повесть 4 страница

Но постепенно окружающий мир стал заполняться зву­ками, возвращались ощущения.

Надо мной склонился человек. Руки его непрерывно перемещались. Откуда-то сбоку выплыл голос: "...нарушение болевой чувствительности... высокая гепертермия... гормоны..." Надо полагать, говорили обо мне. Врач обернулся к сестре и сказал ей несколько слов. Она быстро поменяла банки на капельнице, а он опять наклонился, рассматривая что-то у меня на боку.

_ Странная рана у него здесь. Все раны рваные, что и понятно, а эта, как от бритвы - и на­правление иное, и цвет. Где его анализ крови?

Ему подали папку. Полистав ее, он срочно потребовал токсиколога.

-- Зачем нам токсиколог? - голос принадлежал невысо­
кому толстому мужчине в плотно надетой на голову шапочке.

-- Если меня сюда пригласили, извольте выполнять мои распоряжения. Вопросы - потом.

Я закрыл глаза. Из темноты глянуло лицо матери. Она, как тогда, при разговоре с отцом, спросила, что тут происхо­дит. Что отвечать я не знал. Мозг опять стала заволакивать дымка. Она грозила превра­титься в туманный коридор. И тогда - ВСЕ!

И тогда я, всеми остатками тлеющего сознания, вос­противился этому надвигающемуся на меня из темноты концу.

Я рванулся изо всех сил. Только не лететь вниз. За­держаться здесь, свет увидеть, ну хоть белую стену палаты.

Из темноты на меня опять кто-то глянул. Только это был не человек. Это был цветок. Он стоял одиноко в проеме окна. Но почему он был один? Их ведь должно быть много.

В мозгу зашевелились смутные воспоминания. Надо было что-то делать прямо сейчас, иначе будет беда. Надо было встать или хотя бы крикнуть. И, собрав последние си­лы, я закричал. Голос отдался в мозгу тысячью иголок, и от боли я закричал еще сильнее.

-- Он что-то хочет сказать.

-- Наверное, боль беспокоит.

-- Сделайте наркотик.

Они продолжали говорить между собой, а я понял, что за этим последует. Опять я буду качаться на лодке среди солнечных бликов, потом придет забытье, потом опять будет туманный коридор, из которого мне уже не выйти.

И тут я услышал собственный голос, не такой, как во сне, беззвучный крик, а настоящий:

- Не надо, не хочу..,- на большее сил не хватило.

Тот, что меня осматривал, остановил сестру со шпри­цем в руках.

-- Подождите. Пока ничего делать не надо. Где токсиколог?

-- Сейчас приедет. Послали машину.

-- Пойдемте в ординаторскую. Там поговорим.

Врач распрямился и отошел от меня. Он оказался не­высоким, сухим старичком. Когда он выходил из палаты, из-под халата мелькнул широкий генеральский лампас.

Я остался один и, наконец, ощутил свое тело. Это был комок боли. Болело все: руки, голова, колени, больно было дышать.

Но это была боль живого тела. Теперь я не умру. Я буду цепляться за эту боль, как за соломинку. Все вытерплю, только бы не кануть вниз, в туман.

В палату вошла сестра. Я еще плохо соображал, а говорил еще хуже, но очень хотелось услышать человеческий голос. Я спросил у нее, кто это приходил.

- Консультант. Его к вам специально пригласили.
Повезло. Сейчас все светила соберутся, посоветуются, и все с
вами будет в порядке.

Девушка отвернулась и стала собирать рассыпанные по столу бумаги. А меня опять накрыла волна боли. Я едва сдерживался, чтобы не застонать. Если заметят, что так пло­хо, могут сделать укол и без моего согласия. Нет, я буду тер­петь, сколько смогу. А там, может, светило до чего и додума­ется.

Дверь в палату тихонько открылась. На пороге стоял давешний консультант и с ним еще кто-то. Они подошли и стали снимать повязку на боку. Боль была такой сильной, что я застонал. Старик выпрямился и спросил:

-- Обезболить?

-- Нет. Я потерплю.

-- Он что, отказывается от наркотиков? - спросил его
спутник.

-- Ничего. Пусть повоюет за жизнь.

Второй был токсиколог. Но не тот, за которым посыла­ли. Из разговора я понял, что этого вызвал сам консультант.

