Вечная любовь. Ревность. Половая гордыня

Если вообще существует позитивный аспект половых отношений, то он — в ощущении того, что женщина есть средоточие жизненного начала, точнее, сама жизнь в ее высшем смысле. Жаргон влюбленных переполнен выражениями типа "ты моя жизнь", "без тебя не могу жить" и так далее — вариантов множество. Это, конечно, банальности, но поверхностный план только прикрывает более глубокий ("Ева" по-еврейски — "Жизнь"); там сокрыты очень далекие от нас в пространстве и времени легенды и мифы. У любящего возникает ощущение причастности к высшему жизненному началу, его, так сказать, вкушение через посредство овладения женщиной. Это чувство, конечно, глубоко смешанное и нечистое, что и порождает пошлость жаргона влюбленных.

Конечно, за собственно любовь принимают разные чувства — от чистого желания до стремления к увековечиванию любимого образа. Эта жаждя способна возвышать. Но она — и источник тревоги, особенно в наивысших своих точках — влюбленные знают, что их блаженство неминуемо кончится; вот почему любовь пронизана страхом и всегда сопровождается навязчивыми вопросами: "Ты меня не бросишь?", "Ты всегда будешь меня любить?", "Ты всегда будешь меня желать?". Ис-

тинная любовь неотделима от слова "всегда", она стремится к бесконечной длительности; однако любое искренне пережитое чувство неизбежно конечно, оставляет после себя ощущение иллюзорности и абсурда — исчезающая эротическая страсть распадается на множество "мелких" — к другим особям. Типичным примером были любовные истории Шелли. Дробление — сущностная черта любовного опыта.1 Но если ощущение вечности любви все же возникает, оно способно стать средством преодоления временной ограниченности, выходом за пределы "здесь" и "теперь". Вспомним, влюбленные часто явно или мысленно произносят: "ты — образ, который я всегда носил в себе, часть меня самого" или "мне кажется, я всегда тебя знал, ты была еще до того, как я был" (Меландр у Метерлинка). Все это — часть эротического опыта. И очевидна абсурдность утверждений, будто смысл любви — в совокуплении ради размножения, и даже просто в утолении мгновенной жажды обладания; если уж говорить об обладании, то тогда только об увековечении его — в свете метафизики пола это очевидно.

Так все понятнее природа верности и ревности. Ни животное чувство, ни продолжение рода, строго говоря, не требуют этих проявлений. Скорее наоборот, привязанность к одному партнеру ограничивает воспроизводительную функцию, и, напротив, беспорядочные связи биологически гораздо перспективнее. Но ведь когда в отношениях с любимой женщиной уже достигнута определенная степень самоутверждения, причастности полноте бытия> преодолена экзистенциальная потерянность тварной жизни, то есть жизнь в ее более высоких измерениях завоевана, сама тяга к конкретной женщине переходит на других — это чреватый смертью разлом, обнажающий еще более глубинное ядро данной личности (такова ситуация, описанная выше, в §12); эрос обнаруживает свою движущуюся, перемещающуюся природу.

1 По этому поводу очень точно было сказано: "Несчастен мужчина, который, вступая в любовную связь, не думает, что она будет вечной! Несчастен тот, кто в объятиях любимой предчувствует, что они будут разделены". (В С. de Rebeque, dans В. Peret, Antologie de 1'amour subJimS Paris, 1956,? 158-159.)

Любовь обращается в ненависть, рождается бессознательное стремление к разрушению, вплоть до убийства, до измены; это абсурд, конечный провал, ибо от любви- ненависти ни личность, ни род не приобретает ровным счетом ничего.

В любви существует жажда полного, физического и душевного обладания другим существом; этот поверхностный аспект любовного переживания объясняется

только гордыней человеческого Я, его стремлением к могуществу. Да, мы называем этот аспект "поверхностным", ибо он сформирован социальными условиями и предрассудками, скрывающими глубинные и невысказанные слои человеческого существования. Это geltungtrieb, жажда обладания и господства, самоутверждение в собственных глазах, равно как и в глазах окружающих, так называемый "протест мужества", положенный Адлером в основу его версии аналитической психологии. Но это лишь невротическая компенсация, обратная сторона комплекса неполноценности, обездоленности человека, затерянного в смешениях бытия и небытия. А ведь эрос по своей метафизической природе и есть одно из естественных средств преодоления экзистенциальной потерянности. Роль, которую играет здесь "ценность" эротико-сексуального обладания, конечно, выходит за рамки простого самоутверждения — речь идет о подлинном "бытии" в любви — и здесь спрятан ключ к пониманию феноменологии и ревности, и сексуального деспотизма. Но, повторим, явления эти все же не изначально-первичны, они относятся к внешней стороне, периферии сознания. Мужчина, чье сознание "здесь", не ширужен в подлинную глубину; он "кормит" компенсаторные проявления своей самости, проявления низменные и примитивные. В его поведении господствует "гордыня самца", что само по себе просто смешно. Феномен ревности скорее феномен не самой любви, но социальной "чести". Следует еще раз подчеркнуть: жажда господства и сексуальный эгоизм — компенсация и "анестезия" темного по своей природе комплекса неполноценности, тогда как подлинно высокой целью эроса является как раз преодоление отрани- ченности и замкнутости в самом себе, преодоление эго-

изма внешнего, эмпирического человека. Но это понимают далеко не все и не всегда. Герой 'Триумфа смерти" д'Аннунцио Джорджо Ауриспа пытается стремлением к господству преодолеть ужас небытия, искушение самоубийством. Он произносит такие слова: "Нет на земле более прекрасного опьянения, чем обладание другим существом. Именно этого опьянения я и ищу".

В повседневном эротическом опыте чаще всего можно наблюдать смешение этих взаимно противоречивых стремлений — к власти, господству и в то же время к "выходу из себя", к соединению с другим. Некоторым образом это противоречие диалектично. Метафизически обе тенденции взаимно связаны, растут из одного корня и в истоках своих не так враждебны друг другу, как в проявлениях.1 Однако интегральный эрос, напротив, приобретает характер экзальтации, μανία; он находится под знаком Единого, преодоления как себя, так и другого, восхождения обоих на иной, героический план. Тогда все антитезы преодолеваются. "По ту сторону жизни", "более, чем жизнь"— вот начала, лежащие в основе большой любви, страсти желания. "Я люблю тебя больше самой жизни..." Распространенный прием обольщения женщины, принятый у арабов, заключается

в концентрации напряженного усилия, направленного на нее; при этом мужчина как бы ненароком делает три ножевые зарубки на собственной правой руке и произносит: "Нет бога, кроме Бога. И это так же истинно, как и то, что прежде вытечет вся моя кровь, чем погаснет мое желание владеть тобою".

1 В связи со сказанным очевидна противоположность теорий Фрейда и Адлера. Для первого движущей силой поведения является libido sexualis, для второго — достоинство обладания самого по себе. Эрос — форма самоутверждения. Корень его — "идея могущества и бопшодобия", которая является основой бессознательного; но это иное, чем в мифе об андрогине, объяснение сущности эроса.

Дата добавления: 2015-07-21