Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Глава 5 3 страница

Антитрестовский закон обернулся против рабочих | Рождение Федеральной резервной системы в результате банкирского переворота | Морган и Рокфеллер устраивают Панику 1907 года | Непрошеное предложение Министерства финансов | Национальная денежно-кредитная комиссия» Моргана-Рокфеллера | Банкирский переворот | Утиная охота» на острове Джекилл | Встреча на острове Джекилл | Глава 4 | Глава 5 1 страница |


Читайте также:
  1. 1 страница
  2. 1 страница
  3. 1 страница
  4. 1 страница
  5. 1 страница
  6. 1 страница
  7. 1 страница

Именно эта Ахиллесова пята в британской денежно-кредитной пирамиде сделала всё строение зависящим от американского кредита. Это стало очевидным, когда экспансия кредитования в 1929 году внезапно замерла. К тому моменту широкие круги американского банковского дела и бизнеса прославляли то, что Стронг называл «Новой эпохой» незыблемого процветания и ценовой стабилизации, жутковатый предвестник возвещения в 1999 году Аланом Гринспеном «Новой экономики», которая не подвержена циклическим рецессиям.

Реальность оказалась совсем другой, поскольку к концу 1920-х годов Федеральная резервная система была вынуждена обратиться к инфляционному расширению кредитования, чтобы попытаться стабилизировать падающие цены в Европе.

Немногие выступали против политики Стронга, когда им казалось, что она рождает неограниченное процветание, возрастающие доходы, быстро растущие курсы акций и экономический рост. Среди немногих критиков международной кредитной политики Стронга, в дополнение к министру торговли Гуверу, были Бартон Хепбёрн, председатель «Чейз Нейшэнл Банк» Рокфеллера, и X. Паркер Уиллис, редактор «Джорнэл оф Коммерс» и бывший помощник сенатора Картера Гласса. К ним присоединились несколько членов Совета управляющих ФРС. Но как бы то ни было, они оказались в меньшинстве. В течение 1920-х годов политикой управляли «Дж. П. Морган и К°», Бенджамин Стронг и министр финансов Меллон, наряду с президентом Кельвином Кулиджем.

В течение первых нескольких лет с момента перехода на золотой обменный стандарт и до начала 1927 года его недостатки отнюдь не были очевидны. Казалось, что экономические системы Европы наконец приходят в себя, и именно золото способствует этому восстановлению.

После 1925 года при новом золотом обменном стандарте кредиты хлынули потоком из Нью-Йорка в Лондон и в жаждущие долларов экономические системы континентальной Европы. «Дом Моргана», «Кун, Лёб и К°», «Нэйшнл Сити Банк» и другие банки Уолл-Стрит начали подписывать облигации, выпущенные различными европейскими государствами, присоединившимися к новому золотому обменному стандарту. Гарантийные банки в свою очередь продавали эти новые облигации зачастую по процентным ставкам на 3% выше сопоставимых ценных бумаг американского Министерства финансов, обычным американским домашним хозяйствам в поисках финансовой прибыли и безопасности. Для нью-йоркских банков это воистину стало машиной, производящей чистое золото.

Основное кредитование нью-йоркских банков приходилось на Германию после стабилизации в 1924 году немецкой валюты по Плану Дауэса. В течение шести лет различные немецкие муниципалитеты, частные компании, портовые власти и другие юридические лица выпустили облигаций, подписанных нью-йоркскими банками, и продали их американским инвесторам на ошеломительную сумму больше чем 2,5 миллиарда долларов США. Сама Германия в этот период заимствовала из-за границы почти 4 миллиарда долларов.

В период с 1924 до 1931 год Европа получила американские кредиты почти на 6 миллиардов долларов. Если к этому добавить американские военные займы Министерства финансов и сами военные расходы, то в общей сложности 40 миллиардов долларов в американских фондах попали Европу менее чем за 15 лет, целая одна пятая полного американского ВВП в 1914 году.

Однако всё это здание было столь же неустойчиво, как и его самое слабое звено при золотом обменном стандарте после 1925 года, выстроенным Монтегю Норманом и британским Министерством финансов.

