Любовь грозит разрушением тому, кто, любя ближнего, забывает о любви к самому себе.

...Признаюсь Зейнеп в любви. Ежедневно. Если есть возможность, ежечасно. Объясняю, шепчу, доказываю, повторяю. Неизменным «люблю» дополняются повседневные «доброе утро», «удачного дня», «сладких снов». Обращаюсь к ней и по имени, но в основном «любимая». Хочу, чтобы она постоянно помнила о том, как дорожу ею. Любящие люди должны подпитываться своей же любовью. Вдыхать друг в друга душевный кислород, которого нам, жителям безжалостно ритмичных мегаполисов, катастрофически недостает. Говорят, любовь порою разрушает – ошибочное обобщение. Настоящая любовь только возрождает. Оживляет, поднимает на ноги, заставляет улыбаться, изучать облака на ясном весеннем небе. Любовь грозит разрушением тому, кто, любя ближнего, напрочь забывает о любви к самому себе... Временами страх оттеняет мою любовь – страх потерять с трудом найденное. До сих пор боюсь сказать ей, что она стала моим воздухом. Кислородом. Вдруг эти слова напугают ее? Вдруг превратят искренность между нами во что-то хрупкое?..

Да. Зейнеп – мой воздух. Убеждаюсь в этом, когда смотрю в родные глаза, прислушиваюсь к теплому дыханию. Она перестала быть для меня загадкой. Разгадана. Но интерес к ней не остыл: теперь хочется наблюдать за ней, видеть рядом, мазать ее губы душистым медом, когда она, застудив горло, сильно кашляет. Согревать ее холодную ладошку в своей руке, вдыхать жасминовой аромат ее волос... Нет необходимости высказывать всю любовь – кое-что можно попридержать в себе, бережно хранить, выражать не словами. Лучше – поступками, прикосновениями, ласками, поцелуями. Один страстный поцелуй может сказать больше любых слов. Одно нежное прикосновение порою доказывает недоказуемое. Одна горячая ласка иногда объясняет необъяснимое. Любовь – многогранна. Она у каждого своя. Чужая может показаться странной, но для ее обладателя она остается самой очаровательной. В любви нет теорем, уравнений, задач, любви не нужно учить. Просто чувствовать, внутри. Где-то в области сердца...

* * *

Продолжаю писать книгу нашей любви. Глава за главой. Иногда на турецком, чаще – на русском. Благо Анна Павловна, моя русская бабушка по папиной линии, с детства учила меня «великому и могучему». Помню, как советовала читать Чехова ежедневно. Сегодня «Смерть чиновника», завтра «Хамелеон», послезавтра «Толстый и тонкий». До сих пор так делаю, чтобы сохранить свой русский. Сложно приходится, когда все окружение общается на турецком, азербайджанском языках. Пополняю имеющуюся базу чтением русских писателей, общением с русскими друзьями по телефону, в Интернете... Зейнеп с любопытством читает главы изо дня в день толстеющей книги, которую, наверное, поделю на две части. Главы на русском читаем вместе. Ложимся на диван, включаем диск Цезарии Эворы, запасаемся чипсами, пачками томатного сока. Читаю на русском. Перевожу на турецкий слова, которые она пока не выучила. Внимательно слушает. Иногда плачет, смеется, обнимает. «Как ты умудряешься так волшебно описывать привычную для нас реальность? Ты талантище, мишуня!» Зейнеп признается, что два дня назад показала одну из глав университетскому педагогу по технике журналистики. «Он обалдел, любимый! Посоветовал издаваться. Не только для того, чтобы люди узнали о твоем таланте, – ходжам^[18] сказал, что такая книга может по-настоящему изменить чью-то жизнь к лучшему. Заставить поверить в любовь того, кто в нее не верит...»

Я слушаю, и мне приятно. В глубине души не верю в себя как писателя: я – журналист. Мне ближе лаконичные репортажи, заметки. Но Зейнеп настаивает, чтобы в ближайшее время я отправил пару глав в издательства. «Пока еще рано, любимая. Кого, кроме меня, тебя и моих друзей в Интернете, могут заинтересовать такие тексты?» Встает с дивана налить сока, говорит отвернувшись: «Все же попробуй. Ты ведь ничего не теряешь. И в Москву ехать не придется, отправим электронной почтой». Я притягиваю ее к себе. Целую в шею. «О’кей, обещаю подумать. Но не сейчас. Сейчас у нас есть дело поважнее, не так ли?»

Дата добавления: 2015-07-20