Шеллинг и откровение. Молодежи, и не только любовь, но и восторженное поклоне­ние».

молодежи, и не только любовь, но и восторженное поклоне­ние».

И вот, чтобы объяснить откровение, он исходит из того ме­ста у Павла в послании к филиппинцам, глава 2, 6—8, которое я здесь привожу:

«Христос, будучи образом божиим (Ь jj.op<pîj âeoù), не почитал хище­нием (артоса) быть равным богу; но уничижил (exevwae) себя самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной».

Не пускаясь в обширные экзегетические исследования, ко­торыми Шеллинг сопровождал свои философские пояснения, я хочу только изложить здесь по методу Шеллинга факт, рас­сказанный Павлом. В своем состоянии страдания Христос постепенно, благодаря мифологическому процессу, стал господи­ном сознания. Независимый от отца, он имел свой собственный Мир и мог им распоряжаться, как хотел. Он был богом мира, но не абсолютным богом. Он мог бы остаться в этом небожест­венно-божественном состоянии. Павел называет это «быть об­разом божиим» — èv р-орсрт) &SOÖ. Но он этого не захотел. Он стал человеком. Он отказался от этого своего величия, чтобы передать его отцу и, таким образом, соединить мир с богом. Если бы он этого не сделал, то для мира не оставалось бы боль­ше никакой возможности соединиться с богом. В этом настоя­щее значение послушания Христа. В этом смысле следует по­нимать также историю искушения. Сатана, слепой космический принцип, доведен до того, что он предлагает свое царство Хри­сту, если последний согласится поклониться ему, т. е. согла­сится остаться космической потенцией, sv [xopcpyj ôsoù, Христос же отвергает эту возможность и подчиняет свое бытие отцу, сделав это бытие сотворенным и став человеком.

«Упаси меня бог выдавать философские учения, о которых христианство ничего не знает, за христианские», — этими сло­вами заключил Шеллинг свою дедукцию. Спорить о христиан­ском характере этих учений было бы излишней роскошью, ибо если бы даже это было доказано, это еще ничего не дало бы в пользу Шеллинга. Между тем, по моему мнению, это учение противоречит всему основному образу мыслей христианства. На основании отдельных мест из библии можно легко доказать самое несообразное, но дело вовсе не в этом. Христианство су­ществует вот уже скоро две тысячи лет и имело достаточно вре­мени, чтобы вполне осознать себя. Содержание его выражено в церкви, и невозможно, чтобы помимо этого содержания в нем скрывалось еще какое-нибудь положительное содержание, мо­гущее претендовать на какое-нибудь значение, а еще более

Ф. ЭНГЕЛЬС

невозможно, чтобы только теперь был понят впервые истинный смысл его. Да и слишком поздно теперь открывать этот истинный смысл. Но и независимо от всего этого вышеуказанное объяс­нение содержит еще много назидательного. Было ли свободным актом со стороны Христа подчинение себя отцу? Ни в коем слу­чае, — это было естественной необходимостью. Нельзя же пред­положить возможность зла у Христа, не уничтожив этим его божественность. Кто способен делать зло, никогда не может стать богом. Как можно вообще стать богом? Представим себе, однако, случай, будто Христос удержал мир для себя. Нельзя себе никак представить другого столь же бессмысленного, комического состояния, какое получилось бы в данном случае. Здесь Христос, пышно и весело живущий со своим прекрасным миром, расцвет эллинизма на небе и на земле, а там — одино­кий и бездетный старый бог, сокрушающийся о неудаче своих козней против мира. Основной недостаток шеллинговского бога это то, что он более удачлив, чем умен. Все еще сложилось удач­но, но могло бы и совсем иначе кончиться. Вообще все учение Шеллинга о боге носит всецело антропопатический характер. Предложи сатана царство мира Христу до того, как последний стал человеком, он имел бы, по крайней мере, шанс привлечь его на свою сторону, и кто знает, что бы случилось! Когда же Христос стал человеком, то он этим уже подчинился богу, и дело бедного дьявола было заранее проиграно. Кроме того, разве Христос в мифологическом процессе уже не завоевал себе гос­подства над миром? Итак, что же еще мог предложить ему дьявол?