К концу 1927 года, спустя всего два месяца после того, как Стронг предпринял шаги для стабилизации стерлинга и тем самым добавил горячего воздуха в растущий пузырь акций Уолл-Стрит, он сам начал выражать серьёзные сомнения во всей этой схеме, которая только тремя годами ранее была выстроена с подачи Монтегю Нормана и Банка Англии, сможет ли она восстановить мировую торговлю и обеспечить денежно-кредитную стабильность.

Незадолго до своей смерти от туберкулеза в 1928 году Стронг написал несколько писем своему другу Монтегю Норману и своим коллегам в Нью-йоркском Федеральном резервном банке, выразив свои растущие сомнения в том, был ли золотой обменный стандарт, который Стронг, убеждённый Норманом, поддержал, правильной политикой для мировой денежно-кредитной стабилизации. Одно письмо, написанное в сентябре 1927 года, показывает растущие опасения Стронга о природе послевоенных денежно-кредитных затруднений Америки:

«Эмиссионные банки [центральные банки – автор] теперь держат векселя и суммы в одних только Соединённых Штатах более чем на 1 млрд. долларов, не говоря уже о приблизительно не меньшей сумме, что сейчас находится в Лондоне, и значительных суммах в других странах золотого стандарта. Фактически, как я уже писал вам, я склонен поверить, что это развитие достигло точки, где вместо служения укреплению и поддержанию золотого стандарта, оно может, на самом деле, подрывать золотой стандарт из-за дублирования кредитных структур в различных частях мира, поддерживаемого небольшими накоплениями золота в руках немногих стран, валюты которых твёрдо опираются на золото, таких как Англия и Соединённые Штаты». (33)

 

«Всё посыпалось...»

Подобно тому, как лопнул американский пузырь секьюритизации субстандартного (некачественного) ипотечного кредитования в 2007 году, крах нью-йоркского фондового рынка в октябре 1929 года был всего лишь признаком намного более серьёзной и фундаментальной болезни в системе глобальных финансов. Норман из Банка Англии убедил Стронга держать ставки ФРС низкими, поскольку это оказывало влияние на британские ставки и ставки континентальной Европы, за счёт чего удерживалась вся финансовая стабильность послевоенной Великобритании, и помогало предотвратить там рецессию. Низкие процентные ставки вызвали подъём на нью-йоркском фондовом рынке, поскольку шальные деньги, очевидно, подпитывали американский бум потребления, финансируемый прежде всего новыми доступными условиями потребительских кредитов.

Бросающееся в глаза потребление американцев в течение «Ревущих двадцатых» основывалось на иллюзии роста благосостояния большинства населения. Это серьёзно искажённое потребление в долг создало национальное иллюзорное богатство – Ахиллесову пяту экономики в 1929 году. В Америке к этому году в кредит было куплено полностью 60% всех автомобилей и 80% домашних радиоприемников. Люди покупали в кредит, поскольку большинство американцев в течение 1920 годов зарабатывало сравнительно мало.

Серия снижений налогов во время правления президента-республиканца Кулиджа, задуманная и проведённая в жизнь очень богатым министром финансов Эндрю Меллоном, только сдвинула доходы в пользу крохотного меньшинства владельцев корпораций и тех, кто унаследовал состояния. Это сокращение налогов принесло выгоду богачам и помогло сконцентрировать крупную долю растущего национального дохода в руках одной десятой от 1% очень богатых американцев. Налоги на человека с годовым доходом в размере миллиона долларов в течение 1920 годов упали с 600 000 долларов до 200 000, в то время как налоги на средний класс и семьи победнее только росли.

К 1929 году как число, так и размер гигантских корпораций, подобных «Американ Стил» или «Дженерал Электрик», продолжали увеличиваться, почти две трети индустриального богатства перешли из личной собственности в собственность крупных акционерных частных корпораций. На вершине корпоративной пирамиды управления стояли основные банки Уолл-Стрит, такие как «Дж. П. Морган», «Чейз Банк», «Кун, Лёб и К°», «Меллон Банк» и т. п. В 1923 году именно консервативный американский Верховный Суд усилил разницу в доходах своим решением по делу «Адкинс против Детской больницы», в котором постановил, что законы о минимальном размере оплаты труда не соответствуют Конституции. (34)

«Богатые стали богаче, а бедные стали беднее», – пелось в популярной песне 1920 годах с сардоническим названием «Разве это не смешно?».

