Зажигалки.

Ночью тревога. Миша и Петя с Марусей спят. В подвал не идут, пусть бьёт, всё равно. Я взяла противогаз, вышла на лестницу… ужасный грохот! Звон… огонь!.. Кричу нашим. С лестницы не выйти – горит под дверью термит! Потом дежурные – засыпали. Вышла – горит всё: первый двор, второй двор, крыши, речной порт – сараи, Воинова, Чернышевского, все улицы вдоль и поперёк, и даже Нева! Оказалось, что под Литейным мостом стояла баржа с бензином от речного порта, шпионы сообщили (вредительство), баржу взорвали, и горит бензин. Бросал изверг – фашист просто сундуки и корзины с зажигалками. На одном нашем дворе собрали 217 зажигательных бомб. Сгорело несколько сараев, а дома спасли. С моей крыши сбросили пять бомб. Одна прожгла крышу, попала на чердак, но засыпали. Вот изверг-то!

№ 8. Смерть Миши. (6.02. 1942г.)

Просто удивительно, что мужчины, такие героические и выносливые на фронте, оказались такими слабыми и никудышными в блокаду Ленинграда! Женщины, тонкие, слабые, как былинки – и всё же держались мужественнее. Даже я, старуха 59-ти лет, голодная, не имевшая понятия о войне, и то была удивительно вынослива: не выспавшись совсем, в пять утра протоплю печки, нагрею воды, вымою и напою Мишу, дров напилю с Петей или Катей, наколю, постираю, сбегаю в церковь, оттуда – на рынок, – сменяю что-нибудь, а вечером ещё шью или кресты делаю в церковь для покойников, из банок американских, а мне за них давали масло для лампадки. Ещё в очередь за хлебом, да воду с Невы привезу на санках, плюс дежурства. Был и понос, – древесным углём спасалась, а Миша – никак не мог принимать уголь.

За четыре дня, его так понос ослабил, что он не мог уже бороться. От слабости и остановилось сердце… Умер без мучений (6 фев.42г.), как заснул. Да!… Я думаю, если бы не упрямился, пил бы уголь, – был бы жив. Тем более, прилетела Галя, привезла продукты, и он бы окреп, а значит, и сердце бы нормально работало. Так он не хотел умирать, сердился на меня, когда я говорила, мол, всё равно умирать придётся. Тяжело переживать, но, видно, такова судьба, а я-то зачем осталась? В милость или в наказанье – не знаю…Умирали люди – как мухи!

Дежурила я ночью в подвале. Кончилась тревога, пошла в дворницкую. Там была уборщица Кира, молодая хорошенькая женщина с девочкой 6-7 лет, и дворник. Натоплено – жара! Кира уложила дочку и сама разделась. Я ещё любовалась ею: стройная, худенькая, в розовом шелковом трико, а дворник – ворчит на неё: До чего стали бабы наглые, не стыдятся никого, бегают в портках, как не стыдно!» Утром, на дежурстве, узнаю: ночью и мать и дочь – умерли. А на другой день и дворник умер…

Господи помилуй, а я-то за счёт чего живу?! Сколько раз я каталась с водой по Неве, сверху – вниз! Наберу воды два ведра, а поднять и сил нет. Берег скользкий, как катальная горка. Наконец, вот-вот влезла! Но вдруг, поскользнусь, вода на меня, вся, как дед Мороз, во льду (морозы – 28-30°). Опять лезу назад, плачь – не плачь, помогать некому, привезу домой, а как поднять? Увидит Миша, чуть не заплачет, глядя на меня. А что делать? Сидеть без воды? (Миша едва ходил до жилуправления, я видела, что он уже совсем плохой). Удивительно, что даже не простудилась!

Ах, какие крепкие оказались бабы в блокаду! И не боялись! Бывало, сижу в конторе на дежурстве, так бомбит враг, аж земля ходуном под ногами! И Гаврилов придёт, и Миша зовёт: «Уйди в подвал!» – И не подумаю! Сижу, да читаю молитвы!

Бегала везде, где надо – и к сестре Лёле, и на рынок, и в очередь, и в церковь. Упаду – встану! Самой не встать – помогут, ну и дальше; а мужчины валились и тут же умирали, удивительно! Врачи говорили, что дистрофики перемрут через шесть лет – и ошиблись! Вот уже 1952-й год, старух так много – пропасть! Кривые, косые, на костылях – и все живут! А я-то – две операции ещё вынесла, и грыжу, и грудь – и всё живу. Ясно, такие вредные бабки не нужны и на том свете! Вот беда-то!

№ 9. Похороны Миши. (15 фев. 1942г.)

