Регрессия и идентификация в контрпереносе

По мнению Флисса (1942) установка психоаналитика базируется на эмпатии, которая в свою очередь определяется «временной пробной идентификацией» с пациентом. Шпиц (1956) относит этот процесс пробной идентификации к одной из форм регрессии на службе Я. В своей более поздней статье Флисс (1953) показывает, что происходит с этой временной пробной идентификацией в тех случаях, когда возникает более выраженная регрессия в контрперенос. Подобная регрессия вызывает у психоаналитика феномен, который Флисс называет «контридентификацией» (counteridentification), а именно, чрезмерно сильная и (не временная, а чаще всего) более длительно продолжающаяся идентификация с пациентом, которая в определённой степени изображает собой появляющийся в психоаналитике дубликат соответствующе сконструированной идентификации пациента. Такого рода контридентификация, как считает Флисс, должна постоянно и сильно мешать аналитической работе. Ещё больше расширила концепцию Флисса Анни Райх (1960), представившая точку зрения, что контрперенос ничем другим не является как только этим провалом временной пробной идентификации из-за возникновения «контридентификации». В таких обстоятельствах, по мнению Райх, появляется непосредственное удовлетворение импульсов соответственно принципу таль о на[i], когда у аналитика начинает проявляться тенденция отвечать любовью на любовь и ненавистью на ненависть, или когда психоаналитик запутывается в идентификации с пациентом, предоставляющей ему нарцистическое удовлетворение.

То, что Флисс описывает как хроническую идентификацию психотерапевта и как дубликат соответствующей хронической идентификации пациента, с перспективы Эриксона (1950, 1956) наверное можно назвать очень ранней Я-идентичностью, а именно, запечатлевшимися идентификациями, при которых в игре участвовали очень ранние объект-отношения. Опасность вхождения в такое «хроническое идентифицирование» связана с тем, что речь при этом идёт о вытесненной или отщеплённой ранней идентичности, которая связана с очень болезненным, травматическим опытом отношений, который сфера Я не могла интегрировать в то время, когда произошли эти ранние идентификации. Эта диссоциированная от остальной личности ранняя Я-идентичность содержит ещё и результаты прегенитальных агрессивных импульсов, то есть, соответствующие идентификации необычайно враждебного характера, так как они базируются на ранней интеракции, в которой пробуждались мощные агрессивные импульсивные влечения, чтобы проецироваться и опять интроецироваться. А одновременно эта ранняя Я-идентичность содержит также определённые архаичные формы защиты Я, среди которых прежде всего выделяется механизм проективной идентификации в том виде, каким его описывают Меляни Кляйн (1946, 1955), Паула Хайманн (1955) и Герберт Розенфельд (1949, 1952).

Я отношу проективную идентификацию к ранней форме проекции. Смотря со стороны структуральных аспектов Я проективное идентифицирование постольку отличается от проекции, что здесь спроецированный на внешний объект импульс не дистанцируется от сферы Я и не переживается как чуждый Я, и именно потому не дистанцируется, что продолжает сохраняться отношение Самости к этому спроецированному импульсу, в котором Самость остаётся «эмпатически» связанной с объектом. Страх, появляющийся в результате проекции импульса на внешний объект, превращается теперь в боязнь этого объекта, а потому и возникает потребность овладевать этим объектом и осуществлять над ним контроль, чтобы тот под влиянием (спроецированного агрессивного) импульса не напал на Самость. Как следствие или даже параллельно к проективному идентифицированию начинают исчезать границы между самостью и объектом (другими словами: потеря Я-границ), так как спроецированный импульс всё ещё частично принадлежит Я, а потому в этой области Самость и объект хаотично сливаются друг с другом.

Когда в переносе заново оживают очень ранние конфликтные объект-отношения, как это часто бывает при тяжёлых расстройствах характера, да и вообще у сильно дезорганизованных пациентов, то психотерапевт, если он не стремится потерять эмоциональный контакт с пациентом, вынужден вовлекаться в эмпатическую регрессию. Начиная с определённого пункта этого регрессивного процесса у психотерапевта тоже могут начать возрождаться ранние идентификации, а вместе с ними и механизм проективной идентификации. В такой момент психотерапевт вынужден сталкиваться с несколькими опасностями:

1. угрожают появиться старые страхи из-за существовавших раньше импульсов сильно выраженного агрессивного характера, теперь направленных против пациента

2. определённое устранение Я-границ в интеракции именно с этим пациентом

3. существует сильное искушение позволить себе доминировать над пациентом, так как он идентифицируется с переживаемым как угроза объектом из собственной предыстории психоаналитика.