Объединённый доход верхушки одной десятой от 1% американцев в 1929 году был равен полному объединённому доходу для 42% населения с самыми низкими доходами. Пересчитывая на семейные единицы, у 24 500 богатых семей в Америке был тот же самый объединённый доход как у 11 000 000 бедных семей и семей среднего класса из нижней части списка. Богатейший слой населения управлял 34% всех сбережений, в то время как 80% американцев не имели сбережений вообще. За фасадом американского процветания 1920 годов стояло здание, основанное на долге, иллюзии постоянного процветания и возрастающих курсах акций. Как только в 1929–1931 годах карусель потребительского кредитования остановилась, бум потребления исчез, поскольку большинство американцев просто не могло позволить себе больше покупать в кредит. (35)

Растущие курсы акций привлекали инвестиции всё большего количества людей, которые могли взять кредит в своём банке, чтобы покупать акции с маржой, то есть, выплачивая только приблизительно 10% от фактической цены, приобретая остальное на заёмные деньги. Покупка ценных бумаг, частично финансируемая за счёт заёмных средств, преобладала на последней стадии лихорадки фондового рынка Уолл-Стрит, поскольку банки свободно кредитовали брокеров и других спекулянтов, ожидая выплат от постоянно повышающихся курсов акций.

Как только вся эта кредитная гонка споткнулась в 1929 году, когда испуганная ФРС в безуспешной попытке остановить фондовый пузырь запоздало подняла процентные ставки, всё здание потребительского кредитования потерпело крах, а вместе с ним вскоре рухнула и реальная производственная экономика. (36)

К октябрю 1929 года на Нью-йоркской фондовой бирже крутились акции, купленные в кредит – на рекордную сумму 8 миллиардов долларов, заёмные деньги, которые ещё должны были быть возмещёны. Большинство этих займов шло на то, чтобы покупать акции с маржой. Покупка ценных бумаг, частично финансируемая за счёт заёмных средств, поощрялась крупными банками Уолл-Стрит, поскольку их прибыль была невероятной, по крайней мере, пока играла музыка этой безумной карусели.

Крах Нью-йоркский фондовой биржи в октябре 1929 года пришелся на седьмой месяц президентства Герберта Гувера. Никто из предыдущих президентов никогда не вмешивался в биржевой крах, и традиционный взгляд состоял в том, что подобные вещи нужно оставлять для самостоятельной коррекции и не допускать правительственного вмешательства.

Преодолев возражения министра финансов Эндрю Меллона, Гувер в конце 1929 года объявил план действий из 10 пунктов, среди прочего нацеленный на недопущение банковской паники, широкого распространения банкротств и потери домов, на помощь сельскому хозяйству, на умиротворение встревоженных безработных и сохранение доллара сильным. Правительственные проекты общественных работ были ускорены, чтобы обеспечить больше рабочих мест. Гувер как истинный республиканец-консерватор стремился усиливать потенциал правительства и поддерживать частные инициативы вместо того, чтобы провести прямую национализацию. К началу 1931 года американский экономический спад показал некоторые признаки стабилизации. Но это была лишь краткая пауза в ужасающем нисходящем скольжении.

Одновременно с тем, что зашатались основы хрупкого европейского золотого обменного стандарта Монтегю Нормана, надвигалось новое и ещё более мощное финансовое цунами, которое опустошит мир. Силу ему придали политические решения Франции «преподать немцам урок».

 

Франция уничтожила золотой стандарт

Весной 1931 года европейский шторм сломал дамбу. Специфическая форма французской «исключительности» сыграла решающую роль в непреднамеренном разрушении валютной системы всего мира и погрузила мировую экономику в депрессию.

В марте 1931 года Австрия, крошечный осколок довоенной Австро-Венгерской империи с населением в 6 миллионов человек, объявила, что начала переговоры с Германией о создании общего таможенного союза с целью оживить торговлю, которой угрожал спад. Такой союз не стал бы даже техническим нарушением Версальского договора. Определённо, он не представлял никакой угрозы мировой безопасности.