Миша надеялся жить. Во что бы то ни стало – увидеть кого-либо из детей. Его желание исполнилось! Из Череповца прилетела Галя! Он сказал: «Теперь я буду жить!» Кормили мы его усиленно, было у меня даже вино! Я обнадёжила, что завтра ещё сменяю, он обрадовался, но всё же чувствовал себя плохо, сказал: «Остаётся – нажраться и сдохнуть!» Затем заснул – и умер. Я тоже умерла бы, но спасла Галя. Она дала мне возможность уснуть на два часа. Наступила реакция, отъелась, успокоилась около Гали, и ожила!

У Гали начался понос. Я испугалась за неё, торопила ехать назад. Я вообще боялась, что её съедят. Ели покойников и умирающих людей, а у неё был вид свежий, провинциальный (из Череповца). Люди одичали, стали как звери, вернее, от голода – с ума сошли.

Наконец Галя уехала с девушкой-студенткой. Мне легче на душе стало, пусть я одна, ничего, как-нибудь справлюсь.

Лежал со мной Миша – 9 дней! Я пилила, сколачивала гроб и беседовала с ним. Он раньше всё сговаривался с дворниками, чтобы в случае нашей смерти сделали гроб, но получилось иначе – оба дворника умерли за ним, а я не могла хоронить в тряпке. Все удивлялись, глядя на меня, но им трудно понять. Надо прожить, как мы с Мишей 39 лет, душа в душу, – тогда будет понятно!

Утром, в 7ч., в Сретенье, 2-го фев., ст/ст., я пошла на кладбище, хлопотать о месте, яму рыть, и т.д. Охта далеко, ноги не идут, я отталкивала палкой себя в зад и, таким образом, двигалась вперёд, а то топчешься на одном месте, и всё, Где уж тут до Охты.

Пришла! Рабочих очень мало, берут невозможно дорого. У меня был один литр водки, две буханки хлеба – Мишин паёк, табак и деньги, 400 рублей, – никто не хочет! Ходила, просила, умоляла – ничего! Со мной была Маруся Чумакова, они с Катей и Петей привезли гроб. А я с 7-ми утра до 6-ти час. вечера бродила – никто не согласился! Наконец, вижу – рабочий с женой роют. Он уже от меня отказался, да видно, баба пожалела. Он предложил за моё «добро» подрыть рядом щель для гроба. Слава Богу!

Вдруг – тревога. Бомбят Охту! Упал снаряд, от нас метрах в трёх. Мужик дёрнул меня в яму: сейчас разорвётся! А он и не думает!… Немного погодя – второй снаряд, и тоже не разорвался, удивительно! Мужик обалдел: «Ты, видно, бабка, много молишься Богу!» А я отвечаю, – а что ещё можно делать в такое ужасное время, вся надежда на Господа. Просил меня и за него помолиться, и я, конечно, обещала. Правда, часто вспоминаю его с бабой и молюсь.

Пришли домой с Мар.Чумаковой (она мне много помогала в этот день и после), что-то дымом пахнет. Оказывается, в наш дом снаряд упал, а в моей комнате всё сорвано с окна – фанера, тряпки, и снегу до половины комнаты Маруся (Петина) рассказала, как было всё. Помянули Мишу, доели остатки продуктов, что Галя привезла, и я, не раздеваясь, сидя в пальто на оттоманке, уснула, измученная, до следующей бомбёжки в шесть утра.

После отбоя, стала разбирать снег, щепки, и другой мусор, после взрыва. Вижу, стоят во дворе Управхоз Гаврилов, нач. 1-го жил. управления Сычков и инженеры. Все смотрят на мою крышу. Я вышла во двор, может, на крыше бомба замедленного действия? Оказывается, им непонятно, как снаряд мог взорваться во дворе и не сорвать при этом мою крышу? Иду к ним, здороваюсь, а Гаврилов и говорит: «Вот она, блаженная!» Я удивилась. Оказывается, у них был разговор обо мне. В чём дело? Почему цела крыша? Выходит, что снаряд летел по прямой, на крышу, и вдруг упал во дворе. Когда я поняла всё, я только и сказала им: «Потому что Господь не велел!» и ушла домой. Много было чудесного. Буквально, «на руках пронесут тебя, и не споткнёшься о камень» (псал. Давида).

Затем я сколотила из досок крест и из жести набила надпись «М.Д. Игнатович, род. 1882г., умер 1942г., 6-го февраля», чтобы дети нашли могилу. После войны, вернувшись из Череповца, мы с Марией Чумаковой нашли место лишь по осколкам жести.

Дата добавления: 2015-07-20