На опасности такого развития указывали Флисс и А. Райх. И тем не менее эмоциональный опыт психоаналитика в подобных ситуациях может оказаться полезным, так как даёт сведения о виде страха, который переживает в данный момент пациент, и о связанных с ним фантазиях; не забывайте, что этот процесс у психоаналитика появляется в результате упоминавшейся «дубликатуры» аналогичного процесса у пациента. Поскольку психотерапевт в состоянии выдержать восприятие своих собственных агрессивных импульсов, не чувствуя себя из-за них, находящимся в слишком большой опасности, он может на этой базе очень эффективно помочь пациенту, наделяя его долей эмоциональной уверенности.

К счастью, у психоаналитика имеется целый ряд эффективных механизмов компенсации. У него остаются сохранными определённые части Я, даже когда другие части Я в этих обстоятельствах столь сильно попадают в эмпатическую регрессию, что в результате активации «хронической идентификации» у психоаналитика возникает проективная идентификация с пациентом. На более зрелом уровне сохраняется готовой к функционированию главная часть Я психоаналитика, которая среди всего прочего охватывает его зрелую Я-идентичность с относящимися к ней адаптивными и когнитивными структурами. Проективная идентификация вызывает у психоаналитика описанное нами уничтожение Я-границ в области его интеракции с этим определённым пациентом; таким образом, компенсаторно будут особенно перегружаться как раз те более зрелые Я-функции, которые в норме стабилизируют Я-границы.

В работе с тяжело регрессировавшими пациентами может случиться и так, что терапевт во время лечебного сеанса потеряет свою «психоаналитическую объективность», но под конец сеанса или спустя несколько часов ему, как правило, удаётся вновь обрести своё равновесие. В течении этого времени у психотерапевта осуществляется процесс проработки, в котором стабильные адаптивные и когнитивные структуры, относящиеся к более зрелой Я-идентичности, приходят с определённой поддержкой на помощь тем другим частям Я, в которых активировались примитивные идентификации, механизмы защиты и импульсы и поколебали Я-границы. Если осуществить такой процесс не удаётся, то психоаналитик не способен освободиться от установки контрпереноса, индуцированной в нём этим определённым пациентом. Он всё глубже запутывается в перманентном (постоянном) неадекватной эмоциональной установке по отношению к одному этому пациенту, и такое может продолжать днями, неделями или месяцами. Такие «зафиксировавшиеся» установки контрпереноса можно обнаружить по определённым симптомам, которые выходят за рамки того, что в литературе (Cohen 1952, Glover 1955, Little 1960, Menninger 1958, Winnicott 1960) описывается в качестве общих признаков реакции контрпереноса: например, психотерапевт обнаруживает, что он стал недоверчив по отношению к одному из пациентов, а возможно даже создал параноидные фантазии, что этот пациент может на него неожиданно напасть, разрисовывая себе то, каким образом это будет происходить; или психоаналитик начинает замечать, что его внутренние реакции на пациента расширяются, так что теперь в эмоциональные реакции аналитики включены и другие персоны, имеющие что-либо к его отношениям с этим пациентом; а в экстремальном случае у психоаналитика даже может развиться что-то наподобие «микропараноидной реакции». Здесь происходит следующее: оказался неудачным процесс проработки в сфере Я психоаналитика, и прежде всего потому, что пациенту удалось внутри терапевтических отношений разрушить более стабильную и более зрелую Я-идентичность психоаналитика, так что теперь аналитик вынужден «дублицировать» эмоциональную позицию пациента, не имея больше возможности держать этот процесс под контролем Я.

