Кап-д'ай

С 12 (25) марта 1920 года по 22 января (4 февраля) 1929 года

Итак в четверг 12 (25) марта 1920 года я возвратилась назад, в мою дорогую виллу «Алам» в Кап-д'Ай, после шести лет отсутствия. Новая жизнь начиналась для меня, жизнь эмигрантки.

Конечно, я была счастлива быть дома, в уютной вилле, и найти много маленьких вещиц, памятных моему сердцу, но было много душевных ран после всего пережитого и всего потерянного. Мне было приятно снова увидеть мою кухарку Марго, которая через несколько дней вернулась ко мне, и Арнольда, которого я не ожидала встретить здесь. Он даже вывез с собою массу фотографий и альбомов, очень дорогих и ценных для меня воспоминаниями чудного прошлого. Арнольд сам был любителем снимать фотографии и привез также и свои снимки, сделанные у меня на даче.

Приехала я без гроша, и пришлось сразу заложить виллу, чтобы расплатиться с прислугой и старым садовником Ботэн, которые шесть лет терпеливо ждали моего возвращения и берегли дом и сад. Надо было также приодеться, так как, кроме двух старых платьев, ничего больше у меня не было, не говоря уж о моем сыне, который буквально нигде показаться не мог.

Одна из первых, кого мы встретили после возвращения, была Великая Княгиня Анастасия Михайловна, в то время вдовствующая Великая Герцогиня Мекленбург-Шверинская. Она жила на своей вилле «Фантазия», в Эзе, недалеко от нас. Это была самая очаровательная женщина, которую я когда-либо встречала, с замечательно добрым сердцем. Она любила жить и умела наслаждаться жизнью, была всегда милой и любезной. Она очень полюбила моего сына, и, когда он был так болен в Каннах, перед войной, она навещала его, а когда поправился, то пригласила его пить чай на виллу «Венден». Мы были рады встретиться с нею снова.

Мы часто стали бывать у нее на вилле «Фантазия», а она у нас, Вова часто ездил к ней один, она любила его угощать, а потом, смеясь, говорила, что Вова все съел, даже мухам ничего не оставил. Вова не любил танцевать, а Великая Княгиня, наоборот, страшно любила и настояла на том, чтобы Вова научился и мог бы с ней выезжать.

Мы часто говорили с ней о судьбе членов Царской семьи, которые находились в Алапаевске, в Сибири, недалеко от Екатеринбурга, где также был заключен ее брат, Великий Князь Сергей Михайлович. Мы не знали достоверно, были ли они убиты или нет. Как возникали сомнения относительно Царской семьи, так были у нас и сомнения относительно алапаевских узников. Никто в то время на этот вопрос ответить не мог. Чтобы избежать осуждения, большевики распространяли слух, что все спасены. Мы все невольно верили этому и часто переходили от горя к радости, получая противоположные сведения об их судьбе; как горько было думать, что если бы Сергей Михайлович послушался моих настойчивых просьб и вовремя уехал, он, может быть, был бы теперь с нами.

Здесь мы встретили снова Великого Князя Бориса Владимировича и Зину. Выехав за границу, они в Генуе поженились и временно жили в Ницце.

В Болье жил Гавриил Константинович, который сразу после переворота женился на Нине Нестеровской, 9 (22) апреля 1917 года.

Я снова встретила здесь также Лину Кавальери, которую Вова когда-то назначил шефом своего обезьяннего полка. Она была теперь замужем за тенором Мюратором. Они жили в прелестной вилле в Эзе на берегу моря, и мы один раз у них обедали.

Вскоре после моего приезда мой старый и преданный друг Рауль Гюнсбург пригласил нас завтракать в «Отель де Пари» вместе с известным писателем Вилли. Тут я встретила С. П. Дягилева, который жил в этой гостинице. Завтрак с Раулем Гюнсбургом прошел весело и занятно, у него всегда был неисчерпаемый запас интересных разговоров.

