Полиция

Солнце светит сквозь неплотный слой облаков, однако ветер методично, на одной ноте выдувает тепло. Леннокс не ошибся: на улице холоднее, чем обещал прогноз. У Тианны рюкзак в виде сплющенной овечки и голубая джинсовая куртка; последняя вызывает Ленноксову зависть – он бы тоже с удовольствием набросил что-нибудь на плечи. Бейсболку и солнечные очки он потерял, должно быть, забыл в баре или в автобусе. Здоровая рука сжимает «Идеальную невесту». Леннокс понятия не имеет, куда – и зачем – направляется. Из-за угла выруливает белый фургон, у Леннокса волосы встают дыбом. Из фургона выбирается человек в комбинезоне и с коробкой, вроде как для противогаза, на спине. Тианна бросает «Здрасьте».

– Кто это? – спрашивает Леннокс.

– Дезинсектор, – объясняет девочка. Недоумение в Ленноксовых глазах заставляет ее добавить: – Он тараканов травит.

Они проходят несколько кварталов (тротуары широченные, бетонные), дворами выбираются на главную улицу, к торговому центру. Ничего примечательного: агентство недвижимости, охранная фирма, парикмахерская. Впрочем, район совсем неплохой. Ленноксу доводилось видеть много хуже. Девочка шагает рядом, думает о своем. Ветер откинул волосы с ее лица, и Леннокс представляет ее по дороге в школу. Как Бритни.

Но пешком Тианна ходила в школу только в Алабаме. Там, в Алабаме, идти надо было по берегу заболоченной Таллапузы, там тени, звуки и запахи громоздились и перемешивались, там целый суматошный день исчезал с единственным смачным хлюпом. В Майами детей возят в школу на автобусе, по улицам с чахлыми пальмами. В Майами Тианну с самого начала дразнили за то, что она не понимала местного англо-испанского диалекта. В первый же день двое мальчишек выхватили у нее портфель и принялись играть в «а ну-ка, отними». Тианна знала: мальчишки хотят, чтобы она бегала за портфелем, как собачка. Но внезапно Тианна вспомнила его слова: ты женщина, а не какая-нибудь девчонка; воспоминание пригвоздило ее к месту, она просто дождалась, пока мальчишкам надоест забава, Они швырнули портфель к Тианниным ногам и выругали ее по-испански, но беззлобно, потому что уже выбирали новую, более чувствительную жертву. Да, папочка Вине учил в том числе и полезным вещам.

От бара до особняка, выстроенного с оглядкой на принципы сдержанной роскоши и фунрхиональности, Труди быстро добирается на такси. Бассейн и джакузи размещены в патио со стеклянной крышей и с видом на океан; вода и в бассейне, и в океане в этот час чернильно-синяя, небо такое же. Он пригласил Труди в гости, она подумала о Рэе, нанюхавшемся кокаина, пьяном и, пожалуй, тискающем какую-нибудь шлюху, и согласилась.

Впечатление от Аарона Резингера отнюдь не идет вразрез с впечатлением от его жилища. Волосы у Аарона темные, вьющиеся. Тело мускулистое, со студенческих лет шлифуемое в тренажерных залах. Наверняка трудоголик; поведал, что он – один из немногих уроженцев Южной Флориды. В Университете Майами изучал риелторское дело и городскую архитектуру, капитал нажил в начале девяностых, на буме кондоминиумов. За успех пришлось поплатиться – несколько месяцев назад он разорвал многолетнюю связь.

– Видимо, я с тех пор все никак не залижу раны, – кокетничает Аарон, открывая в улыбке великолепные зубы.

Кофе Труди выпила, коллекцию картин оценила; они с Аароном стоят в патио, смотрят на эфемерную границу между заливом Бискейн и Атлантическим океаном.

– Я построил этот дом и понял: лучшего места не найти, – мурлычет Аарон Резингер. Труди чувствует себя киногероиней, осчастливленной и возвеличенной вниманием конкретного мужчины. Она отвечает на его поцелуй. Сначала без энтузиазма, но при мысли о том, как поступил с ней Рэй Леннокс – с отчаянным желанием забыться. Они разнимают объятие, он откидывает волосы с ее лица, заглядывает в глаза и произносит с искренностью, на взгляд Труди, граничащей с ущербностью:

– Я очень хочу заняться с тобой сексом.

