные ощущениям от применения наркотиков или алкоголя, обладали также и эффектом привыкания – вскоре Джонсу для получения все менее приемлемого уровня наслаждения надо было причинять все больше страданий. А вскоре не осталось и женщин, согласных выносить такой уровень боли, и он обратил свое внимание на проституток. К счастью, в Европе существует огромное количество борделей, специализирующихся на садизме, – этого ему хватило на несколько лет, пока его страсть не начала требовать еще более изощренных пыток и он не стал персоной нон грата даже в самых толерантных заведениях. На какое-то время его проблемы решили нищие страны Азии и Африки, где можно приобрести подопытных на любой вкус, но, как это ни прискорбно, миллионером Джонс не был, и вскоре такие варианты стали ему не по карману.

По раздавшемуся шуму Бун понял, что они въехали на грунтовую дорогу. Каким бы ни был пункт их назначения, похоже, они уже почти приехали. Буна волей-неволей охватил ужас, и он задрожал.

Потому-то, уж вы простите за избитую фразу, мистер Дэниелс, он и был вынужден превратить свое хобби в профессию. Джонс приятно удивился, обнаружив, что на его услуги существует огромный спрос.

Он идеально подходил для нового ремесла и по навыкам, и по работоспособности. Он обеспечил себе недурной доход, позволяющий жить с комфортом, путешествовать по всему миру и получать непередаваемое физическое наслаждение, выходящее за рамки общепринятой морали.

Вот, мистер Дэниелс, что получает в награду человек, который понимает и принимает себя таким, какой он есть, и строит свою жизнь, основываясь на столь трудно приобретенном понимании собственных способностей. Как только он прошел через мучительные стадии ненависти к себе и самобичевания, его охватило чистое пламя, и он принялся неистово творить.

Джонс все говорил и говорил.

Рассказывал про войну.

Про солдат-повстанцев в Конго, про торговцев алмазами в Буркина-Фасо, про монахиню-коммунистку из Гватемалы, наемников-колумбийцев, похищающих людей, про студентку из Аргентины, которая так сладко молила о пощаде…

Микроавтобус замедлил ход и наконец остановился.

– О, приехали, – отметил Голос. – А теперь настали времена наркокартелей. Они для нашей области – просто спасение. Практически гарантия полной занятости. Их постоянные разборки, непрекращающаяся конкуренция, битвы за власть! О, как сильно и долго они ненавидят, с какой варварской грубостью предаются злобе! Все это создает практически безграничный спрос на боль. А на этом рынке правила диктуют продавцы, а не покупатели.

– А вот тот геолог, мистер Шеринг, был сущим разочарованием, – продолжал Голос. – Крайне банальное заказное убийство, хоть и пришлось его немного замаскировать, как вам, мистер Дэниелс, наверное, известно.

Зато мистер Блезингейм! О-о-о! Как вы знаете, кости в ногах удивительно чувствительны и чрезвычайно восприимчивы к боли… Даже применение самого обычного орудия вроде молотка производит ошеломительный эффект. Конечно, ломать пальцы было чистой воды излишеством, так сказать, вишенкой на тортике, особенно учитывая конечный итог моей с ним работы и то, что руки в итоге вообще были отпилены без какой-либо анестезии. Немного в духе закона шариата, признаю, – но таково уж было требование мексиканского заказчика: они хотели таким образом передать свою мысль, в назидание другим, так сказать. А его удивленное лицо, этот взгляд, полный недоверия! Просто прелесть.

Знаете, многие люди уверены, что с ними-то ничего плохого случиться просто не может. Поэтому, когда в него впервые вошла пила, он закричал скорее от возмущения, чем от физической боли. Конечно, долго это не продлилось. Во время ампутации, а затем и прижигания, он корчился в муках, но верил, что на этом мы с ним и закончим, – а я, к стыду своему, не стал его в этом разубеждать. Он кричал, рыдал, терял сознание – но когда мы привели его в чувство, он поблагодарил меня за то, что я оставил его в живых. Тогда-то я и принялся за вторую руку.

Думаю, обманувшись в своих надеждах, он окончательно пал духом, даже несмотря на мои заверения в том, что «мы почти закончили», что если он переживет ампутацию, то сможет жить почти полноценной жизнью, как живут многие инвалиды, ну и так далее, тому подобное. Он, конечно, удивился, когда я засунул ему в рот землю – еще одно требование заказчика, – но все же, как мне кажется, испытал облегчение, когда я наконец его пристрелил.

А теперь ваша очередь, мистер Дэниелс. Как же глупо, как безрассудно было с вашей стороны ввязаться в дело, которое может лишить картель Баха многих миллионов долларов. Если бы вы знали, мистер Дэниелс, какие непередаваемые муки я причинял людям, задолжавшим картелю сущие гроши. Можете представить, какую программу я приготовил для вас, – закончил свое выступление Джонс и, наклонившись, содрал ленту с глаз Буна.

Бун заморгал, ослепленный светом, а затем увидел, что его изучают чьи-то глаза в очках – водянистые, светлые и горящие беспощадной плотской страстью. Джонс оказался мужчиной средних лет с редеющими на макушке каштановыми волосами. Вокруг его глаз толпились смешливые морщинки. Он был чисто выбрит и даже в такой жаркий августовский вечер носил туго завязанный галстук, застегнутую на все пуговицы рубашку и льняной спортивный пиджак.

Настоящий джентльмен.

– Вы как-то странно на меня смотрите, – заметил Джонс. – С чего бы это?

Может, с того, что на лбу у него дрожала ярко-красная точка.

Дата добавления: 2015-08-02