Через несколько дней после этой первой встречи с С. П. Дягилевым он заехал ко мне на виллу и предложил мне выступить у него в предстоящем сезоне в Париже. Мне было в то время сорок восемь лет, но я была полна сил и могла бы с успехом танцевать. Я была очень польщена его предложением, но отклонила его. С тех пор как Императорские театры перестали существовать, я не хотела больше выступать.

Я получила от Лалуа, секретаря директора Парижской оперы Руше, письмо, в котором он просил его принять, чтобы передать от имени директора приглашение выступить в следующем сезоне. Приглашение директора Парижской оперы было очень лестным для меня, но я отказала Руше по той же причине, что и Дягилеву, выразив ему, конечно, мою признательность за оказанное мне внимание.

Я была страшно обрадована неожиданным визитом Тамары Карсавиной. Она была такая же красивая и элегантная и выглядела прелестно. Я ее оставила у себя обедать - столько лет мы не видались!

Императрица Евгения жила в Кап-Мартен на своей вилле «Сирнос», что по-корсикански обозначает Корсику. Она очень любила покойного отца Андрея, Великого Князя Владимира Александровича, еще с тех пор, когда в 1867 году, совершенно юным, он сопровождал своего отца в Париж на Всемирную выставку и чуть не стал жертвой покушения Березовского. С тех пор они часто встречались в Париже, в гостинице «Континенталь», где она обыкновенно останавливалась, как и Великий Князь и Великая Княгиня. Она знала и Андрея, когда его водили к ней на поклон еще очень маленьким. Как только Императрица узнала о приезде Великой Княгини, она пригласила ее и Андрея к себе завтракать на виллу «Сирнос». Андрей мне рассказывал, что он был просто поражен, когда Императрица вошла в салон, где все собрались в ее ожидании. Трудно было поверить, что ей было девяносто четыре года, такая бодрая и живая она вошла в салон. Для всех она нашла что сказать ласковое, она расспрашивала о событиях в России, знала фамилии белых генералов, политических деятелей, проявляя необыкновенную память и осведомленность. У нее был совершенно твердый, ясный голос и прекрасный слух. Она ела что и все, но жаловалась, что доктор посадил ее на строгий режим. Это было, во всяком случае, незаметно. Ходила она совершенно свободно, и состоявшая при ней дама говорила Андрею, что после завтрака она отдыхать не будет, а поедет кататься. Императрица Евгения говорила с большим увлечением о предстоящей поездке в Испанию, о том, какой прием ей там готовится и что сам Король приедет ее встречать, как будто, думал Андрей, ее мало в жизни торжественно встречали. Она, вероятно, прожила бы еще несколько лет, если бы не глазная операция, на которой она настаивала вопреки мнению докторов. Они опасались не самой операции, а оперативного шока. Действительно, операция удалась, но Императрица скончалась.

Недалеко от моей виллы, в самом Кап-д'Ай, жил итальянский маркиз Пассано, который раньше жил постоянно в России. Он отличался главным образом своим огромным ростом и длинной черной бородою. Он был женат на дочери Салтыкова-Щедрина. Мы часто бывали на их вилле «Люмиер», где они давали прекрасные обеды. Часто и они к нам заглядывали, как говорится, «на огонек», поиграть в картишки.

Скоро на нашем горизонте появилась Сима Астафьева, первая жена моего брата Юзи, она приехала из Лондона и жила у меня. С нею я путешествовала по Италии в 1901 году, мы вспоминали потом, как она тогда была влюблена в Петрония. Потом она вышла очень неудачно замуж за Константина Гревса и скоро разошлась. Теперь она жила в Лондоне, где первая из всех русских открыла школу танцев и имела большой успех. Из ее студии вышли Антон Долин, которого Дягилев сейчас же взял к себе, и Алисия Маркова, тоже начинавшая у Дягилева. Они оба сделали блестящие карьеры. Сима потом часто гостила у меня.

Летом 1920 года, что мы приехали во Францию, я поехала с Андреем дней на десять в Париж. Мы остановились в скромной гостинице «Д'Альб», на углу Елисейских полей и авеню, переименованной впоследствии в авеню Георга Пятого. Гостиница эта больше не существует, на этом месте теперь высится огромное многоэтажное здание.