Правительство Франции отреагировало стремительно и, чтобы оказать давление на обе страны с целью остановить их таможенное объединение, потребовало немедленную выплату приблизительно 300 миллионов долларов краткосрочных кредитов, которые Германия и Австрия были должны французским банкам. Эти требования вызвали паническое бегство капитала из шаткой австрийской валюты. Слабейшим звеном в австрийской финансовой системе был банк «Вьена Кредитанштальт», крупнейший банк в Австрии.

«Вьена Кредитанштальт» с займами Венгрии и по всему дунайскому региону был кредитором основной части австрийской промышленности и недвижимости, а также выдал свыше 50% всех банковских кредитов в стране. Банк рухнул в мае 1931 года на фоне панического вывода вкладчиками своих средств. Яростные усилия вновь созданного базельского Банка международных расчётов обеспечить чрезвычайный заём, чтобы стабилизировать «Вьена Кредитанштальт», потерпели неудачу.

Одновременно французское правительство в качестве предварительного условия своего участия в чрезвычайном базельском займе настояло на том, что Германия и Австрия отказываются от запланированного таможенного союза. Как уже было указано, последний непосредственно не нарушал Версальский мир, который запрещал только полную аннексию Австрии Германией. (37)

Кризис, подобно лесному пожару, распространился по всей Австрии и перекинулся на связанную с ней банковскую систему Германии.

Крах банка «Вьена Кредитанштальт» привёл к панике вкладчиков банка «Дармштадт унд Националбанк» (или «Данат-банк») в Германии и также стал причиной валютного кризиса правительства Брюнинга. На этом этапе Банк Англии, американская ФРС, немецкий «Рейхсбанк» и Банк Франции встретились, чтобы обсудить чрезвычайное кредитное вливание и попытаться остановить распространение валютной паники.

Гувер добился однолетнего моратория на немецкие репарационные платежи, чтобы попытаться ослабить давление на Германию. 30 июня 1931 года мораторий вступил в силу. Но этот шаг был воспринят как слишком малый и слишком поздний, и паническое бегство иностранных банков из немецких активов только нарастало, поскольку инвесторы боялись, что дальше будет только хуже. Немцы также начали выводить капитал из рейхсмарок в доллары, фунты стерлингов, франки или в золото. В июле президент «Рейхсбанка» Ганс Лютер побывал в Париже, Базеле и Лондоне, предупреждая, что «Рейхсбанк» Германии нуждается в срочной ссуде в 500 миллионов долларов, чтобы предотвратить неплатежи и банкротства. Эта новость только подстегнула панику. Все послевоенное международное финансовое здание начинало рушиться. (38)

На этом этапе французское правительство держало козырную карту. Франция пережила свои собственные валютные кризисы в начале 1920 годов и едва-едва предотвратила гиперинфляцию. В 1926 году приступило к работе правое правительство Раймона Пуанкаре и с поддержкой Моро из Банка Франции предприняло немедленные действия с целью строгой бюджетной экономии, увеличило налоги и сделало другие шаги, чтобы остановить отток капитала и стабилизировать франк, который был всё ещё вне золотой системы. Правительство объявило о планах возвратиться к золотому стандарту в самом скором времени, чтобы придать дальнейшей уверенности. В результате франк подорожал на 40% в течение нескольких недель после возвращения Пуанкаре в 1926 году.

В 1928 году, после двух лет накапливания собственных золотых резервов, правительство Пуанкаре и Банк Франции под управлением Эмиля Моро объявили, что Франция примет так называемый Закон о стабилизации, чтобы облегчить возвращение французского франка к золотому стандарту. Но Париж не собирался играть по правилам Монтегю Нормана и позволять Банку Англии установить международные правила золотого стандарта к преимуществу Англии.

В отличие от Великобритании, которая, чтобы вернуть лондонскому Сити международное влияние, пожертвовала британской экспортной конкурентоспособностью и британскими рабочими местами, привязывая стерлинг к довоенному паритету 4,86 долларов США, Банк Франции присоединился к золотому стандарту в паритете, равном 20% от его довоенного уровня.

Это привело к существенному восстановлению французского экспорта, росту занятости, расширению объёмов промышленного производства, огромному профициту торгового баланса и, с этим, к росту резервов иностранной валюты в иностранных центральных банках, и прежде всего – в Банке Англии. Но то, что было хорошо для Франции, было плохо для остального мира вследствие структуры международного долга, за которым стоял золотой обменный стандарт. Золото утекало из Лондона и других континентальных европейских столиц в Банк Франции.