Токсиколог долго возился с моими ранами. Из чемодан­чика он вынимал разные баночки, пробирки и стеклышки. Наносил мазки и добавлял реактивы.

Наконец, он отошел к столу, написал на листке какое-то слово и показал его консультанту.

-- Откуда это могло попасть ему в рану?

-- Думаю, секретничать при нем нет смысла, - генерал
повернулся ко мне, - Ты что-нибудь помнишь? Кто тебя уда­
рил ножом?

Я стал добросовестно вспоминать, но в голове крути­лись какие-то обрывки: отец, мать, Сашка, он куда-то уез­жает, а вот высокий мужчина, кажется, его зовут Имант, ему надо позвонить.

-- Мне надо позвонить Иманту, - мне казалось, что я
говорю громко, но консультант низко наклонился ко мне,
прислушиваясь.

-- Иманту звонить не надо. Он здесь, - старик быстро
вышел, но кто с кем, я разобрать уже не мог. Боль пеленой
заволокла мозг. Было ощущение, что мне в голову вбивают
гвозди. При каждом ударе я вскрикивал, или казалось, что

вскрикиваю. И опять я стал проваливаться в темную яму, но тут, как в прошлый раз, перед глазами встал цветок. От него исходило ощутимое тепло, и боль чуть отступила. Потом ста­ла совсем уходить, осталось только ее ожидание.

Я открыл глаза. Сразу вернулась способность слышать и говорить. Надо мной склонялось встревоженное лицо Иманта.

-- Андрюша, ты меня слышишь? Ты меня звал? - голос
у него был глухой.

-- Я ничего не могу вспомнить, - приходилось напрягаться при каждом слове. - Мне надо вам что-то сказать, но я не помню.

-- Ему не стоит так много говорить. Он только что выскочил с того света, - предостерег голос из-за спины Иманта. - Но так плохо уже не будет. Молодой, - справился. Сейчасему надо просто отдохнуть.

Его голос меня успокоил. Поверилось, что теперь боль не вернется. Сразу захотелось спать. Просто спать, и даже увидеть сон.

- Я спать хочу, - пока это говорил, глаза сами закрылись. Последнее, что я услышал, был голос консультанта:

- Пусть спит, и не делайте ему никаких инъекций,
даже если просить будет.

Наступила мягкая, теплая темнота, как тогда, на бал­коне. Цветок склонил ко мне бутон. Стало очень хорошо и спокойно. Я уснул.

Сколько проспал, не знаю, но когда проснулся, голова была ясной. Сестра спала за столом, положив голову на руки. Будить ее я не стал. Было время осмотреться и что-нибудь вспомнить. О необходимости что-то вспомнить я знал навер­няка. Только вот с чего начать? Найти бы зацепку, от которой можно танцевать дальше. И потихонечку я начал разматывать этот клубок.

События последних дней постепенно связывались воедино. Только концовки я не мог нащупать.

Я отчетливо вспомнил, как поехал за город, но зачем и к кому не знал. Из всех, кого я помнил, не было человека, к которому я бы так спешил. Опоздать боялся, а то не пустят.

Где-то в глубине мозга мелькнула догадка, однако, до­думать мысль до конца не хватило сил. Стройная логическая цепочка закрутилась и рассыпалась в хаос фрагментов.

Надо было или начинать все с начала или заснуть. Но сон не приходил, а лежать так дальше было невмоготу.

Я окликнул медсестру, она вскочила, как ужаленная, и сразу кинулась смотреть все ли со мной в порядке. Потом молча вышла из палаты и вернулась с незнакомым врачом.

-- Что беспокоит? - голос у него был заспанный.

-- Не могу уснуть. Может - снотворное?

-- Насчет снотворного надо запросить специалиста. Во­
круг вас такой шум подняли, не дают шагу без спроса сделать. Сейчас выясню, как с вами быть, и приду.

Выяснял он довольно долго, а когда пришел, от не­брежного тона следа не осталось. Он был предельно собран и вежлив.

-- К сожалению, ничем помочь вам не могу. Нет нужного антидота.

-- Зачем антидот, я же снотворного прошу.

- И на вопрос ответить не смогу. Давайте подождем
утра. Если хотите, могу посидеть тут с вами, поговорить,
глядишь, сами уснете.