Маркиз Пассано, наш сосед по Кап-д'Ай, пригласил нас как-то обедать в ресторан «Шато де Мадрид», на краю Булонского леса, где в жаркую погоду было приятно пообедать в саду. Какова была наша радость, когда мы здесь совершенно неожиданно встретились с Великим Князем Дмитрием Павловичем, который также тут обедал со своими друзьями. Он тоже был страшно рад нас видеть, так как мы расстались с ним еще в конце 1916 года, когда он был выслан из Петербурга в связи с убийством Распутина. Он бросился в мои объятия и стал меня целовать, совершенно не обращая внимания на окружающую публику. Он прекрасно выглядел, был очень элегантен. На следующий день он пригласил нас завтракать в загородный ресторан «Арменонвиль», после чего мы поехали к нему в гостиницу, и, пока мы оставались в Париже, мы каждый день встречались. Я могла заметить, что он избегал всяких намеков на роковую ночь в юсуповском доме, не хотел встречаться не только с теми, которые принимали участие в убийстве Распутина, но и с теми, кто напоминал ему происшедшее. Он никогда не мог простить тем, кто его вовлек в это дело. Но странным образом высылка за границу почти накануне революции избавила его от всех связанных с переворотом бедствий.

Летом приехала наконец Лиля Лихачева со своим мужем и детьми - двумя сыновьями и дочерью. В последний раз я ее видела в Константинополе. Они поселились в моем нижнем доме, и с ее приездом у нас стало очень оживленно.

В конце июля Андрей получил телеграмму из Контрексевиля об опасной болезни Великой Княгини Марии Павловны. Его просили скорее приехать. Андрей знал, что его мать в Контрексевиле. Она верила в целебность этих вод и до войны туда ездила, но мы ничего не знали об ухудшении ее здоровья, и неожиданное известие нас поразило. Андрей сразу выехал туда и провел целый месяц у постели больной матери. Сначала положение было очень тревожно, но когда наступило улучшение, Андрей смог вернуться домой. За это время между нами завязалась на редкость трогательная переписка. Как раз когда Андрей отсутствовал, исполнилось двадцать лет, что мы встретились. Конечно, Андрей мне много и подробно писал о том, как протекает болезнь матери, но писал он также и о своих чувствах ко мне, как он меня любит, о нашей будущей жизни, которую мы должны начать устраивать. Перечитывая его письма, которые я, конечно, сохранила, и вспоминая то, что я ему писала, можно подумать, что мы были тогда молодыми влюбленными, только что встретившимися на жизненном пути. Но на самом деле мы переживали вторую идиллию. Эти дорогие для меня письма я часто перечитываю и иногда заливаюсь горькими слезами, вспоминая канувшие в вечность золотые счастливые дни.

Не прошло и нескольких дней, как он снова был срочно вызван в Контрексевиль, и туда же были вызваны его братья и сестра. В этот раз я поехала с ним. Мы не знали, надолго ли он едет, и я не хотела оставлять его одного в тяжелое для него время.

Когда мы приехали, положение Великой Княгини было уже безнадежным и вопрос шел лишь о днях. Она бесконечно обрадовалась Андрею и все время звала его по имени. Даже когда начала терять сознание, она продолжала шептать имя Андрея и порывалась что-то сказать про Вову. Она очень страдала последние дни, но до конца была в полном сознании и только в последние часы начала терять сознание. Рано утром 24 августа (6 сентября) 1920 года она тихо скончалась. Для Андрея это была тяжелая потеря. Он единственный из сыновей, который после отъезда Бориса из Анапы оставался при ней безотлучно.

Великая Княгиня была похоронена в маленькой православной церкви, которую она сама построила в парке недалеко от гостиницы «Соверен», где всегда останавливалась. Хоронил ее отец Остроумов, приехавший из Канн, где всегда жил летом при местной церкви. На похороны приехало отовсюду много народу, приехал проводить ее к месту упокоения и ее сводный брат, Герцог Генрих Нидерландский. Местный муниципалитет назвал одну улицу ее именем, и это сохранилось до сих пор.