Труди улыбается и позволяет за руку отвести себя в хозяйскую спальню. Она отдает себе отчет в том, что под рассказ об Аароне Резингере за бокалом вина ее подружки будут по очереди прыскать. Но в роскошном доме, при полной луне, под шум прибоя для Труди, разгоряченной алкоголем и мыслями о вероломном, равнодушном женихе, и этот рак – рыба.

В такт собственной дерганой походке Леннокс бьет себя журналом по бедру. Он пытался завязать разговор, но девочка отвечала односложно или вообще не отвечала. Легче добыть информацию у закоренелого преступника. Леннокс не стал давить – угадал тщательно закапсулированную душевную травму.

Во рту будто кошки ночевали, надо жвачку купить. В обществе маленькой американки Ленноксу неловко, слава богу, они добрались до полицейского участка. Однако не хватало, чтобы у девочки возникли подозрения. К счастью, через дорогу обнаруживается забегаловка.

– Я здесь уже бывала, – признается Тианна, – Здесь Стэрри работает.

Возможно, Стэрри сумела бы разрулить ситуацию. Правда, вчера она вела себя как законченная стерва, но вдруг все дело в кокаине? И потом, она же подруга Робин. Подруга ли? Леннокс скоро выяснит.

Работать в заведении под названием «У дядюшки Мано», наверно, необременительно. Зальчик узенький, в виде кочерги, столов как таковых нет, только длинная стойка вдоль стены и стулья. Посетители, пожалуй, могут руками дотянуться до поваров, тут же и стряпающих дежурные блюда; один из них, прикидывает Леннокс, и есть дядюшка Мано. Вторая стойка, оснащенная табуретами, тянется по периметру, вдоль плексигласовых окон. Леннокс так и видит Стэрри – вот она изогнулась, передает тарелки прямо через головы сидящих у той стойки, что ближе к кухне.

Леннокс спорить готов, что при дядюшке Мано Стэрри себе подобного не позволяет. На постере, прикрепленном над стойкой, изображен, без сомнения, именно дядюшка Мано – правда, моложе, стройнее и без лысины, но точно он. Понизу серьезное предупреждение: «Здесь вам не «Бургер Кинг» – здесь все делается по-моему».

Вслед за Ленноксом Тианна неохотно переступает через порог. Вот и дядюшка Мано в деле – орет на официанток, брызжет злобой, достаточно концентрированной, чтобы отравить все съестное в радиусе мили. И тут Леннокс видит, что коридорчик, ведущий в туалет, открывается обеденным залом. Империя Мано, оказывается, включает обеденный зал со столиками, стульями, еще одной стойкой, кассовым аппаратом и дополнительной кухней.

Ленноксу смутно помнится, что накануне Стэрри обмолвилась: она у Мано уже четыре года. Для подобного заведения это, наверно, ужасно долго, прикидывает он. Полупьяная, Стэрри сама над собой язвила, не то хвалилась, не то жаловалась: дескать, в жизни нигде постольку не работала. Не важно, что наличном фронте, не важно, насколько затянулась вечеринка, а в свою смену как штык выхожу, ни разу не откосила. Вчера Леннокс усомнился. Теперь же ему просто неловко выслушивать ответ официантки, на которую только что накричал Мано. В глазах девушки неприкрытая враждебность.

– Ты что, приятель этой сучки? Ну и где она?

– Я надеялся, вы мне скажете.

– Ха! Я-то откуда знаю? Мне пришлось не в свою смену выйти. – Девушка произносит, как выплевывает.

Леннокс и Тианна садятся за столик. Тианна, кажется, рада, что Стэрри нет. Ленноксу хочется молочный коктейль. В свое время они с ребятами пили такие в Нью-Йорке, на Таймс-сквер, когда учились в университете Говарда Джонсона. Вкусно было. Правда, скоро они перешли на «Кровавые Мэри».

Они заказывают шоколадный молочный коктейль и тост с яичницей для Леннокса и кока-колу, бургер и жареную картошку для Тианны. Аппетит у Леннокса быстро улетучивается. Он надкусывает тост с яичницей, роняет желток на «Идеальную невесту», потягивает коктейль, приятно холодящий измученное горло. Девочка, напротив, явно голодна. Она набрасывается на еду, откусывает помногу, почти не жует. Интересно, когда она последний раз ела по-человечески?

– Побудь здесь, – просит Леннокс, поднимаясь. – Я за сигаретами сбегаю. – Ложь срывается с губ легко, как у полицейского, привыкшего к специфическим методам работы.

– Угу, – с набитым ртом отвечает девочка. Теперь глаза ее кажутся Ленноксу огромными. – Сигареты – это клево.