В 1927 году Банк Франции потребовал, чтобы Банк Англии конвертировал содержащиеся в Банке Франции фунты стерлингов на сумму приблизительно 30 миллионов в золото, чтобы пополнить французские золотые запасы центрального банка перед присоединением к золотому стандарту. Именно этот французский запрос о золоте вынудил Банк Англии обратиться к Бенджамину Стронгу с фатальной просьбой помочь стабилизировать фунт.

Банк Франции, опасаясь возвращения инфляции в результате хранения своих валютных резервов в иностранных бумажных деньгах, таких как фунт стерлингов, которые могли произвольно раздуваться, решил базировать свои резервы на предвоенный манер – только на золоте. Франция повела себя как «пурист» и отклонила стандарт содержания резервов в нетвёрдых бумажных деньгах плюс золото, которого Великобритания и другие страны начали придерживаться в 1925 году. (39) Франции снова пошла наперекор в вопросах политики центрального банка. Моро, чрезвычайно консервативный банкир, был (и не без серьёзных оснований) убеждён, что золотой обменный стандарт Банка Англии обладает опасными изъянами. Насколько он был прав, скоро станет очевидным всему миру.

Моро стремился к тому, чтобы Франция после нескольких лет хаоса и неустойчивости возвратилась к твёрдой денежной политике и финансовому благоразумию. Единственная проблема состояла в том, что в мировой денежной системе доминировал именно золотой обменный стандарт Нормана-Стронга. Эта система, а также связанные с ней погрязшие в долгах европейские экономические системы насквозь прогнили.

Здание золотого обменного стандарта было основано на международной структуре кредитования, сосредоточенной на нью-йоркских кредитах, которые, в свою очередь, держались на способности основных европейских экономических систем продолжать заимствования, чтобы финансировать свой собственный экономический рост по неправомерно заниженным процентным ставкам. Как только процентные ставки, устанавливаемые сердцем долговой пирамиды – нью-йоркской ФРС, – изменились, всё здание дешёвых кредитов начало запутываться в неплатежах стиля домино и банкротствах, сначала в самых слабых экономических системах Европы, а затем, в конечном итоге, и в самих США, когда пропало доверие.

Французские действия вокруг золота были смесью политических страхов перед возрождением Германии и страхов перед возвращением внутреннего экономического хаоса, забастовками и рецессией, если Франция вернётся к политике лёгких денег. Это вынуждало французское правительство и Банк Франции действовать в одиночку.

Возвращение в 1926 году к стабильности франка и перепривязка к золоту на уровне 20% от довоенного паритета привели в 1928 году к репатриации французского капитала во французские банки и новому притоку иностранного капитала, поскольку экономика процветала. К 1931 году, когда остальной мир погружался в рецессию, Франция достигла полной занятости и начинала чувствовать свою собственную независимость в европейских делах.

В результате своей политики преобразования активов иностранной валюты в золото Франция стала к 1931 году вторым по величине держателем монетарного золота в мире после американской Федеральной резервной системы. Всего лишь за пять лет французские авуары золота в центральном банке возросли в десять раз. К 1931 году эти два центральных банка, ФРС и Банк Франции, управляли полностью 75% мировых запасов монетарного золота. ФРС была строго ограничена относительно использования своих резервов поправками, внесёнными Конгрессом в закон о Федеральной резервной системе 1913 года. Эти правовые ограничения были изъяты только в 1933 и 1935 годах, много позже начала Депрессии.

Это поставило Францию и Банк Франции в чрезвычайно сильную позицию, когда разразился европейский кризис, кризис, который во многом был спровоцирован французскими политическими и финансовыми требованиями к Германии и Австрии.

В июле 1931 года, когда Германия умоляла центральные банки в Лондоне, Париже и Нью-Йорке о ещё одной чрезвычайной ссуде в 500 миллионов долларов, Франция была решающим игроком. Она использовала этот случай, чтобы объявить о французской готовности участвовать в очередном немецком чрезвычайном спасении, но при условии, что немецкое правительство расформирует свои «Стальные Шлемы»[15], остановит дальнейшее строительство «карманных линкоров», которые были позволены Версальским договором, а также откажется от таможенного объединения с Австрией. Немецкое правительство Генриха Брюнинга отклонило французские условия, усмотрев в них оскорбительную попытку низвести Германию до экономического рабства.