После окончания всех формальностей мы покинули Контрексевиль и уехали в Париж, где прожили некоторое время в гостинице «Лотти».

Здесь Андрей узнал, что судебный следователь по особо важным делам Соколов, которому адмирал Колчак поручил следствие об убийстве Государя и всей Царской семьи в Екатеринбурге и членов Царской семьи в Алапаевске, находится в Париже. Это был единственный человек, который мог сказать, что в действительности произошло в Екатеринбурге и Алапаевске и есть ли надежда на то, что кто-нибудь спасся. Андрей просил его заехать к нему в гостиницу и позвал Гавриила Константиновича и его жену присутствовать при разговоре, так как три его брата погибли в Алапаевске.

Соколов рассказал подробно свое следствие, но не мог нас обнадежить тем, что кто-либо спасся в Екатеринбурге. Вопрос этот был поставлен Андреем в связи с постоянно распространяемыми в то время слухами, что они спасены, где-то спрятаны и что Императрица Мария Федоровна об этом знает. Ответ Соколова положил конец легендам о спасении, хотя тела погибших не были найдены, ни один из очевидцев не мог быть допрошен и, таким образом, самый факт убийства не мог быть установлен формально и бесспорно. Но все выводы, которые можно было сделать из собранного тогда материала, приводили к заключению, что, несомненно, все узники Ипатьевского дома погибли и тела были сожжены в лесу. Вывод Соколова впоследствии вполне подтвердился.

Что же касается Алапаевска, то факт убийства членов Императорского Дома был доказан: тела были все найдены в шахте, осмотрены и опознаны и Соколов тут же показал нам их фотографии. При осмотре тел был составлен точный список всего на телах найденного. Беседа с Соколовым была для нас печальной, никаких надежд больше не было, все погибли.

Андрей попросил у Соколова прислать ему алапаевское следствие, что он и сделал. Мы почти целую ночь вдвоем переписывали наиболее важные документы, которые бережно храним.

Все мелкие вещи, найденные на телах, были адмиралом Колчаком пересланы Великой Княгине Ксении Александровне, которая и разослала их членам семьи по принадлежности. Так я получила то, что было найдено на Великом Князе Сергее Михайловиче, а именно:

1. Небольшой, круглый, из самородного золота медальон с изумрудом посреди. Внутри моя фотография, довольно хорошо сохранившаяся, и кругом выгравировано: «21 августа - Маля - 25 сентября», и внутри вделанная десятикопеечная серебряная монета 1869 года, года рождения Великого Князя. Этот медальон я ему подарила много лет назад.

2. Маленький золотой брелок, изображающий картофель, с цепочкой. Когда они все были молоды, они образовали с Воронцовыми и Шереметевыми так называемый «картофельный» кружок. Происхождение этого наименования туманно, но они все себя так называли, и это выражение часто встречается в Дневнике Государя при описании времени, когда он был еще Наследником.

Больше уже никаких сомнений не было в том, что Великий Князь Сергей Михайлович убит.

Мы часто обсуждали с Андреем вопрос о нашем браке. Мы думали не только о собственном счастье, но и главным образом о положении Вовы, который в силу нашего брака становился бы законным сыном Андрея. Ведь до сих пор его положение было неопределенным и очень трудным. Однако мы решили ни в коем случае не вступать в брак без разрешения Главы Императорского Дома Великого Князя Кирилла Владимировича, ибо в противном случае наш брак был бы, с точки зрения Учреждения об Императорской фамилии, незаконным, и мы, мой сын и я, лишались бы права на фамилию и титул.

Андрей поехал к своему брату в Канны, где он тогда проживал, чтобы испросить у него официального разрешения на брак. Еще летом Андрей говорил своему брату о своем намерении на мне жениться, и Великий Князь Кирилл Владимирович и его супруга, Великая Княгиня Виктория Федоровна, не только ничего не возразили, но сказали, что считают его желание вполне естественным, раз мы любим друг друга, добавив, что их обязанность нам помочь в этом отношении, дабы устроить и наладить жизнь нашу и Вовы. Кирилл Владимирович сразу же дал свое согласие, даровав мне мою настоящую родовую фамилию Красинских, которую уже носил мой сын, и нам обоим, моему сыну и мне, княжеский титул. Он просил Андрея сразу же после свадьбы привезти нас к нему, чтобы представить меня и Вову своей супруге.