– Сигареты для меня, – раздражается Леннокс и повторяет: – Жди, никуда не уходи.

Из забегаловки Леннокс прямиком направляется к новенькому зданию с вывеской «Полицейский департамент графства Майами-Дэйд». Здание занимает чуть ли не квартал. Внутри, ясное дело, мужчины и женщины, такие же, как его коллеги, и так же зарабатывают на жизнь – правопорядок обеспечивают. Вот ерунда-то: Леннокс опытный полицейский, но даже близко не представляет, что будет говорить. У него тут ни авторитета, ни статуса; он урезан до собственной сущности, а сущность его такова: вечно сомневающийся тип, имеющий дело с обществом, где сомнения считаются непозволительной роскошью. Леннокс застывает у стеклянных дверей. «Сейчас не время колебаться. Сейчас время действовать».

Парень вроде Даги Гиллмана шагнул бы через порог и заявил дежурному офицеру о похищении человека, о ребенке, оставшемся без попечения родителей, о сексуальных домогательствах и попытке изнасилования несовершеннолетней. Причем не просто заявил, а с презрением: дескать, куда у вас тут, в Штатах, полиция смотрит. Именно на такой тон настраивает себя Леннокс, стоя у стеклянной двери; он думает о своем брате Стюарте, актере – Стюарт рассказывал, как входит в роль.

Леннокс открывает дверь и видит женщину огромных размеров, грудью навалившуюся на стойку ресепшена. Невероятный зад, обтянутый розовыми леггинсами, заслоняет от Леннокса дежурного офицера, пишущего со слов великанши. Наконец офицер отрывается от записей, и они с Ленноксом застывают в обоюдном шоке.

Первым открывает рот Ланс Диринг – в тот момент, когда Рэй Леннокс, поддавшись побуждению немедленно бежать, резко поворачивается спиной.

– Рэй, подожди минутку…

Но Ланса обрывает бочка в розовых леггинсах:

– Вышвырните из моего дома этого урода! У него прав таких нету – в моем доме жить!

– Мэм, если вы позволите… – Диринг делает шаг из-за стойки.

Рэй Леннокс торопится к стеклянным дверям, прочь из полицейского участка. Его стаккато по ступеням напоминает «собачий вальс» в исполнении концертного пианиста. Ступени заканчиваются, Леннокс переходит на рысь, а затем и на спринт. Перерыв в занятиях спортом более чем заметен: начинается резь в боку, одышка, боль в мышцах. Панели под его подошвами все в трещинах и выбоинах, Леннокс всерьез боится упасть. Затем открывается второе дыхание, и Леннокс почти летит.

Тианна там, где он ее оставил, доедает, косится на журнал. По Ленноксову виду девочке ясно: что-то случилось – и прежде чем Леннокс оказывается у стола, она запихивает в рот сразу несколько ломтиков картошки, сдобренных кетчупом.

– Нам надо идти, – выдыхает Леннокс, отсчитывая банкноты.

– Ты что-нибудь узнал про маму? – Вопрос девочки заставляет Леннокса вспомнить о собственной матери.

– Твоя мама нездорова, но она поправится. – Леннокс роняет руки на стол, грудная клетка ходит ходуном. На него устремлен подозрительный взгляд дядюшки Мано. Как в кино, ей-богу. – Тианна, нам пора к Чету. – Леннокс делает акцент на слове «пора», берет журнал и направляется к стойке. Расплачивается, подталкивает Тианну к двери. – Расскажешь мне об этих двоих, что вчера вломились к вам домой? Как их там? Джонни и Ланс, верно?

– Не хочу о них говорить. – Наводящий на мысли рывок каштановой головки. – Ненавижу их!

– Кто они такие? – не отстает Леннокс. – Они и раньше к тебе приставали?

Девочка смотрит мимо, боли еще нет, а зрачки широкие заранее. Она отстранилась, в то время как Ленноксу нужно ее присутствие, и не только физическое. Мягко, но настойчиво он разворачивает Тианну за плечи, заглядывает ей в глаза.

– Знаю, ты уже слышала эти слова – «Доверься мне»; могу гарантировать, еще не раз услышишь. Но пойми: именно теперь они – не пустой звук, именно теперь ты поступишь правильно, если и правда доверишься.

Тианна смотрит поверх Ленноксова плеча. Глазй ее вспыхивают.