- Тогда я лучше побуду один.

Он вышел, осталась только сестра. Она молчком отвер­нулась к столу и опять положила голову на руки. Ей должно быть страшно надоело торчать тут у меня. Я попытался от­вернуться к стенке, но тут все тело пронзила такая боль, что на борьбу с ней ушли последние силы. В конце концов я ус­нул измученный.

Утро было голубым и розовым. Силы потихоньку воз­вращались. Очень хотелось есть. Когда я сказал об этом се­стре, она вышла, но вместо завтрака привела ко мне вче­рашнего консультанта.

После тщательного осмотра он спросил, что я вчера принимал из лекарств. Я ответил, что ничего не принимал. Он только головой покачал.

- Что-то парень, мне с тобой не все ясно. Но как бы там
ни было, сегодня мы сделаем тебе несколько инъекций. Один вопрос: "Откуда мог попасть яд на стек­ло, которым ты порезался? Вот здесь под мышкой у тебя
рана", - он потрогал то место. Сразу стало больно.

Я честно постарался и тут из хаоса появи­лось довольно связное воспоминание: нет, это было не стекло. Он, тот человек, меня чем-то ударил.

-- Он меня ударил чем-то вроде ножа. Дальше я не
помню.

-- Так, с этим все ясно. А как у тебя голова? Не болит,
не кружится? Можешь сейчас поговорить с одним человеком?

-- Я ни с кем не буду говорить, кроме Иманта Владимировича.

-- О нем и речь. Только если почувствуешь тошноту или
боль, сразу заканчивай разговор. Не крайняя бы необходимость, я бы и этого не разрешил.

-- Скажите, а что, на лезвии действительно был яд?

-- Да, и очень интересный. Слышал о бинарных соединениях? Сами по себе они нетоксичны. Могут ненадолго отключить сознание, или вызвать изменение в психике. А в сочетании с некоторыми другими препаратами, морфинами в частности, дают резкое ухудшение состояния. Вплоть до летального исхода.
У тебя такой случай. Но сейчас мы тебе сделаем ан­тидот, и ты будешь в полной безопасности.

Он пошел звать Иманта, оставив мне время подгото­виться к разговору. Только вот, что я ему расскажу? Ведь не помню толком ничего.

-- Здравствуй, Андрей, - Имант неслышно зашел в палату, - как твои дела?

-- Спасибо, сейчас уже лучше. - Я не знал с чего начать и стал путаться. Мне нужна была помощь.

-- Не волнуйся. Если тебе трудно, давай вместе выясним... сначала, что ты помнишь.

И я добросовестно начал уже в который раз выстраи­вать в ряд события, случившиеся с Сашкиного отъезда.

Илга, отец, Сергей, Горчаков, разговор на пляже... Он не перебивал меня, только хмурился. Я не сразу заметил у него в руках плоскую коробочку диктофона. Он объяснил: это необходимость.

Воспоминания оказались не простым делом, я быстро устал. Имант, заметив это, сказал, что на сегодня хватит.

Когда он ушел, мне стали делать инъекции. Все про­шло благополучно. Дед-консультант все время был рядом. Мы с ним подружились. Он только посмеивался, когда я ко­сил на его генеральские лампасы.

Трудно было все время лежать на спине, но при любой попытке пошевелиться появлялась боль.

Дед сказал мне полный диагноз. Много, длинно и в конце: шок IV степени. Потом добавил, что из шока меня вывели, а теперь, мол, давай сам.

Вечером вернулся Имант. Приветливый, спокойный, лицо непроницаемое. В общем - айсберг.

-- Тебе от Илги привет.

-- Она знает?

-- Нет, но я сказал, что увижу тебя может быть... случайно.

Он посмеивался, разговаривали о разных пустяках. Но я все яснее понимал, что за этой легкостью стоит какая-то фальшь. Надо было продраться сквозь его спокойствие и я спросил:

- Имант Владимирович, вы не знаете, что было дальше? Помогите мне вспомнить. Сам я не могу.

Он встал и начал ходить по палате. Я уже знал эту его манеру.

-- Ну, если ты готов, давай продолжим воспоминания.
Для начала коснемся Горчакова. Когда ты
впервые услышал это имя и от кого.

-- От Звонарева. Академика Звонарева - он друг моего
отца.