Необходимо обратить внимание на то, что психоаналитик вынужден проделывать регрессию на службе Я для того, чтобы не разорвать контакт с пациентом, а не потому, что скажем пациент своим поведением навязывает ему регрессивную позицию. Как раз из-за своих толерантности и нейтральности по отношению к пациенту, которые являются проявлением усилий психоаналитика оставаться в эмоциональном контакте с пациентом, подвергают аналитику ещё больше опасности относительно беззащитно подвергаться неадекватным, прежде всего агрессивным способам поведения пограничных пациентов. Фактически некоторые психоаналитики, которые особенно заинтересованы в работе с тяжело регрессировавшими пациентами, невольно становятся пассивными жертвами своих пациентов, так как терапевты вынуждены большую часть своих усилий затрачивать на прояснение своих собственных эмоциональных реакций, провоцируемых в них пациентом.

В принципе Я-идентичность зависит от интегрированности и одобрения концепции Самости, это относится и к идентичности психоаналитика в его отношениях к пациентами. И как раз в случае интеракции психоаналитика с пациентом, который кажется ему опасным, будь это в результате его особого поведения или в результате возникновения сильной регрессии контрпереноса, именно такого одобрения и не происходит. Вместо этого постоянно происходит подрыв идентичности психоаналитика, пока наконец те силы – а именно, структуры его более зрелой Я-идентичности – посредством которых он пытался поставить регрессию на службу Я, не исчерпываются. Применительно к практике можно сказать, что в аналитической работе с тяжело регрессировавшими пациентами важно определённое внешнее структурирование, то есть: необходимо заранее поставить границы тому, что может и что должен делать пациент, за которыми потом психоаналитик должен строго и ясно наблюдать, то делая прямое напоминание о них пациенту, говоря что в ситуации лечения не позволяется определённое действие, или даже осуществляя более жёсткий структурирующий приём, заключающийся в направлении в стационарную больницу или назначая дополнительную лечебную процедуру.

Ещё дальше идёт в использовании реакций контрпереноса у психоаналитика в качестве источника информации о внутренней эмоциональной структуре пациента Racker (1957), различая два типа идентификаций в рамках реакций контрпереноса: а именно «конкордантную» и «комплементарную» идентификацию. Под «конкордантной идентификацией» Раккер понимает идентификацию психоаналитика с соответствующей частью психического аппарата пациента, то есть сферы Я с Я, Сверх-Я с Сверх-Я. В конкордантной[ii] идентификации психоаналитик переживает у себя то же самое чувство, которое в этот момент переживает пациент; по мнению Раккера эмпатию можно понимать как прямое проявление конкордантной идентификации.

Выражение «комплементарная (дополняющая) идентификация» (введённое Хеленой Дойч) относится к идентификации психоаналитика с объектами переноса пациента. То есть, в этой позиции психоаналитик переживает чувства, приписываемые пациентом своему объекту переноса, в то время как сам пациент заново переживает те чувства, которые он ощущал ранее в отношениях к родительским фигурам (имаго). Так, например, психоаналитик может идентифицироваться с функцией Сверх-Я в связи со строгим, запрещающим образом отца и после этого ощущать склонность критиковать пациента и желать каким-либо образом доминировать над ним, в то время как пациент чувствует страх, занимает подчинённую позицию или у него даже заново оживает мятежный протест, определявший отношения с отцом. По мнению Раккера психоаналитик постоянно сменяет два этих вида идентификаций-контрпереносов. И теперь именно на регрессивном уровне, на котором у психоаналитика появляются проективные идентификации, будет наиболее сильно проявляться ещё и комплементарная идентификация. И когда психоаналитик, как я описывал, сражается в этой ситуации с натиском примитивных импульсов в самом себе и в стремлении овладеть этими импульсами ощущает склонность начать доминировать над пациентом, тогда он повторяет этим более раннее отношение пациента к одной из значимых фигур родителей. Таким образом возникает значимая и специфическая ситуация, которая – в том случае, когда правильно понята и проработана – может оказаться краеугольным камнем психоаналитической работы с такими пациентами. В таких условиях аналитику даже может удаться посредством коррективного опыта, накапливаемого в аналитической ситуации, добиться фундаментальных структурных изменений в сфере Я пациента. Но с другой стороны, в такой момент для аналитической ситуации существует также огромная опасность в том, что прежний травматический опыт из детства пациента вновь повторится на анализе. Так как если психоаналитик потеряет в этой ситуации способность постоянно освобождаться от своей контрпереносной связи, то он заново в прежнем виде воспроизводит Circulus vitiosus[iii] травматической интеракции пациента с негативным имаго родителя.

…………………………………………..

Дата добавления: 2015-07-20