Этим я передал самое важное из того, что было сказано Шел­лингом в объяснение христианства. Все остальное содержит частью подкрепляющие цитаты и их толкование, частью деталь­ное развитие выводов. Из них я хочу сообщить наиболее важные.

На основании вышеприведенного учения о последователь­ной преемственности потенций в господстве над миром вполне понятно, что каждая господствующая потенция является про­возвестницей той, которая за ней следует. Так, в Ветхом завете отец возвещает приход сына, в Новом завете сын — приход духа. В книгах пророков дело происходит в обратном порядке, и третья потенция пророчески возвещает вторую. Здесь обна­руживается движение потенций в зависимости от хода времени, а именно в «малахе Иеговы», в «ангеле господа», который, прав­да, не является непосредственно вторым лицом, но все же вто­рой потенцией, причиной появления второй потенции в В. В различные периоды он имеет различную форму, так что по

ШЕЛЛИНГ И ОТКРОВЕНИЕ

этой форме его появления легко определить время возникнове­ния отдельных книг, и, таким образом, из этого движения по­тенций можно вывести «изумительные» результаты, превосхо­дящие все то, что сделала до сих пор критика. Это определение есть «ключ к Ветхому завету, пользуясь которым мы можем доказать реальность представлений Ветхого завета в их отно­сительной истинности».

У Ветхого завета общая основа и общая предпосылка с язы­чеством. Отсюда языческий характер многих обрядов мозаизма. Так, например, обряд обрезания является, очевидно, смягчен­ной формой оскопления, которое играет такую большую роль в древнем язычестве, представляя собой мимически символи­ческое изображение победы следующей ступени над древней­шим богом Ураном. Таковы же запреты но части пищи, устрой­ство скинии завета, напоминающей египетские святилища, подобно тому как киот завета напоминает священный ящик фи­никиян и египтян.

Само появление Христа не является случайным, а пред­определенным. Римская эпоха была концом мифологии, так как религия римлян, не внося сама никакого нового момента, во­брала в себя все религиозные представления мира вплоть до представлений самых древних восточных религий и этим по­казала свою неспособность создать нечто новое. Одновременно из пустоты этих отживших форм возникло чувство, что должно явиться нечто новое. Мир притих в ожидании того, что будет. Из этой внешней римской мировой империи, из этого уничто­жения национальностей возникло внутреннее царство божие. Таким образом, когда исполнились сроки, бог послал сво­его сына.

Христос, отказавшись от [Аорсру] ôsoô *, от внебожественного бытия как божественного, стал человеком, доказывая этим на деле самым ясным и блестящим образом свою продолжавшуюся божественность. Под бедностью, на которую Христос обрек себя ради нас, следует понимать не отказ от своей божествен­ности, не поп usus ** таковой, а совлечение с себя цорсрт] ftsoù, образа божия. Божественная сущность остается в нем. Только он мог явиться посредником, так как он, происходя от бога, был носителем человеческого сознания. В его проявлении в язы­честве и в иудействе не было устранено начало, сковывающее и почти уничтожающее человечество; постоянно повторяющиеся жертвы могли устранить только симптомы, но не основу болезни.

* — Образа божия. Ред. ' = неиспользование. P»ö,

Ф. ЭНГЕЛЬС

Гнев отца мог быть побежден только другой волей, которая была бы сильнее его, сильнее смерти, сильнее всякой другой воли. Победить эту волю могла только моральная, а не физиче­ская сила, и именно величайшее добровольное подчинение посредника вместо человека. Величайшее добровольное подчине­ние человека никогда не было безусловно добровольным, под­чинение же посредника свободно, без его воли и вины свободно по отношению к богу. В этом смысл развития через язычество. Это нужно для того, чтобы посредник мог выступить как пред­ставитель сознания. Это решение было величайшим чудом бо­жественной благости.

