Мокрая любовь

Однажды поздним вечером в квартиру Фонарейкиных влетел расстроенный племянник Саша.

- Нет в жизни счастья! - воскликнул он, на что Людочкин папа заметил:

- Рад, что хоть в двадцать лет ты это понял.

Саша этого не услышал. Он заперся в комнате, а когда Людочкин папа осторожно постучал в дверь, крикнул:

- Не входите, я не в духе.

- Вообще-то это моя спальня, - возмутился Людочкин папа, и у племянника не нашлось аргументов, чтобы возразить. Пришлось дядю впустить внутрь.

- Что случилось? - спросил Эдик Фонарейкин.

- Любовь зла - полюбишь и козла, - трагично произнес Саша.

- Неужели в тебя кто-то влюбился?!

- Да, но я все испортил, - Саша обреченно вздохнул. - В общем, дергаюсь я на дискотеке с достоинством, так сказать. Себя показываю. Потом увидел Ее, подошел, говорю: «Хорошо пахнешь». Она мне: «Спасибо, это от коньяка». Я ей – че не колбасишься? А она – так колбасы нет. Я сразу понял, что это намек такой тонкий, эротический. Спрашиваю: «Прогуляемся?» Она согласилась, а куртка то у меня… Вы ведь, дядя, совсем не бережете мое здоровье. Замерз я быстро. Спрашиваю: «Где живешь, красавица?» Она: «Да тут недалеко». Ну, все, проводил ее, а с холода в туалет потянуло. Думаю, не буду напрашиваться в гости, интеллигентно за угол схожу, а она мне - не зайдешь? Зашел. Хорошая квартирка… Бабушкина. Мы старушку того…

- Что вы с ней сделали? - холодея от ужаса, спросил Людочкин папа.

- На улицу гулять отправили, время то детское было - десять вечера, а сами шуры-муры, то да се, но чувствую: эмоции меня так и переполняют, аж взрываюсь! Я в туалет, спустил эмоции… Но я ж из деревни. Откуда мне было знать, что сантехника там дореволюционная? Сломал. А крыса эта, ну, любовь моя, уже под дверями торчит, не терпится. Ну, течение то я остановил… Носками дырку заткнул, все равно поменять их уже две недели собирался, но я ж не знал, что в бачке вода набираться будет. Я ж из деревни… У нас там и туалета нет. Вышел, да под куст. А что? Лопухи, капуста рядом…

- А зимой?

- А что зимой? Зимой снег, - невозмутимо ответил племянник. - В общем, потекла вода по полу. Думаю, не исправить. Погибли, так сказать, отношения. Решил хоть руки помыть на дорожку, кран повернул… Дядя, ну я же из деревни, сильный. Кран сорвал, а под дверью моя красавица, как свинья недорезанная визжит: «Ты что там делаешь? На море захотелось?! Увалень!» А я ей - корова. Она мне - лапоть! Я ей - сапогами ленинградской фабрики «Скороход». Дверь то я уже открыл. Стоим по колено в воде, ругаемся. А тут еще карга старая с улицы вернулась, обрадовалась: «Ой, уж и не думала, что доживу до второго всемирного потопа». Я ей - бабка, ты дура? Та согласилась: «Грешна, грешна, сынок». А моя то орет: «Не тронь бабку, она глухая!» А потом вдруг: «Ты самый романтичный мужчина в моей жизни. Хочу»…

- Кого? - шепотом спросил Людочкин папа.

- Не кого, а что! Жрать захотела, а потом меня, разумеется. Только, дядя, я ведь воспитанный, интеллигентный человек. Какая может быть любовь, когда кругом вода, а двери и окна вышибают разгневанные соседи?

- Я надеюсь, ты объяснил, что это твоя вина?

- Почему моя? Я так не считаю. И бабке - радость и внучке - романтика. Нет, дядя, я ушел и, кстати, эффектно. В форточку. А на прощание крикнул… Как же его там… А! «Оревуар - писсуар». Больше туда не вернусь. Жаль, конечно, но славы мне не надо. Я человек скромный и ныне очень, очень одинокий… Все-таки я замочил свою любовь! Только вы никому об этом не рассказывайте, итак тошно.