– Бежим! – Она хватает Леннокса за руку и тащит к туалету. Леннокс успевает оглядеть помещение. Через противоположную дверь, оказывается, вошел Ланс Диринг – вошел и шарит глазами по столикам. Взгляды Леннокса и Диринга встречаются, Диринговы брови ползут к переносице, нижняя губа кривится. Дирингу решимости не занимать, положение же его отчаянное; Диринг запросто пристрелит его, Леннокса, прямо в переполненной забегаловке, а потом заявит, что предотвратил похищение ребенка. С этой мыслью Леннокс отпускает пружинную дверь.

Тианна явно знала, что из туалета можно выйти во второй зал забегаловки, а оттуда – на парковку. Они лавируют меж немногочисленных автомобилей. При мысли о снайперской пуле в собственной спине Леннокс сгибается в три погибели, его голова теперь на уровне Тианниного плеча. Девочка, однако, не паникует и не отстает ни на шаг. Они выбираются на улицу. Леннокс оглядывается. Диринга не видать. Вряд ли он станет преследовать их пешком. Наверняка уже ведет наблюдение из машины. От главной улицы ответвляется с полдюжины переулков, в одном т них исчезают Леннокс и Тианна. Они бегут, огладываются, готовые увидеть четырехколесный хвост. Леннокс совершенно не ориентируется, кварталы как под копирку. Стало заметно жарче, а Ленноксу хватило казуса в полицейском участке, теперь он чуть живой. Солнце печет в затылок и шею; к тому моменту, когда Тианна переходит на рысь, а потом и на широкий шаг, Леннокс уже потерял способность соображать (в мозгу кислородное голодание), онемел от страха и совершенно выдохся, хоть бери его теплого и вези в участок.

Однако ничего подобного не происходит. Они продолжают движение как в замедленном кино, радуются скудной пальмовой тени, хоть как-то прикрывающей от солнца и от преследователя.

Тианна думает о мальчишках в школьном автобусе. Они обзывали ее сучкой, она не брала в голову. Этим же словом мальчики припечатывали маленьких латиноамериканок, даже когда те, в белых носочках и клетчатых платьицах, выходили из католического храма. То есть из ветхой часовенки с мутными окнами и выцветшей штукатуркой – лохмотья пальмовых листьев от вездесущего солнца не спасают. Тианне хотелось войти в часовенку; вдруг, думала она, клетчатых девочек постигла та же участь, вдруг решение нашлось именно в церкви? Однако у мамы не было времени на этакую блажь, на потное старичье с постными физиономиями, в сутанах и разбитых башмаках. «На остальных-то дядек времени хоть отбавляй». Тианна смотрит на высокого шотландца – она окрестила его Бобби, в честь бейсболиста Бобби Томпсона, шотландца, который всю жизнь играл в Штатах – только он сам с собой разговаривает и глазами вращает: псих, как есть псих. До слуха Тианны доносится полнейший бред: типа, надо идти, типа ему, Бобби, видно, на роду написано с детьми возиться. Да что он, мать его, о себе вообразил, недоносок шотландский? Он о ней, Тианне, ни черта не знает. «Тут ему не Мобил, чтоб пешком разгуливать».

У Леннокса одна мысль: девочке неловко, что я все время молчу. Впрочем, он, наверно, бурчал себе под нос, бредил – жара, пробежка и отходняк после вчерашнего повлияли. Вероятно, он даже ляпнул насчет необходимости продолжать путь.

Потому что теперь Тианна на него кричит. Первые несколько секунд Леннокс не разбирает слов – он слышит только однотонный шум, не менее навязчивый, чем тишина. Леннокс вынужден остановиться, напрячься.

–…я люблю гулять, и я уже взрослая. – Тианна морщится от злости. – Так что нечего со мной обращаться, как с соплячкой!

– Хорошо, – обещает опешивший Леннокс.

Они идут молча, каждый ждет от другого подвоха, впечатление, будто уже миль десять протопали, добрались до конца Седьмой улицы, щурятся, как скованные одной цепью беглецы в пустыне. От каждого полицейского фургона у Леннокса падает сердце. При каждом шаге журнал ударяет по бедру.

Лесничий обернулся браконьером, Леннокс чувствует на себе подозрительные взгляды прохожих. Он здорово выделяется из толпы – и одет не так, и незагорелый, и оглядывается воровато. А может, дело в Тианне: девочка не сводит с него припухших глаз, будто ждет: вот он сорвется, наплюет на свое обещание. Воздух горячий и липкий, ладонь, сжимающая глянцевый журнал, взмокла. На тротуарах никого, только они двое – белый мужчина и девочка. Леннокс поражен простой мыслью: по Тианниному виду не определить национальность ее отца. Он с равным успехом может быть афроамериканцем, азиатом, белым или латиносом. На ум приходит гольфист Тигр Вудс. Вот уж точно образчик нового американца. Леннокс тщится вычленить из Тианниного облика черты Робин. Робин расползается, единственная ее черта, навязчиво всплывающая в мозгу, – лохматый лобок.