 

Гувер пытается воздвигнуть плотину

Кризис теперь полностью сфокусировался на долге Германии, частном и государственном, который взлетел до небес с тех пор, как в 1924 году была проведена по Плану Дауэса стабилизация рейхсмарки. В 1920-х годах большинство американских банкиров, включая «Дж. П. Морган и К°» и Бенджамина Стронга, как правило, рассматривали Германию как обычного очередного заёмщика, хотя с немного повышенным риском, не отличая операции с ним от предоставления кредитов на американские железные дороги или от колеблющихся курсов акций американских компаний. Они предполагали, что поддержка самого мощного центрального банка в мире и его золота застрахует их от любого потенциального риска из Германии, забывая, что это суверенная страна со своими собственными идеями о выплате долгов.

В отличие от американских французские банкиры были склонны рассматривать каждый немецкий заём как политический шаг в усилиях немецких учреждений аннулировать Версальский договор и восстановить довоенную немецкую целостность. Французский взгляд был гораздо ближе к реальности, подчеркивая смертельную ошибочность решения Бенджамина Стронга практически в одностороннем порядке связать после 1917 года американскую финансовую и кредитную структуру с валютной структурой послевоенной Европы.

К июлю 1931 года золотые запасы Германии, Австрии, Венгрии и большинства восточноевропейских стран иссякли, и большинство банков было закрыто.

Президент Гувер лично звонил американскому министру финансов и в ФРС, чтобы определить, насколько серьёзно пострадали американские банки в Европе, и определить какие шаги нужно предпринять. Близкий друг Гувера из крупного калифорнийского банка выразил обеспокоенность по поводу широко распространенной практики американских банков, выпускающих банковские акцепты (форма краткосрочных ссуд) немецким и другим европейским банкам. Эти акцепты обычно были 60 или 90-дневными ценными бумагами, обеспеченные только накладными на отправленные, но ещё не поставленные товары. Гувер запросил ФРС и Министерство финансов оценить, сколько подобных необеспеченных кредитов предоставлено европейским банкам. (40)

Федеральная резервная система сообщила президенту, что, по её оценке, самое большее это было всего 500 миллионов долларов, называя эту сумму ничем не угрожающей американским банкам. Опасаясь худшего, Гувер заказал независимую оценку у правительственного Контролёра денежного обращения[16]. Его оценка составила тревожные 1,7 миллиарда или больше долларов. Эта сумма уже угрожала всей слабо капитализированной американской банковской системе, если новость о ней просочится наружу.

Когда Бенджамин Стронг, чтобы помочь Банку Англии противостоять французскому изъятию золота, снизил в 1927 году процентные ставки Нью-йоркского Федерального резервного банка, американские кредиты Европе взлетели до небес. Европейские банки были готовы платить огромные проценты, до 7% или больше, за отчаянно необходимые долларовые кредиты. В июле 1931 года Контролёр проинформировал Гувера, что европейские банки к тому времени были уже не способны проводить платежи по многим из этих банковских акцептов, которые американские банки пытались держать в тайне, чтобы избежать дальнейшей паники. (41)

Гувер послал своего заместителя министра финансов Огдена Миллза в Лондон, чтобы осторожно расспросить о том, в какой степени британские банки погрязли в подобных необеспеченных бумагах банковского акцептования. Банк Англии об этом ещё не задумывался, но через два дня дал первоначальную смету, ещё более подогревшую опасения по поводу стабильности золотого обменного стандарта: все английские банки наряду с голландскими и скандинавскими банками имели таких бумаг на более чем 2 миллиарда долларов.

Гувер оценил, что одни только немецкие, австрийские и венгерские банки держали целых 5 миллиардов долларов таких краткосрочных облигаций со сроком погашения через 60-90 дней, ошеломительную сумму. До этого момента ни у кого не было малейшего понимания об этом тотальном банковском риске.