Разумеется, физическая сторона вочеловечения не может быть объяснена в ее мельчайших подробностях. Материальную возможность для этого он имеет в себе. Быть материальным зна­чит служить материей для высшей потенции, подчиниться ей. Подчинившись богу, Христос становится материальным по от­ношению к нему. Но только ставши его творением, он имеет право быть вне бога. Вот почему он должен стать человеком. То, что вначале было у бога, то, что в образе божием господ­ствовало в язычестве над сознанием, рождается в Вифлееме как человек от женщины. Примирение всегда было только субъективным, поэтому достаточно было уже только субъектив­ных фактов. Здесь же требовалось победить гнев отца, и это смог только объективный факт — вочеловечение.

При этом вочеловечении третья потенция выступает как личность в роли посредника. Христос был зачат от святого духа, т. е. в силу святого духа, но не является его сыном. Функ­ция демиурга переходит к третьей потенции. Ее первое прояв­ление есть материальный человек — Иисус. Вторая потенция представляет собой материю, третья является ваятелем этой последней. Процесс этот является необычайным, материально непостижимым, но более возвышенному воззрению, конечно, понятным. Материю вочеловечения Христос взял из себя са­мого. Это первое образование, свойство которого нас тут больше не касается, было воспринято органическим процессом матери. Задавать еще вопросы было бы больше чем микрологией.

Если бог где-нибудь действует посредством своей воли, то это чудо. В природе все безвольно. Таков же и Христос. Функ­цию демиурга он имеет natura sua, без своей воли; таким обра­зом, он не может отказаться от нее как человек. Она становится здесь руководителем его воли. То, что сын живет в природе по своей воле, зависит от воли отца, и, таким образом, сын со­вершает чудеса силой отца. Кто после этих лекций будет читать Новый завет, найдет в нем многое, чего он раньше не замечал.

ШЕЛЛИНГ И ОТКРОВЕНИЕ 219

Смерть Христа была решена еще до того, как Христос стал человеком, и была одобрена Христом и отцом. Она была, таким образом, не случайна, а была жертвой, которой требовала бо­жественная благость. Задача была в том, чтобы отнять всякую силу у злого начала, преодолеть его в его потенции. Это могла сделать только посредствующая потенция, но не так, чтобы она противопоставила себя ему, как просто естественная потен­ция. Однако, так как сам бог хотел преодоления этого начала, то вторая потенция была вынуждена ему подчиниться. Ибо в гла­зах бога вторая потенция, ставшая естественной, не стоит боль­шего, чем отрицающее бога начало, хотя она стала естественной не по своей вине, а по вине человека. Это последнее обстоя­тельство дает ей также известное право быть, таким образом, вне бога. Бог так справедлив, что он не устраняет односторонне противоположного ему начала; мало того, он так человечен, что он больше любит это в сущности случайное начало, давшее ему возможность стать богом, чем необходимый момент, потен­цию, вышедшую из него самого. Он в равной мере является бо­гом противоположного начала, как и второй потенции. Это — его природа, которая даже выше его воли. Это всеединство всех принципов образует его божественное величие, и последнее не позволяет, чтобы указанное начало было сокрушено односто­ронне. Чтобы упразднить это начало, необходимо, чтобы'вторая потенция взяла на себя инициативу и всецело подчинилась богу в ее внебожественном бытии. Одного вочеловечения было для этого еще недостаточно. Немедленно после грехопадения Хри­стос последовал за человеком в его отчужденный от бога мир и стал между миром и богом. Становясь на сторону враждеб­ного принципа, он противопоставил себя отцу, вступил с ним в борьбу, сделался соучастником греха того бытия и должен был потерпеть наказание как без вины виноватый, как ответчик за богоотчужденное бытие. Это свое приравнение противополож­ному началу, вместе с взятыми на себя грехами мира, он дол­жен был искупить смертью. Это — основание его смерти. Прав­да, и другие люди умирают, но он умер совсем другой смертью, чем они. Эта смерть — чудо, в которое мы бы не осмелились ве­рить, если бы оно не было так достоверно. При его смерти при­сутствовало все человечество в лице его представителей: при этом были как иудеи, так и язычники. Языческое начало дол­жно было умереть языческой смертью, смертью на кресте; в этом, впрочем, не следует искать ничего особенного. Рас­пятие- на кресте было разрешением долгого напряжения *,

• Игра слов: «Ausspannung» —. «распятие», «Spannung» — «напряжение». Ред.

Дата добавления: 2015-07-20