Для свадьбы мы выбрали день 17 (30) января 1921 года и решили венчаться в Каннской Русской церкви, так как хотели, чтобы нас венчал наш старый друг, духовник Андрея отец Григорий Остроумов. Венчание состоялось в 4 часа. Шаферами были муж моей сестры, барон Александр Логгинович Зедделер, граф Сергей Платонович Зубов, полковник Константин Владимирович Молостов и полковник Владимир Петрович Словицкий. Кроме свидетелей и моего сына, больше никого в церкви не было.

В день свадьбы мы после завтрака выехали из Кап-д'Ай на автомобилях прямо в нашу Каннскую церковь, где отец Остроумов нас ждал. Зная нас всех давно, он особенно любовно отнесся к нашему браку и сердечно нас поздравил по окончании службы.

Из церкви мы с Андреем и Вовой поехали прямо в гостиницу, где жили Великий Князь Кирилл Владимирович и Великая Княгиня Виктория Федоровна, и они оба меня приняли уже как жену Андрея, а Вову как нашего сына. Они оба обласкали меня и с тех пор постоянно мне оказывали много сердечного внимания и доброты. Я чувствовала, что они меня полюбили, ничего не имели против нашей свадьбы и никогда не сожалели, что дали свое согласие.

После свадьбы мы все вернулись в Кап-д'Ай, где был приготовлен свадебный обед, и мой Арнольд особенно красиво разукрасил стол цветами. Кроме свидетелей мы пригласили к обеду маркиза Пассано с женой и Лилю Лихачеву с мужем и старшим сыном, Борисом. Обед прошел очень весело, и мы великолепно отпраздновали нашу свадьбу.

В день свадьбы Андрей записал в своем дневнике: «…чудно провели вечер. Наконец сбылась моя мечта - я очень счастлив».

Как и было обещано, вскоре после свадьбы я получила от Начальника Канцелярии Великого Князя Кирилла Владимировича как главы Императорского Дома официальный документ, свидетельствующий о даровании мне титула и фамилии Княгини Красинской.

Несколько лет спустя, в 1935 году, Великий Князь Кирилл Владимирович, дабы упорядочить вопрос о морганатических браках, состоявшихся после переворота, решил даровать супругам членов Императорского Дома, вступивших в морганатический брак, и детям, от таких браков родившимся, титул и фамилию Светлейших Князей Романовских, к которой каждый должен был добавить вторую фамилию по своему выбору. В качестве второй фамилии я и мой сын сохранили фамилию Красинских.

Но большинство не пожелало подчиниться этому указу, предпочитая продолжать именовать себя Романовыми. Андрей не хотел, чтобы Вова, единственный из семьи, не носил бы фамилии рода, к которому он принадлежит по крови. С войны Вова носит фамилию Романов.

После свадьбы я была принята Королевой Датской Александриной, дочерью Великой Княгини Анастасии Михайловны. Она приходилась двоюродной сестрой Андрею. Она часто приезжала в Канны и, зная, как ее мать любила Вову и меня, была бесконечно мила и трогательна со мной.

Затем я представлялась Королеве Марии Румынской. Она жила тогда в Ницце в своем замке «Фаброй». Когда мы втроем приехали, оказалось, что Королева и ее сестра Великая Княгиня Виктория Федоровна еще не вернулись с длинной прогулки, и нас встретили две дочери Великой Княгини Виктории Федоровны, Мария и Кира Кирилловны, которые премило нас стали занимать и пригласили посмотреть их комнаты. Кира Кирилловна показывала свою коллекцию миниатюрных серебряных вещиц, мебель и т. д., а Вова и Андрей пошли смотреть, как купают маленького Владимира Кирилловича. Вскоре вернулась с прогулки Королева Мария. Она действительно была поразительно красива. Я много видела ее фотографий, но вблизи видела ее в первый раз. Она была живая, полная энергии и меня совершенно очаровала. Она сразу умела к себе расположить и вела разговор очень искусно и остроумно. Мне показалось, что я ее давно знаю. Ее сестра, Великая Княгиня Виктория Федоровна, присутствовала при приеме.