Тут пришлось полностью восстановить разговор, кото­рый произошел дома, и я сказал, что Горчаков - отец Сашки.

-- После нашего разговора о цветах, когда я
дал тебе телефон, ты звонил Горчакову?

-- Звонил! Ну, конечно, я ему звонил. Мы договорились
встретиться. Я даже время запомнил, в четыре. Тогда на
душе еще муторно стало от этого разговора. Тон у него был
такой снисходительный, будто я у него денег прошу, а не
поговорить пять минут. Отец в тот день оставил ключи от
машины. Я на ней поехал.

-- Какая машина?

-- Красный "Москвич", - я назвал номер.

-- Нашли мы твою машину. Цела. На площади в центре города стояла. А дальше ты что-нибудь помнишь?

-- Я быстро доехал, загнал машину в тень и... темнота.

Я старался, как мог, но в голове было пусто. В затылке появилась боль, но я промолчал.

-- Давай - с другого конца, ты давно знаешь Сашу
и его мать?

-- С детства. Мы в одном классе учились. Потом он в
университет пошел, а я в мед. Но все равно оставались
друзьями.

-- А где он живет. Адрес назвать можешь?
Я назвал улицу и номер дома.

-- Это что, в соседнем от нас дворе?

-- Да, там вход с бульвара.

- А теперь вспомни, что Саша говорил тебе о цветах.
Только, с подробностями.

Я вспомнил, что тогда, при разговоре у него дома, не рассказал Иманту о незнакомце из Сашиной квартиры. Я не сказал ему тогда всего. Сейчас пришлось восполнить этот пробел. Имант стоял передо мной, не шелохнувшись, до самого конца рассказа.

- Будь я человек со стороны, не поверил бы. А теперь
постарайся описать того типа.

Подробности? Высокий, подтянутый, костюм серый... Что еще? Лицо? Лицо я видел всего миг. Хотя все же запомнил его.

Это лицо встало перед глазами, но его надо было свя­зать с чем-то еще. С чем, я не знал.

И тут та самая случайность, которая двигала всем в этой истории, дала о себе знать. В палату вошел человек и передал Иманту пакетик.

- Нашли на даче. Очень занятная вещица.

В пакетике лежал баночник, вернее то, что от него ос­талось. С обратной стороны рукоятки торчало тонкое лезвие.

Все связалось. Это он, Горчаков, держал баночник в руках, когда я на него бросился. Но откуда взялась та нена­висть. Я точно вспомнил, что хотел его искалечить.

И тут память выдала новый финт, я закрыл глаза, и воспоминания стали проступать, как образы на фотобумаге.

Когда я закончил говорить, Имант только покачал голо­вой:

-- Мировое господство, вон куда метит.

-- Имант Владимирович, надо срочно к Сашке! Горчаков
может украсть цветы. У него специальный контейнер, он
забрал его перед уходом. Имант, нельзя медлить!

Если бы можно было встать! Боль скрутила меня всего, и я куда-то рвался сквозь нее. Наверное, попытался поднять­ся и потерял сознание.

Когда я пришел в себя, вокруг кровати метались меди­цинские халаты с генералом во главе. Имант сидел тут же на краю стола. Время от времени генерал оборачивался к нему и тихо ругался. Тот не отвечал, только морщился.

Почему он не идет туда? Я же ему все рассказал. Мысль бумкала в голове, как колокол. Спросить я не мог, только старался заглянуть ему в глаза. Он свои не отводил, смотрел прямо и очень печально.

Пришла догадка. Она была такой страшной, что не хотелось верить. Но в его взгляде ясно читалось, что я прав.

Я перестал метаться, и вскоре боль прошла. Все, кроме генерала, вышли из палаты. Он заговорил с Имантом, но так тихо, что до меня дошел только конец:

-... дальше я тебе запрещаю, как врач, как старший по
званию, в конце концов.

-- Сказать ему все равно придется, иначе он от вас удерет. Чем это кончиться, вы сами знаете. Для него
каждое движение - боль, - Имант через плечо генерала посмотрел на меня.

-- Скажите, они сгорели, или он их унес?

-- Сгорели.

- Значит не захотели, значит не прав был этот гад.
Генерал повернул ко мне голову, с интересом ожидая

продолжения, но Имант за его спиной прижал палец к губам. Я замолчал. Генерал поворчал о такой-то и такой-то конспи­рации и ушел.