«В районе, где жила Бритни, на нас с Тианной никто бы и внимания не обратил. Там народ другим занят: воюет с боснийским беженцем (а нечего чужим жилье предоставлять) или с одиноким стариком, тихо помешанным на сооружении моделей железнодорожных станций. Или с маляром, который безработным числится, с вытекающим отсюда пособием, а сам, слыхали, дом за домом белит. На худой конец, с ушлой соседкой, перехватившей последнюю упаковку бифштексов, и с угодливым вонючим пакистанцем, ей эту упаковку продавшим. А то и с громилой, который взломал дверь и, пока дышащий на ладан судебный пристав размахивал ордером, телик и стерео вынес. Или с недотепой-мужем, крайним по жизни и просадившим квартплату на пиве и скачках. Обстоятельства места программируют на безработицу, нищету, крушение надежд; отравленным с рождения остается только отравлять жизнь ближнему. Под перекрестным огнем дрязг настоящее чудовище уходит незамеченным.

Зато в опрятное место обитания среднего класса Мистер Кондитер в жизни бы не сунулся – там сознательные и бдительные граждане, заметив белый фургон, не замедлят позвонить в полицию».

Перед ними стадион – появление такового в поле зрения способно взбодрить любого шотландца. «Орандж-боул», объясняет Тианна. По пути попадается очередной замызганный торговый центр. Рядом такси со значком «свободен».

В автомобиле духотища. Ленноксова паранойя прогрессирует. Теперь он твердо решил спрятать девочку от Диринга, Джонни и Стэрри; эти люди для Тианны опасны, а Робин не в силах ее защитить. Вероятно, защитить Тианну сумеет Чет, или как там его. Девочка определенно попала в ловушку, Леннокс показывает таксисту адрес. Таксист по-английски двух слов связать не может, название впервые слышит. Знай повторяет: я из Никарагуа, я неместный.

Во попала, думает Тианна, нарвалась на двоих тормозов, оба неместные. Шотландец Бобби по крайней мере хлопочет, видно, и правда решил доставить ее к Чету. Тианна смягчается.

– Чет живет очень далеко.

Сначала Леннокс воспринимает Тианнины слова с тоской, затем настроение у него резко улучшается. Наконец-то девочка заговорила первой.

– Где? В другом штате?

– Нет, здесь, во Флориде. У моря, только надо долго ехать по фривею.

Не полететь ли самолетом, прикидывает Леннокс. А то с этим таксистом каши не сваришь. Раз Чет живет во Флориде, значит, на самолете мигом получится. Они едут в аэропорт, Леннокс собирает мысли в кучку. Голова кружится. Антидепрессанты кончились. Его трясет от страха. Рассуждай как полицейский, велит себе Леннокс, тщась привести в порядок болтунью из серого вещества. В глазах с недосыпу двоится, в виске пульсирует невралгия.

«Ланс Диринг. Рассуждай как полицейский. Угадывай ход мыслей Диринга. Что за игру он затеял?

Легко было сразу сообразить, что Диринг – полицейский. Захват, залом руки за спину – это же рычаг, с помощью которого, по мнению легавых, можно мир перевернуть. И в интонации чванство намертво въелось.

И как Леннокс его в первую же минуту не заподозрил? Даже с поправкой на тот факт, что прежде копы ему рук не заламывали, он, Леннокс, совсем квалификацию потерял.

У Тианны дрожат губы.

– Мы от полиции убегаем или только от Ланса?

Хороший вопрос.

– Только от Ланса, – отвечает Леннокс. – Твоя мама просила отвезти тебя к Чету, ни в коем случае не оставлять ни с кем другим. Так что мне без разницы, полицейский Ланс или не полицейский. Мы едем к Чету.

Тианну, похоже, его слова успокоили. Леннокс слушает ломаный английский никарагуанца, последний подтверждает Ленноксовы подозрения относительно большинства таксистов в Майами.

– Я ночью нипочем не работать. У меня быть семья. Просить у босса пуленепробиваемый стекло, да он жадный.

На рев моторов Леннокс вскидывает глаза, видит снижающийся самолет. Соображает, сколько народу застрелил Ланс Диринг именем закона и просто так.

Дата добавления: 2015-08-02