Банкиры, заверенные, что кредиты в конечном счёте обеспечены поставкой физических товаров, давали взаймы индивидуальным заёмщикам. Поскольку весной 1931 года поток торговли замедлился, поставки через Германию, Австрию и Венгрию начали стремительно падать. Ценные бумаги, основанные на ожидаемой коммерческой торговле, перестали что-либо стоить, весьма похоже на то, как в период краха 2007-2008 годов начала лавинообразное падение стоимость секьюритизированных облигаций на нескольких триллионов долларов после дефолта субстандартной ипотеки и других американских закладных.

Более краткосрочные заимствования заведомо превышали 5 миллиардов долларов долгосрочного заимствования, которое было предпринято немецкой промышленностью, муниципалитетами и правительствами.

В своих мемуарах Гувер подробно изложил свою реакцию, когда он тогда осознал размеры разваливающейся европейской долговой пирамиды:

«Мина, которая лежала в основе мировой экономической системы, теперь ясно представала перед глазами. Теперь очевидно, почему европейский кризис так долго откладывался. Они получали фиктивный вексель "А", чтобы оплатить вексель "Б" и свой внутренний дефицит. Не знаю, получал ли я когда-либо худший шок. Навязчивая перспектива массовых банковских банкротств и необходимость не проговориться американскому народу относительно причины и опасности, чтобы не навредить работе наших банков, не давали мне спать. Эта ситуация больше не была лишь помощью зарубежным странам к косвенной выгоде всех. Это был теперь вопрос спасения самих себя». (42)

К сожалению, было уже немного поздно спасаться. К тому моменту Гувер, несмотря на сильное противодействие министра финансов Меллона, публично призвал к соглашению о «выплате процентов по долгу» или к мораторию всех частных банков, которые держали немецкие и центрально-европейские краткосрочные обязательства. Меллон, который был в Лондоне вместе с госсекретарём Стимсоном на конференции по банковскому кризису, призвал Гувера обсудить ухудшающуюся европейскую ситуацию. Меллон убеждал президента согласиться на запрос Германии о дополнительных 500 миллионах долларов, чтобы удержать оборону. Гувер ответил, что это только исправит глупые ошибки частных банков, но не решит саму проблему.

Гувер настаивал, что «банкиры, а не наши налогоплательщики, должны взять на себя бремя решения». Несмотря на напряженные возражения Меллона, Стимсона и Банка Англии, Гувер выпустил свой публичный призыв к добровольному банковскому «соглашению о невостребовании долгов». Лондонская конференция на тот момент утвердила Мораторий Гувера, то же сделал и новый Банк для международных расчётов в Базеле, который Гувер попросил наблюдать за добровольным планом. Группа нью-йоркских банков сказала президенту, что они против моратория на востребование долгов, вынудив в итоге Гувера согласиться с новым американским правительственным займом Германии.

Банк для международных расчётов, когда опубликовал свой итоговый отчёт в 1932 году, сообщил, что «общая сумма международной краткосрочной (частной) задолженности, которая существовала на начало 1931 года, составляла в общем более 10 миллиардов долларов». Это вдвое превышало оценку Гувера.

Мораторий на востребование долгов решил проблему лишь не надолго – до 21 сентября 1931 года, когда Банк Англии объявил дефолт по своим обязательствам по иностранным платежам.

24 июля 1931 года Банк Франции начал выводить свои крупные золотые депозиты из Банка Англии, а также из Нью-йоркского Федерального резервного банка. Французские действия вызвали кризис доверия к фунту стерлингов.

Лондонские банки также держали крупные суммы теперь неплатёжеспособных краткосрочных ссуд восточноевропейским и немецким банкам. В августе 1931 года, чтобы попытаться остановить падение стерлинга, Банк Англии поднял свои процентные ставки. Одно только это усугубило положение, поскольку паника только усилилась.

Британское правительство заимствовало приблизительно 650 миллионов долларов у американских банков, чтобы попытаться остановить панику, снова сделав только хуже. 14 сентября моряки Атлантического Флота британского Королевского флота организовали восстание против правительства в ответ на сокращения выплат и ухудшающиеся условия занятости, что стало известным как Инвергордонский мятеж[17]. Он угрожал самой стабильности правительства, и через неделю, 21 сентября 1931 года, Банк Англии официально отказался от золотого стандарта, вынудив закрытие большинства рынков ценных бумаг и товаров в Европе.


Дата добавления: 2015-08-02; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Глава 5 2 страница| Глава 5 4 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.015 сек.)