Я старался как можно плотнее сомкнуть веки, но слезы все равно текли. А потом стало наплевать, что Имант это видит. Произошло нечто, рядом с чем наша обыденность ка­залась такой мелкой и незначительной.

Погибла чужая жизнь. Ее нет больше и никогда не будет! И мы никогда не узнаем, кто они были. И никто нам не поможет.

Нам - это не мне. Нам - это всем НАМ.

Я открыл глаза, Имант сидел там же и никуда не со­бирался уходить. Слезы уже не текли, но на душе было тя­жело, как никогда в жизни. И что толку клясть себя. Поздно.

Имант оставался со мной всю ночь, боялся все-таки, что убегу. Зря боялся, бежать было некуда.

Утром я тихо проснулся. Вокруг был покой пустой гул­кой комнаты. Постепенно завертелся вокруг обычный боль­ничный день.

Меня перевели в другую палату, тоже "одиночку". Уже можно было потихонечку поворачивать голову, и я подолгу смотрел в окно. Ничего, кроме неба и веток клена, там не было. Изредка прилетали птицы, но садились на больничный подоконник неохотно, наверное, запахи их отпугивали. Есть совсем не хотелось, и я пропустил очередную кормежку.

Зашел генерал, сказал, что уезжает, видимся в по­следний раз.

- Ты не отказывайся от еды, а то долго здесь проваляешься. Сказал еще что-то мало значащее, потом без всякого перехода:

-- Не знаю, что там у вас с Имантом за дела, только ты,
парень, остался для меня загадкой.

-- Почему?

-- Да потому, прости, что не мог ты выжить. Прости еще
раз, за то что скажу, только из такого шока не выходят. И ни
один врач в мире не вылечит ожоги за три дня. Ты хоть
представляешь, на что был похож? На головешку. А где сей­
час те ожоги? Даже рубчиков не осталось. Скажи старику по
секрету, может ты тут сам лечился чем-то потихоньку от
нас? - Дед с какой-то детской надеждой уставился на меня. -
У вас там тоже изобретатели в Управлении сидят.

-- Я не из Управления и ничем не лечился.

-- Ну, нет - так нет, а насчет Управления, это ты заливай дочке Иманта. Она, кстати, уже час в коридоре дожидается. А все же потом черкни, как дела. Все, прощай.

Он ушел.

Значит Илга здесь. Сколько раз я вспоминал о ней, но чтобы она пришла...

Только сейчас до меня дошло, что другой женщины на свете для меня нет и, наверное, не будет.

Я люблю ее, пусть даже ей это безразлично. Подожду. Буду рядом, сколько позволит. Ждать буду хоть сто лет.

Когда она открыла дверь, в коридоре кто-то продолжал говорить ей, что меня нельзя утомлять, и еще. и еще... она только кивала в ответ, потом прикрыла дверь, подошла и села рядом.

Я смотрел в это лицо, зная каждую его черточку. И когда успел запомнить? Виделись всего три раза.

- Андрюша, - голос был мягче от акцента, - я ничего не
знала, отец только сегодня сказал. Ты попал в аварию?... Все
эти дни было на душе плохо, вспомнилось как Марта болела.

Она замолчала и прикоснулась пальцами к моей ладо­ни, я постарался задержать их. Она не убрала руки.

- Илга, я тебя так ждал, думал умру, не успею сказать.
Я тебя люблю. Я больше никогда не буду говорить тебе этого,
если не захочешь, и надоедать тебе не буду. Приходить не
буду, если не позовешь. Ты только знай, что есть человек,
для которого ты - самое дорогое.

Она молчала, и лицо у нее было такое же непроницае­мое, как у отца. А я так обрадовался, что чуть не вскочил. Боль сразу напомнила о себе. Но эта боль была пустяком по сравнению с тем, что Илга не ушла и не стала отговаривать­ся от моих слов.

Болело все-таки очень сильно, и я закрыл глаза, пере­жидая. Она положила руку мне на лоб и стала потихоньку гладить.

- Ты выздоравливай, ладно... Потом. Меня больше сюда не пустят, отец едва уговорил врачей. Но ты поправишься и увидимся тогда.

