Р0дйяа Зигфрида

Нь

ной, вырезанной на опале, Дианы, стоящей больше, чем вся его коллекция картин.

В Ксантене надо не забыть осмотреть коллекцию древностей г-на нотариуса Гоубена. Здесь собрано почти все, что было выкопано и найдено в местоположении Castra vetera ^m. Кол­лекция интересна, но не содержит ничего особенно ценного в художественном отношении, как этого и следовало ожидать от такой военной стоянки, как Castra vetera. Немногочисленные красивые геммы, найденные здесь, рассеяны по всему городу; единственный более крупный памятник скульптуры — это сфинкс, фута в три длиной, принадлежащий упомянутому выше хозяину гостиницы; он высечен из обыкновенного песчаника, плохо сохранился, но, впрочем, никогда и не был красивым.

Я вышел за город и поднялся на песчаную гору, единствен­ную естественную возвышенность на всем пространстве вокруг. На этой горе стоял, по преданию, замок Зигфрида. У опушки соснового леса я опустился на землю и стал смотреть на распо­ложенный внизу город. Окруженный со всех сторон плотинами, он лежал в котловине, над краем которой величественно воз­вышалась только церковь. Направо Рейн, охватывающий ши­рокими, сверкающими рукавами зеленый остров, налево, в го­лубой дали, — Клевские горы.

Что захватывает нас с такой силой в сказании о Зигфриде? Не развитие действия само по себе, не подлейшее предательство, жертвой которого пал юный герой, а глубокая значительность, заложенная в его личности. Зигфрид — представитель немец­кого юношества. Все мы, у кого бьется в груди еще не укрощен­ное трудностями жизни сердце, все мы знаем, что это значит. Все мы чувствуем ту же жажду подвига, тот же бунт против старинных обычаев, которые заставила Зигфрида покинуть замок его отца; нам глубоко противны вечные колебания, фи­листерский страх перед смелым деянием, мы хотим вырваться на простор свободного мира, мы хотим пренебречь осторож­ностью и бороться за венец жизни — подвиг. О драконах и великанах позаботились и филистеры, особенно в сфере цер­ковной и государственной жизни. Но время уже не то; нас запирают в темницы, называемые школами, где, вместо того чтобы сражаться, мы должны, точно в насмешку, спрягать во всех" наклонениях и временах греческий глагол «сражаться»; а когда нас освобождают от школьной муштры, мы попадаем в объятия богини нашего века — полиции. Полиция, когда думаешь; полиция, когда говоришь; полиция, когда ходишь, ездишь верхом, путешествуешь; паспорта, виды на жительство, таможенные квитанции, — пусть дьявол сражается с великанами

Ф. ЭНГЕЛЬС

и драконами! Они нам оставили только тень подвига, рапиру вместо меча, но к чему нам все искусство фехтования рапи­рой, если его нельзя применить для удара мечом? А когда, наконец, вырываешься на волю, когда побеждены, наконец, филистерство и индифферентизм, когда жажда подвигов нахо­дит себе выход, — то видите ли вы там, по ту сторону Рейна, башню Везеля? Цитадель этого города, называемая твердыней немецкой свободы, стала могилой немецкого юношества. И она стоит как раз напротив колыбели величайшего германского юноши! Кто был заключен там? Студенты, которые думали, что они недаром научились драться, — vulgo * дуэлянты и дема­гоги ^11в. Теперь, после данной Фридрихом-Вильгельмом IV амнистии ^ш, мы вправе сказать, что эта амнистия была не только актом милости, но и справедливости. Примем все пред­посылки, допустим, что государство по необходимости должно было выступить против этих союзов; однако все те, кто видит благо государства не в слепом послушании, не в строгой суб­ординации, согласятся со мной, что обращение с участниками этих союзов требовало восстановления их чести и достоинства. Демагогические союзы были так же естественны во времена Реставрации ⁴¹ и после июльских дней, как невозможны они сейчас. Кто же подавлял тогда всякое проявление свободного духа или назначал «временную» опеку над биением молодого сердца? А как обращались с этими несчастными! Можно ли отрицать, что именно этот правовой акт освещает ярким светом все невыгоды и пороки бумажной, тайной судебной процедуры и показывает противоречивость такого положения, когда опла­ченные государственные чиновники, а не независимые присяж­ные, должны судить по обвинениям в государственных преступ­лениях? Можно ли отрицать то, что приговоры произносились оптом или «гуртом», как выражаются купцы?

Но я спущусь к Рейну и послушаю, что рассказывают осве­щенные вечерней зарей волны земле, породившей Зигфрида, о его могиле в Вормсе и о потонувшем сокровище. Может быть, какая-нибудь добрая фея Моргана воздвигнет передо мной вновь замок Зигфрида или покажет мне, какие геройские под­виги суждено совершить сыновьям его в девятнадцатом веке.

Написано Ф. Энгельсом в ноябре 1840 г. Печатается по тексту журнала

Напечатано е журнале «Telegraph Перевод с немецкого

für Deutschland» M 197, декабрь 1S40 г.

Подпись: Фридрих Освальд

* — попросту. Ред.

[ 117

Дата добавления: 2015-07-20