Марджан

Шариат сбивает иностранца с толку и от греха сторонишься иранских женщин, избегаешь у них и время спросить. Когда на улице по-восточному рано созревшие школьницы, поравнявшись, кидают тебе «хелло» и опьяняясь от своей храбрости хихикают за твоей спиной, чувствуешь себя такой же пугливой школьницей: как бы эти парни с бородками вокруг не подумали чего. Что я претендую на то, что запретили им.

16-летняя Марджан, тоже начала с «хелло» на пустынной жаркой улице в будний полдень. Но не юркнула мимо, а смотрела на меня, остановилась. Я откровенно трусил, я первый раз - за неделю в Иране - говорил с женщиной. Она с непонятным мне спокойствием разговаривала с мужчиной-иностранцем посреди провинциального городка. Марджан невысокая девушка со смышленым некрасивым лицом и большими глазами с такими белыми белками и черными зрачками, как у куклы-негра.

За 3 дня общения Марджан создала в моей голове параллельную реальность, в которой иранская женщина естественна и уверенна. И еще – задумчива, с чувством юмора, энергична, с пытливым умом.

Марджан искренне и естественно верующая. Ей не интересно говорить о вере, думаю, как нам о центральном отоплении: оно очень важно, но чего о нём говорить. Молится ли она 7 раз в день? Марджан вздыхает, очаровательно закатывает глаза: нет, к сожалению, далеко не всегда. Кажется, она уверена, что старый Аллах не сможет на нее долго сердиться.

Ей неловко обсуждать власть. Обо всем остальном мы говорили очень много.

Отец Марджан солидный рабочий в производстве ковров, он очень любит Марджан, он на зарплату построил дом с патио. Мать тоже любит Марджан, она сидит дома и крайне расширительно трактует запреты ислама, все время ругает Марджан. Во вторую нашу встречу Марджан одела самую строгую черную монашескую одежду до пят– не из-за меня, а просто, чтобы мама видела «that I am good girl». Еще есть старший брат, где-то в университете. Марджан любит семью, любит патио, любит свою комнату, любит бога, любит своего лучшего frienda – в смысле, свою лучшую подругу.. Марджан хочет стать биологом, учится и работает, она постоянно занята, на встречи прибегает с опозданием, запыхавшись. Под черными покровами – джинсы, молодежная сумка через плечо. Подрабатывает она «продавцом-консультантом» в скучнейшем магазинчике одежды за зарплату в 100$. Вообще в Марджан сочетается уверенность взрослого самодостаточного человека с подростковыми чертами: с ЖЖ, разукрашенным портретами гламурных западных девушек, с уверенностью, что главным человеком в ее жизни останется ее лучшая подруга.

Все то время, что мы ходили по улицам, разговаривали в кафе, встречались у меня в гостинице и даже подымались ко мне в номер, я был в страхе – не арестует ли нас полиция, не нахамят ли прохожие, не закричит ли Марджан, если я дотронусь до нее. Все это электризовало наши встречи, мы говорили на сбивчивом английском взахлеб, нам обоим было очень интересно. В последнюю встречу забившись в угол интернет-кафе мы поцеловались как подростки. Марджан побежала в свой магазинчик.

Волос ее я так ни разу и не видел.

Махмуд

В жаркий полдень старый Махмуд сидел в своем офисе и пил с друзьями чай. Офис у Махмуда как у всех – маленькая комнатка на первом этаже, стеклянной стеной смотрящая на тротуар. Пара столов и кресла для сотрудников и друзей Махмуда. На столах нет компьютеров, над головой вентилятор. Махмуд большой и грузный, с усами, он в белой рубашке, черных штанах.

Вдруг вбегает горластый сосед Али с племянником. Али сразу начинает кричать, Али захлебывается от возбуждения. С первой секунды Махмуд понимает, что Али сейчас с наслаждением расскажет о чем-то очень неприятном, покою в душе конец. «Азам» - кричит Али. Махмуд уже понял все до конца. (Азам – 19-летняя дочь Махмуда.) «Азам опять видели с этим парнем..» О, как больно Махмуду. Он уже не слышит подробностей…От саднящего раздражения к очищающему, как пламя, гневу – Махмуд бежит по белой от солнца (и от яростного ослепления) улице, не замечая, кто бежит рядом с ним и за ним. А вот и эти двое – Азам и ее очкарик! Выходят из дома и хотят сесть в машину. Азам – в лицемерно скромном наряде – пытается принять гордый вид, очкарик явно испуган. Махмуд бьет дочь по лицу, по голове, как придется, пытаясь утолить своё горе, свою боль. Больно, как больно - Махмуду. Как далеко все зашло: все теперь знают, что его дочь гуляет с парнями, и все видят, как он на улице бьет свою дочь. А тут еще турист с фотоаппаратом… В этот момент страдающий взгляд Махмуда (или, назовем его, скажем, Бехнамом) встретился с моим.

Герои

В Иране необыкновенно чтят погибших на Войне. На какой-такой войне? В Иране слово война означает только одно - великую войну с еще саддамовским Ираком. На этой безрезультатной 8-летней позиционной войне – она была еще при Брежневе, но уже после исламской революции - погибло 300 тысяч иранских солдат. Все они теперь - шахиды.

Необыкновенно чтят – значит, что в каждом городе, на каждой улице, почти с каждого агитационного плаката - а их много - смотрят бородатые парни в камуфляже – шахиды. Во многих лавках, в столовых, под стеклом в такси – выставлены фото погибших на войне сыновей. Многие улицы, площади названы именами – известных и малоизвестных – шахидов, про них издаются комиксы для самых маленьких. Часто на плакатах рядом с шахидами присутствуют правящие аятоллы - кажется этот культ скорби их политический инструмент.

Эти введенные в быт напоминания о смерти нам кажутся избыточными: одновременно вносящими в жизнь атмосферы некрополя, но и девальвирующими скорбь. Это напоминает советский культ подростков-партизан погибших на войне с фашистами.

Есть еще такой аспект – иракцы арабы (иранцы – нет), ислам арабская религия. Но иранцам ясно, что именно они истинные мусульмане, а не арабы. К тому же, любимого внука пророка имама Хусейна убили арабы. Как раз в Ираке. Напоминает христиан с их антисемитизмом.

Дата добавления: 2015-08-10