Сановник снова повернулся к Богдану.

- Я-то, дурень, думал, она в Тибете и впрямь астрофизике обучается... - начал он.

- А то нет! - перебила Рива. Мокий Нилович и бровью не повел.

- То есть обучается, конечно, зимнюю-то сессию без единой помарочки сдала, что да, то да. Директор училища при обсерватории весьма девочкой доволен, звонил мне... Но образовался, вишь ты, у нее там помимо прочих успехов и отличных оценок еще и верный рыцарь, да не наш, не ордусянин, а из иноземных. Как его... Абу... Али... кто-то ибн чей-то...

- Вадих Абдулкарим аль-Бакр бен Белла, - без запинки, не то что список увечностей, отбарабанила Рива.

- Во-во. И как только запомнила...

- Папенька! - с неподдельным возмущением воскликнула Рива. - Ну разве же быть таким дремучим националистом?!

- Ишь, слов каких нахваталась, - сварливо произнес Раби Нилыч, но глаза его искрились от гордости за дочь: какая взрослая! какая самостоятельная в мыслях и поступках!

- Он француз...

“Опять француз”, - уныло подумал Богдан.

- ... Из алжирской провинции, очень талантливый, а наши телескопы, и оптические, и радио, ведь самые большие в мире! Для него такая радость к нам попасть! Вот! - Она сунулась левой рукою в широкий правый рукав, вынула оттуда фотографию.

На фото в два ряда, один ряд повыше другого, на фоне поднесенной едва ли не к зениту титанической чаши удивительного прибора для изучения небесной Веселенной - на заднем плане просматривались подернутые дымкой ледяные зубцы дальних хребтов - позировали девять человек: четыре девушки и пятеро молодых людей. Риву сразу было узнать, она явственно была самой красивой даже на этом небольшом любительском снимке, хоть качество его не могло передать всей прелести ее лица, а теплая меховая одежда прятала ее изящную фигурку; слева от нее стоял, сладко улыбаясь, молодой усатенький араб в неумело наброшенном полушубке.

- Вот наша группа... Вот он среди нас всех... - как-то неубедительно и оттого несколько косноязычно пояснила смутившаяся девушка.

- И стоят рядом, - констатировал Мокий Нилович. Рива всплеснула свободной рукой. - И фотокарточку с собой носит...

- Папенька! - едва не плача, взмолилась Рива Мокиевна и утянула фотографию к себе. - Ну да, да, он, конечно, ухаживает, ну и что?

- За такой красивой девушкой вся обсерватория должна ухаживать, - примирительно сказала Фирузе. - На коленах стоять. От директора до младшего дворника включительно.

- Перестаньте голову кружить девчонке! - уже не шутя возмутился Мокий Нилович. - Нашли раскрасавицу, тоже мне! От горшка два вершка!

- Может, ты, как человек сугубо казенный, переживаешь, что он иноземец? - сменив тон на доверительный, произнесла Рива. - Так он, по-моему, тоже от этого переживает. Он мне даже как-то раз сказал: может, мы скоро будем жить в одном государстве...

- Подданства просить собрался? - деловито осведомился главный цензор; тут была его стихия. - Из-за телескопа или из-за тебя?

- Не знаю, - растерялась Рива. - Не было разговора... А только он обмолвился: мол, скоро, наверно, будем жить в одном и том же государстве... И лицо у него стало такое мечтательное да отрешенное, будто он только что новую звезду открыл и в телескоп на нее смотрит...

- Как у умственно расслабленного, - добавила мудрая и верная Фирузе.

Общий смех, раздавшийся вслед за ее репликой, мигом разрядил обстановку. “Хорошая жена - благословение Аллаха, - вспомнил Богдан слова, которые частенько произносил отец Фирузе. - Как прав старый бек, как прав!”

Разговор перешел на дела текущие. Мокий Нилович полюбопытствовал, что Богдан надумал подарить императору к юбилею; минфа в ответ вскочил из-за стола и гордо снял с полки роскошно изданный, с бесчисленными цветными вклейками перевод на русское наречие прошлогоднего труда императора о приматах моря.