Она встала в тот момент, когда в палату решительно вошла медсестра с заявлением, что девушке пора уходить.

На душе посветлело, но горестный осадок все еще ос­тавался. От этой горечи мне не избавиться теперь всю жизнь. И еще оставалось чувство вины. Все ведь знал и не уберег. Надо было отцу все рассказать или Иманту. Не захотел, ре­шил все сам... Вот лежи теперь и казнись тут.

Промелькнули дни. Выздоровление шло на удивление быстро. Через две недели я был совершенно здоров.

Имант заходил каждый день, говорили о разных пус­тяках. Больше всего меня интересовал, конечно, Горчаков. Имант все время уходил от ответа. Так что и я спрашивать перестал, сам скажет, когда захочет.

Ко мне пропустили родителей. Что им наплели не знаю, только они думали, что меня током ударило. Вернее, так думала мать, что думал отец - не знаю. Перед уходом, когда мать была уже за дверью, он сказал, что надо было ему тогда со мной поехать.

С родителями все обошлось. К тому времени я уже был в полном порядке. От ожогов не осталось следа. Вообще, с выздоровлением все повторилось, как тогда, в Сашкиной квартире. Может, эта способность сохранилась с того раза?

Наступил день выписки. В два часа выдавали докумен­ты, и можно было топать домой.

Сашка без стука открыл дверь палаты.

- Привет, - он подошел к кровати и сел на табурет.
Как может измениться человек за несколько дней! Не

было прежнего Сашки. Он весь поблек. Губы вытянулись, кожа стала прозрачной, бледной.

-- Как ты?

-- Как видишь, - оклемался уже.

Мне бы о многом его спросить, но язык не поворачи­вался начать разговор. Он сам его начал, рассказал, что они с матерью переехали на новую квартиру. Старая сгорела.

-- Ты знал, что цветы не умеют защищаться от огня?

-- Знал.

-- Откуда?

-- От них.

-- Ты что, с ними разговаривал? Ты знал, что они разумны?

-- Все мы с матерью знали. Не могли только предположить, что Горчаков решится на такой шаг. Он давно матери угрожал, потом деньги предлагал, потом исчез надолго. Мать думала, в покое нас оставил. А видишь, как обернулось.

-- Горчакова нашли? Мне тут ничего не говорят.

-- А что его искать? Он никуда не пропадал. Живет в
Москве и на все вопросы отвечает: "Не знаю, не ведаю". У
него железное алиби. Когда с тобой несчастье случилось, он
был в Москве.

-- Не был он в Москве. Мы с ним коньяк на даче пили.
Потом он меня связал и дачу поджег. Только доказать я сей­
час ничего не смогу, нет свидетелей.

Мы опять надолго замолчали. Ко всему прибавилось еще и это: подонок гуляет на свободе, и сделать ему ничего нельзя. Все учел, гад. Потому Имант и помалкивал, не хотел меня расстраивать еще больше.

-- Сашка, расскажи мне о цветах все, что сам знаешь.

-- Как я могу рассказать тебе все. Это слишком много.
Просто невозможно. Я ведь прожил с ними всю жизнь.

-- Ну, хоть кто они, откуда? Они пришельцы?

- Нет, это тупиковая ветвь развития земной жизни. В
определенный момент создались условия для эволюционного
рывка. Это связано с каким-то видом космического излучения. Его импульс возникает во вселенной чрезвычайно редко. Наша галактика его второй раз не дождется, она погибнет раньше.­

После этого импульса эволюция сделала поворот от развития растительной клетки к животной, а один растительный вид - шаг к разуму.

Рыбы еще только произошли, а у Цветов уже была вторая сигнальная система. И гораздо раньше, чем человек встал на две ноги, Цветы достигли совершенства в процессах биополярного воздействия. Они создали свою этику, принци­пы которой гораздо гуманнее нашей.

Миллионы лет они учились бороться с неблагоприят­ными условиями. В связи с этим у них сформировалась спо­собность накапливать огромный потенциал в малом объеме. Несколько Цветов могли хранить в спорах-ячейках весь преформированный вид. Много чего еще было.

Они не раз пытались вступить в контакт с людьми. Но эти попытки всегда плохо кончались для них. Сам посуди: какие отношения могли сложиться у Цветов с людьми в средние века. Нашелся, правда, Папа, но и он толком не понимал с чем имеет дело. К тому же он сам все время дро­жал от страха. В наше время не лучше, был такой ботаник, Прево...