Несколько позже в Париже я была принята Королевой Ольгой Константиновной Греческой в гостинице «Риц». Она была уже в преклонных летах, но очаровательно ласковая и добрая. По своей близорукости она смотрела на всех в лорнетку. Во время переворота ей пришлось пережить в Греции изгнание и преследование, но теперь прежнее правительство было восстановлено и она могла вернуться в Грецию, что ее бесконечно радовало.

О нашей свадьбе Андрей написал письмо Великой Княгине Ольге Александровне, прося ее сообщить об этом Императрице Марии Федоровне, которая проживала в то время в Дании. Она ответила милым письмом, в котором сообщала, что Императрица ничего не имеет против нашей свадьбы и желает нам обоим много счастья в жизни.

Наш старый друг, Павел Александрович Демидов, был первым из ниццких жителей, который дал завтрак в нашу честь в своей вилле, чтобы отпраздновать нашу свадьбу. Мы потом часто бывали у него, и в особенности в дни именин его жены, Елизаветы Федоровны, рожденной Треповой. Потом они продали виллу в Ницце и вместо нее купили поблизости новую, на проданные жемчуга, и потому виллу назвали «Ла Перл». П. А. Демидов всегда чудно принимал. У него жил его дальний родственник, Миша Сумароков, бывший в России чемпионом тенниса.

Ко дню годовщины смерти Великой Княгини Марии Павловны мы поехали, Вова, Андрей и я, в Контрексевиль, куда приехал тоже Великий Князь Кирилл Владимирович, княжна Тюря (Екатерина) Голицына и А. А. Савинский, которые вместе с Великой Княгиней прибыли во Францию и оставались при ней до ее кончины.

Год прошел со дня кончины Великой Княгини, траур кончился, и мы начали принимать у себя на вилле в Кап-д'Ай.

Мы очень любили принимать у себя Великую Княгиню Анастасию Михайловну, которая была воплощением веселости. Мы подбирали для нее компанию людей, которых она любила и которые любили танцевать после обеда. Эти обеды были всегда очень веселыми, Арнольд красиво убирал стол, а после обеда устраивал разные сюрпризы, во время танцев он тушил все огни, а в саду зажигал бенгальские огни, которые освещали комнату, где танцевали, это было красиво. Часто мы ездили с Великой Княгиней в Монте-Карло в ее любимый ресторан «Карлтон» выпить стакан вина и потанцевать.

Покойный Король Шведский Густав любил бывать на обедах гала. Поэтому мы его всегда приглашали, когда устраивали обеды в пользу школы Андрея в Ницце. Для этих обедов мы звали Ваву Яковлеву петь, а Дягилев любезно разрешал своей труппе принять участие в вечере. Кроме того, разыгрывалась лотерея, для которой мы собирали вещи от лучших домов: Шанель, Молине, Маппин и Веб, Кук, Маке, кроме того, в числе выигрышей были духи, ящик шампанского и масса мелких вещей. Король Густав любезно купил несколько билетов и имел поразительное счастье. Он выиграл все первых три приза, чудное манто от Молине, ящик шампанского и еще что-то ценное. Он был в диком восторге и говорил, что теперь у него чудные подарки для внучек. Ему предложили доставить все эти вещи к нему в гостиницу, но он непременно хотел взять их с собою и просил все положить к нему в автомобиль. За обедом я сидела рядом с Королем, а адмиральша Макарова напротив него.