- В средницу вышел, - похвастался Богдан, держа фолиант обеими руками и слегка покачивая, дабы продемонстрировать всю его весомость. - Вон как расстарались. И перевод мастеровитый. Пока еще до дворцовой библиотеки обязательный экземпляр доползет...

- Сообразно, - коротко похвалил Богдана старый цензор. - Воздухолет-то с таким грузом подымется? - пошутил он.

- Да уж... Завтра мы, как и вы, Мокий Нилович, тоже весь день в воздухолетных заботах, - проговорила Фирузе, наливая гостям свежего чаю. - Билеты до Харькова, уж заказанные, сдавать пришлось, и срочно все переигрывать. Причем, раз уж на восток лететь, я, как и супруга ваша, решила своих посетить накоротке, а на Ургенч назавтра нет ничего, туда раз в три дня летают... Пришлось брать на иноземный рейс.

- Вот те здрасьте! - удивился Великий муж.

- Иноземцев-то любопытных в Ханбалык на празднество тоже множество движется, - пояснил Богдан, вернув фолиант на полку и садясь на свое место, - ну а наших и вовсе не счесть. И вот транспортники александрийские совместно с европейскими такие рейсы на эту седмицу учудили, что как автобусы от остановки к остановке движутся. Лондон-Ханбалык. С посадками в Париже, Берлине, Праге, Александрии, Перми, Сверловске< Из “Дела победившей обезьяны” вам известно, что этот город расположен на Урале и “исстари прославлен производством лучших в Ордуси сверл и буров, а потом и более сложных машин для нефтегазовой и горной промышленности”. >... дальше не помню, но ценно тут то, что у него под конец и в Ургенче посадка, а потом через Улумуци и Каракорум на Восточную столицу, на Ханбалык...

- Ага, - понимающе кивнул Мокий Нилович. - С расчетом, что не всем до конца, а на освобождающиеся места новые путники сядут... - пошевелил бровями задумчиво.

- Мы с Ангелиночкой в Ургенче выйдем, и дальше Богдан уж один полетит, - продолжила Фирузе, покивав. - А мы побудем денек с семьей моей и на следующий день уж вместе с отцом за мужем вслед...

- Бага тоже ко двору призвали? - уточнил Мокий Нилович.

- Да, - не скрывая гордости, ответила Фирузе.

- Высоко оценил двор ваши асланiвские подвиги< События, о которых столь уважительно отозвался Мокий Нилович, описаны X. ван Зайчиком в “Деле незалежных дервишей”. >, - задумчиво уронил сановник и затем, как бы подытоживая, добавил коротко: - Правильно оценил.

- Жаль только, не получилось вместе с Багом лететь, - посетовал Богдан. - Он, верно, уж в столице. Там его друг старый дожидался - вот и не стал под нас подлаживаться... а мы под него - тоже не смогли.

Кстати зашедший разговор о завтрашних разъездах напомнил всем, что пора бы и расходиться - рейсы ранние, дороги дальние. Мокий Нилович с дочкою засобирались. Обменялись сообразными поклонами и благодарностями - ах, как вы нас вкусно угостили! ах, как замечательно, что вы нашли время к нам зайти! Уже в прихожей Мокий Нилович, шевеля бровями в непонятной Богдану нерешительности, медленно надевая старенькую, невзрачную соболью шубу - в одежде, да и во всем материальном, сановник был, как то и подобает благородному мужу, весьма неприхотлив, - вдруг вымолвил, не успев продеть левую руку в рукав и оттого замерев в несколько странной позиции:

- Ну-ка, дочка, поди вниз. Прогрей повозку.

- Слушаю, папенька, - слегка обескураженная внезапным отеческим повелением, ответила Рива после едва уловимой заминки. Виновато глянув на Богдана в последний раз, она едва слышно пролепетала скороговоркой: “Я не влюбилась еще, он мне просто нравится...” - и упорхнула.

- Кажется, Ангелина хнычет, - сразу все поняв, сказала Фирузе. - Пойду гляну, может, сон плохой привиделся... До свидания, Мокий Нилович, всего вам доброго. Рахили Абрамовне от нас низкий поклон.

Дата добавления: 2015-07-20