-- Я эту историю знаю.

-- Да, ты теперь много знаешь.

Сашка опустил голову на руки. Только сейчас я до конца понял, как ему тяжело. Мое горе было все-таки горем постороннего человека. А он прожил с ними так долго. Их гибель стала для него смертью близких.

- Мать никак не может поверить. Говорит, не могли
они так просто погибнуть. Может, проклюнется еще где-
нибудь росточек. Она чуть с ума не сошла, когда узнала. Пыталась объяснить, что погибли не просто цветы, ее никто не стал слушать. Решили, что крыша поехала. Позже пришел один, поговорил по-человечески, только она уже замкнулась. Сказала ему только, что это дело рук Горчакова. Он и со мной потом разговаривал, рассказал про алиби.

Мне интересно было, знает ли Сашка, кто его отец. Но лезть сейчас с вопросами, все равно, что добить его. И я спросил о другом:

-- Зачем ты всем свои ключи давал? Могла произойти
любая случайность.

-- Они так хотели. Надо было входить в контакт с другими людьми. Но не все для этого годились. Важно было же­лание человека с ними общаться. Ну, и чтобы уровень интел­лекта и гуманности был соответствующий. Я много раз ошибался.

За дверью больницы бушевало лето. И не было погоде дела до того, что творится между людьми. Солнышко сияло, ветерок шелестел листьями, птицы... Наверное, в такой день хорошо родиться. Ничего не знаешь, не ведаешь, и все прекрасно.

Я позвонил домой, сказал, что меня отпустили, и что доберусь сам, только заскочу к Сашке. Мать ахнула, и трубку взял отец.

-- Не дури и не доводи мать до инфаркта. Оставайся на
месте, я сейчас приеду.

-- Ты меня здесь уже не застанешь. Мне действительно
надо к нему. Потом - домой.

Отец согласился с большой неохо­той.

Выходя из автомата, я увидел, как в больничный двор вбежала Илга. Никогда не видел ее такой взволнованной. На ней, что называется, лица не было. Путая латышские и рус­ские слова, она стала нам что-то объяснять, потом останови­лась и произнесла раздельно:

- Пойдемте к нам немедленно.

Сашка двинулся за ней, как сомнамбула. Я едва поспе­вал за ними. По дороге она всего раз обернулась:

- Я позвонила отцу, он сейчас приедет.

Мы единым духом взлетели на третий этаж. Пока Илга открывала дверь, Сашка стоял уткнувшись лбом в стену. Девушка провела нас в комнату. А там, на столе, в обычном глиняном горшке, стоял цветок. При нашем появле­нии он повернул бутон и замер.

Сашка подошел к столу, окружил бутон руками и замер. Стоял молча, только щеки розовели. На­конец, он повернулся к нам.

- Они все погибли. Сделали выбор. Но, погибая, сумели
передать ему всю свою информацию, расстояние небольшое.... А иначе - конец.

Он показал нам на мелкие крапинки у корня - начало восстановления вида. А рядом уже тянулись из земли почти прозрачные побеги.

Я едва держался на ногах, так кружилась голова. Руки сами потянулись к столу, и тут перед глазами встал цветок в оконном проеме, каким я видел его тогда на границе жизни и смерти. Это он вытащил меня оттуда.

За спиной скрипнула дверь. Вошел Имант.

-- Илга, откуда это?

-- Помнишь, Андрей был у нас, я поставила в тот день
горшок в нишу на балконе. Сегодня посмотрела, а там цветок, места мало, так он клубочком свернулся. Я его перене­сла в комнату, и он сразу выпрямился.

Она замолчала. И лицо ее в этот момент было таким радостным и таким прекрасным.

Мы стояли вокруг цветка, и на всех нас струилось мяг­кое тепло. Каждый думал о своем, но я точно знал, что все мы теперь в ответе за эту чужую жизнь.

И мы все, по отдельности и вместе, сохраним эту жизнь, что бы ни случилось.

1995г

Книга предоставлена группой вконтакте:

«Love is... books - Современные Любовные Романы».

vk.com/club70973973

Просьба не распространять данную книгу на других ресурсах.

Дата добавления: 2015-08-10