Авария

Пришла зима, царапая оконные стекла криками веселых ребятишек. Вместе с ними семья Фонарейкиных почувствовала холод, поселившийся в квартире, но радость была бы неполной, если бы…

- Трубы прорвало! - услышали однажды обитатели подъезда громогласный вопль соседки сверху.

Люди высыпали из своих квартир на лестничные площадки и подняли головы вверх. К ним явно приближался Ледниковый период. Горячая вода сердито кипела, фыркала, опрокидываясь вниз, и на выходе из подъезда застывала.

- Каток, - восхищенно прошептала Людочка.

- Травмпункт, - простонал дедушка, представив, как падает на лед и ломает хрупкие старческие кости.

- И главное, я протрезвел, - удивился местный пьяница дядя Федя и добавил. - Этого оставлять так нельзя!

Люди посмотрели на него с надеждой, и дядя Федя, почувствовал, что ради этой минуты он и жил. Важность момента бросила его наверх, к прорванным трубам. Через минуту оставшиеся внизу услышали:

- А-а-а, черт! Вызовите работников ЖЭКа!

- Вот так всегда, - горько молвила его жена. - Думаешь, орел, а он индюк сваренный. Ничего до конца не доводит.

- А почему сваренный? - не поняли люди.

- Так сейчас в горячей варится. Все-таки есть Бог на свете! - женщина слабо улыбнулась, однако недооценила живучесть супруга, который в следующий миг с дико вытаращенными глазами выскочил на улицу и бросился в сугроб:

- А в принципе ничего… Как в бане. Сейчас опять пойду.

- Ты же ничего не сделаешь голыми руками, - сказали ему люди. - Лучше дождаться кого-нибудь из ЖЭКа.

- Голыми руками? Я только ими все и делаю, больше то ничем не получается.

В это время в подъезде стала отваливаться намокшая штукатурка.

- А я только потолки побелила, - задумчиво произнесла Людочкина мама.

- Правда? - удивился муж. - А меня что не позвала, я бы помог.

- Тогда могло быть еще хуже, - загадочно ответила Людочкина мама и отвернулась, чтобы скрыть блестевшие в глазах слезы.

- У меня же теща в квартире осталась! - воскликнул один из соседей.

- Так ее спасать надо, вдруг дом рухнет.

- Я надеюсь… То есть, я хотел сказать, не надо ее беспокоить, она спит.

Однако оказался не прав. Из окна второго этажа раздался душераздирающий крик:

- Ваня, Ваня, помираю!

- Хорошо, только стекла не бей! - ответил ей Иван, но было поздно. Раздался звук разбитого окна, и в следующий миг теща приземлилась на тротуар.

- Просил же стекла не бить, - с досадой произнес Ваня.

Между тем вода оттесняла людей из подъезда. Они толпились на улице, и каждый вспоминал свое, ценное, что осталось внутри квартир. Не вспоминала только Людочка. Тетради и учебники она предусмотрительно захватила с собой.

У одного мужчины не выдержали нервы:

- Ковер, телевизор, кастрюлька - все пропало, - и уже с удивлением добавил. - Так я теперь нищий!

- Мы тоже, - сурово ответила старшая по подъезду. - Сопли то подбери, ты и раньше нищим был... Никто из ЖЭКа сегодня не придет. Он перешел в частную собственность к Шмидту. Все работники уволены, инструменты были расхищены еще раньше, а за ремонт трубопровода нужно вносить деньги.

- Кто сказал? - возмутились люди.

- Шмидт. Но проблема, как вы понимаете, не в этом. Лично у меня деньги остались в квартире, а как туда пробраться? Так что я платить не буду.

- Мы тоже, - ответили соседи, а затем, помолчав, спросили. - Так что же нам делать?

- Разводить костры! - торжественно произнесла старшая по подъезду, и все вдруг почувствовали силу и сплоченность, которые так присущи нашему народу во время катаклизмов.

Гордость за себя так распирала, что люди с удовольствием разломали новые скамейки и разожгли ими огонь.

Дата добавления: 2015-07-20