Второго (15) февраля 1922 года в Ницце на своей вилле «Жорж» скончалась Светлейшая Княгиня Екатерина Михайловна Юрьевская, рожденная княжна Долгорукая, морганатическая вдова покойного Императора Александра II. Ей было семьдесят четыре года с небольшим. Она состояла фрейлиной Императрицы Марии Александровны. Ее роман с Императором начался около 1867 года в Париже, куда Император приехал на выставку, и продолжался до самой его кончины. После трагической кончины Государя она выехала за границу и там постоянно проживала, но изредка приезжала в Петербург, где у нее был огромный дворец. Вся Императорская семья сохранила с ней лучшие отношения и всегда ее навещала. Она была, несомненно, крупной фигурой второй половины XIX века. О ней много говорили, но она никогда никакой роли в политической жизни не играла, оставаясь в тени как подруга Государя и только последний год как его морганатическая супруга, с 6 (18) июля 1880 года. Мы хотели поехать к ней с визитом после нашей свадьбы, но то ее не было в Ницце, то она была больна, - так я ее и не видала. Как только было получено известие о ее кончине, мы поехали к ней на виллу с Великой Княгиней Анастасией Михайловной. Она еще лежала в своей спальне. Потом мы были на ее похоронах на Ниццком кладбище.

Княгиня Юрьевская хранила у себя на вилле много ценных воспоминаний о покойном Императоре, все его письма к Ней и ее к нему, а также массу маленьких вещей, которые, к сожалению, были впоследствии распроданы наследниками с торгов. Ее единственный сын Георгий, или Гого, как его звали, скончался в 1913 году, старшая дочь, Ольга, вышла замуж за принца Меренберга, а младшая, Екатерина, вышла замуж сперва за князя А. Барятинского, а потом за князя Сергея Оболенского, ныне проживающего в Америке.

Через три недели мы понесли тяжкую утрату в лице Великой Княгини Анастасии Михайловны, которая скоропостижно скончалась на своей вилле «Фантазия» в Эзе 26 февраля (11 марта) 1922 года. Никто не мог ожидать, что ее не станет так скоро. За два дня до кончины мы ее видели веселой и жизнерадостной. Ее старая и преданная горничная Ольга вызвала нас, прося немедленно приехать, так как Великая Княгиня опасно заболела. Когда мы приехали, то Великая Княгиня лежала без сознания, но с открытыми глазами. Узнала ли она нас, неизвестно, она ничем этого не проявила. Ее личный секретарь держал зеркало у губ, чтобы проверить, дышит ли она. Вдруг она глубоко вздохнула, и настал конец. Мы все стояли на коленях кругом ее постели и молились. Мы закрыли ей глаза. Вова впервые видел кончину и не хотел верить, что его дорогой друг, с которой он за два дня до того весело провел вечер, могла так внезапно скончаться. Для него это было большим горем, так как с его раннего детства она проявляла к нему много сердечного внимания. Эти два года она наполняла нашу жизнь своей веселостью и лаской. Через два часа из Канн прилетел как сумасшедший молодой Лидс со своей женой Ксенией Георгиевной и нашим старым священником отцом Остроумовым, который от безумной езды был еле жив.

На следующий день из Парижа приехал Великий Князь Александр Михайлович, брат покойной. Старшая дочь Великой Княгини, Королева Датская Александрина, вскоре приехала. Мы с ней провели несколько дней на вилле «Фантазия», и я помогала ей разбирать все мелочи, оставшиеся после покойной, и откладывать то, что она хотела взять с собою. Она любезно предложила Андрею взять все, что касается семейных миниатюр и русских книг, а Вове предложила выбрать на память что он пожелает, и он попросил дать ему брошку с рубинами, которую он подарил покойной.

Гроб с останками Великой Княгини был перевезен в Канны, в нашу церковь, а затем был отправлен в Мекленбург для погребения в семейном склепе. Вова потом заказал бронзовый венок, который был послан в Мекленбург для возложения на могилу покойной Великой Княгини.

У Великой Княгини было трое детей: сын, Великий Герцог Мекленбург-Шверинский, умер в 1945 году, дочь Александрина, Королева Датская, умерла в 1952 году, и дочь Цецилия, замужем была за Кронпринцем Германским.

Дата добавления: 2015-07-20