Крякутной прихлопнул могучей дланью по столу. Стол содрогнулся, и в раме тоненько, противно запело стекло.

— Американская пиявка, — сказал Крякут­ной решительно.

— Почему? — стараясь казаться спокойным, спросил Богдан.

— Понимаешь... Когда мы с Боренькой Су­саниным по Североамериканским этим Шта­там ездили...

— Кто такой?

— Ну... Ты даже учеников моих люби­мых выучить не озаботился? — Глаза гения потеплели. — Боря, так я его звал иногда... Борманджин Гаврилович Сусанин, светлая голо­ва... Лучший мой. Будь все по-старому — он бы, когда время мое подлетело б, меня сменил... Так вот. Эта поездка меня окончательно и убе­дила, что надо мне все это рубить, сколько сил хватит. Потому что, хоть американцы и таи­лись от нас, и делали строгий вид, что толь­ко о новых лекарствах мечтают, один мистер обмолвился: представляется, мол, весьма пер­спективным применение достижений генной инженерии для безмедикаментозной стимуля­ции социоадаптивных возстей личности, мы над этим работаем... — Ничего не понял, — честно признался Богдан.

— Сейчас поясню. У американцев это — главная проблема. Они с самого начала стара­лись быть самой свободной для человека стра­ной. И во многом, что тут скажешь, преуспели. С их точки зрения, во всяком случае, по их меркам... Но управлять-то людьми надо, госу­дарство же. И вот из поколения в поколение там бились, как сохранить среднему человеку ощущение свободы и в то же время сделать его управляемым. Мол, делай, что хошь — но хо­теть будешь ровно того, чего надо. Сначала культ успеха придумали — ничто-де неважно, кроме как сколько ты зарабатываешь. А когда человек в это поверит, он сразу делается вроде куклы на ниточках. Потом средства всенарод­ного оповещения... “масс-медиа”, так они гово­рят. Ежели тебе все газеты битый месяц кого-то хором ругают, ты сам, совершенно естест­венно, начнешь требовать, чтобы его задвинули куда подальше. Если сорок телеканалов тебе кого-то изо дня в день показывают с той сто­роны, где у него родинка на пол-лица, ты бу­дешь уверен, что у него родинка на все лицо. А если сорок телеканалов тебе кого-то изо дня в день зовут вором, ты помирать будешь и на смертном одре прохрипишь: такой-то — вор... Так? Но и того мало. Не все поддаются. А кто поддается, все равно — не все одинаково. Вот и придумали: безмедикаментозная сти­муляция, видишь ли... Помнишь, Конфуций го­ворил: “Благородный муж — не инструмент” ¹ . Учитель уже тогда интуитивно чувствовал, какой это будет ужас: если человека — любо­го человека, как бы он ни был умен, добр, храбр, предан, порядочен, каких бы убеждений ни держался, — научатся превращать в... ин­вентарь, — Крякутной перевел дух. — И я то­го же боялся... Усиление социоадаптивных воз­стей — это, говоря попросту, вот что: что тебе извне диктуется, то и становится для тебя частью твоего естества. Но ты при этом про­должаешь ощущать себя вполне свободным, ес­тественно это воспринимаешь, как свое. Вот я и думаю: именно так твои бояре были обра­ботаны. Похоже, пиявки эти среди обычных впрыскиваемых в кровь при укусе веществ выделяют еще нечто. От чего человек делает­ся инструментом. Куклой. А когда навязанные ценности особенно остро начинали противуречить тому, что он считал ценным до обработ­ки, — у него мозги-то и лопались. Понимаешь? Некоторое время Богдан молчал, перевари­вая. Потом кровь отхлынула от его лица.

¹ “Лунь юй”, II, 12.

— Мать честная, богородица лесная... — про­бормотал он. — То есть они оба были против че­лобитной, им после пиявок кто-то велел быть “за”, и они стали “за”, но в миг, когда требовалось особенно яро на этом “за” настаивать, у них в головах контакты горели от непримири­мого противуречия: на самом деле я “против”, но вот сейчас я “за”...

— Примитивно, но верно, — удовлетворен­но хмыкнул Крякутной. — Соображаешь.

— Мне повелели то, чего я не могу испол­нить. Я хочу того, чего хотеть не должен, — медленно проговорил Богдан.

— Что это такое?

— Неважно... Лечить это как-то?

Дата добавления: 2015-07-20