Одиночество – это факт, которому боишься смотреть в лицо.

В Стамбуле опять метель. За окном возмущается рассерженная зима. Суматошно носится по опустевшему городу, сбрасывает с деревьев, крыш остатки вчерашнего снега. Я прячусь дома, не заперев входной двери. Жду ее. Жду поцелуя перед отъездом.

Прежняя тишина. Никто не стучится, не приходит, не звонит. Обстоятельства выгоняют меня из города души, грозят одиночеством, повторением прошлого в настоящем. Судьба давно нащупала мои болевые точки. В голове самопроизвольно включается счетчик нечаянных потерь, пепельница переполнена окурками, из недочитанных книг выпали закладки, и огонь в камине умирает от тщетности ожиданий. Одиночество – это факт, которому боишься смотреть в лицо... Распахнутые двери шкафов. Разбросанная по спальне одежда. Дюжина галстучных змеев, соскользнувших с опрокинутой вешалки. Пустые чемоданы на ковре. В одном из них свернулась калачиком Айдынлыг. Сладко похрапывает. Моя единственная отрада в опустевшем замке настоящего. Мне бы ее спокойный сон – не помню, когда в последний раз по-человечески засыпал. От бессилия проваливался в темную яму. В одежде. В майке, помятых штанах. С нечищеными зубами. С бесполезной надеждой на сказочные сны...

Разделяю тоску с ночью. Выхожу на улицу, не заперев входной двери. Вдруг она придет? Не хочу томить ее на пороге в такую холодную погоду... Раздвигаю руками вьюгу по дороге к набережной. Айдынлыг беспокойно трусит за мной. Спешу к Босфору, к нашей с Зейнеп любимой скамейке. Не отпускаю собаку с поводка. Не могу закурить – сигарета намокает, тухнет. Оглядываюсь вокруг. Былое мается в темноте. Все мысли о ней. О нас. Вот наше сгорбившееся сосновое дерево. В нем нет шаблонной красоты, привлекательно своей необычностью. Именно поэтому полюбили эту сосну – за внутреннюю красоту под внешним уродством... Вот занесенный снегом павильончик с продырявленной крышей. В нем с наступлением весны торгует жареными каштанами Муджаит, добродушный старичок с глубоким шрамом на левой щеке. Каждый год на четыре месяца он переезжает с окраины Эдирне^[77] в Стамбул, чтобы приготовить и продать душистые каштаны. Выращивает их на собственном участке. Зейнеп почти ежедневно угощала старичка чем-нибудь вкусненьким. Перед выходом на прогулку с Айдынлыг забегала на кухню, упаковывала в фольгу часть ужина. Сейчас павильончик напоминает мне меня же: одинокий, разрушенный, замерзший...

До прошлой недели думал, что жизнь заботится обо мне и даже какие-то драматические события идут мне во благо. Мысленные отрады вчерашнего дня кажутся сегодня глупыми иллюзиями. Сегодня горечь воспоминаний растрескала мои обветренные губы до крови... Босфор отвернулся от меня. Не откликнулся на приветствия. Не ответил на вопросы. Только волны безмолвно накатывают друг на друга, оберегая пролив от разбушевавшейся природы... Возвращался в очаг одиночества после часа попыток докричаться до самого себя. На сером коврике у порога таяли два отпечатка не от моих ботинок. Значит, кто-то приходил. Вбегаю в квартиру. Никого. Тишина. Галстуки окончательно сползли с вешалки, выстроившись в разноцветную шеренгу рядом с голубым чемоданом. Неужели это была Зейнеп? Иллюзия...

Запихиваю вещи в шкаф. Оставляю небольшую спортивную сумку, портфель для лэптопа. Чем меньше вещей возьму с собой, тем меньше воспоминаний. Мохнатый шарф толстой вязки, подаренный ею «просто так». Кофейные трусы-боксеры с белой надписью «High dangerous vibration», преподнесенные на позапрошлогодний День святого Валентина. Забавную шапку-шлем молочного цвета из французского бутика Баленсиага. Помню, тогда злился на нее за такой дорогой подарок, а она по-детски оправдывалась, целуя меня в мочку правого уха. «Могу хоть раз подарить тебе брендовую вещь? Тем более такую жизненно необходимую – шапку-шлем...» Она хихикала, пряча лицо в воротник моей куртки. На Зейнеп невозможно злиться. Даже сейчас, когда между нами метель разлуки...

Дата добавления: 2015-07-20