Барон Карл-Густав Маннергейм и Павел Скоропадский: Королевство Финляндия и Украинская Держава

Падение монархии в России стало толчком распада империи, в основе которой лежал династический, а не национальный принцип государственности[i]. Формирующиеся новые государственные образования, или как их называли рандштаты,стремление к полному суверенитету связывали с отречением монарха и освобождением от данной ему ранее присяги (Финляндия — 1809 год, Украина — 1654 год). Приход к власти в России большевиков, провозгласивших право наций на самоопределение, с одной стороны, ускорил процесс распада единой государственности, однако, с другой стороны, разжег пожар Гражданской войны, наиболее интенсивно происходившей в 1918 году на территории новых государств: Финляндии и Украины. Для большевиков принцип самоопределения наций был всего лишь фикцией, под которой они понимали «самоопределение рабочего класса» и установление советской власти в новых государствах. Как отмечал в своих мемуарах барон Карл-Густав-Эмиль фон Маннергейм: «Если бы мы не поднялись на борьбу в 1918 году, Финляндия в лучшем случае превратилась бы в автономную область Советского Союза — без каких бы то ни было национальных свобод, без настоящей государственности, и нам не нашлось бы места среди свободных наций»[ii]. Приблизительно то же можно сказать и об Украине. Так, например, в циркулярной телеграмме ЦИК Советов Украины от 7 марта 1918 года говорилось: «мы никогда не рассматривали Украинскую Советскую республику как национальную республику, а исключительно как советскую республику территории Украины»[iii].

На фото: Карл-Густав-Эмиль фон Маннергейм

Контрреволюция в Финляндии и Украине первоначально предполагала борьбу с большевизмом на своей территории, а затем стала ставить стратегическую задачу реставрацию монархии в России. В отличие от Добровольческой армии, отстаивающей принцип «непредрешенчества», и провозгласившей лозунг «Единая и неделимая Россия», монархическая контрреволюция предполагала восстановление дореволюционного порядка, отказ от идеи Учредительного Собрания, а также более гибкий подход к проблеме территориального единства будущей монархической России. Например, сохранение независимости Королевства (бывшего Великого княжества) Финляндии после реставрации монархии в России не подлежала сомнению и не вызывала дискуссию в финском обществе. Более того, реставрация монархии в самой Финляндии происходила путем избрания короля среди претендентов из европейских династий, поскольку последний великий князь из дома Романовых, отрекся от престола и тем самым освободил финский народ от присяги ему. Несмотря на это Финляндия должна была принять деятельное участие в «воссоздании России», и «такая «услуга» стала бы основой для будущих дружественных отношений»[iv]. Перед Украинской Державой, в зависимости от внешнеполитической ситуации, стоял выбор: либо сохранение полной независимости, либо широкая автономия в составе федеративной монархической России. Гетман Украинской Державы генерал-лейтенант Павел Петрович Скоропадский полагал, что Украина должна стать основой для восстановления России, но России федеративной, где Украина займет достойное место среди других равноправных частей федерации[v]. Политическими и военными лидерами новых государств стали генералы русской службы, убежденные монархисты: главнокомандующий, а затем и регент Королевства Финляндии, генерал-лейтенант барон Карл-Густав-Эмиль фон Маннергейм, гетман Украинской Державы генерал-лейтенант Павел Петрович Скоропадский. В европейской печати формировался образ барона Маннергейма как лидера русских белых и главы русского белого правительства[vi]. В большевицкой пропаганде образ гетмана Украинской Державы Павла Скоропадского формировался как основного врага советской власти и главы всероссийской монархической контрреволюции. В.И. Ленин несмотря на то, что Украинская Держава не располагала армией и фактически не воевала с РСФСР, боялся Скоропадского больше, чем Маннергейма, Краснова и Корнилова с Деникиным. Скоропадский для Ленина стал именем нарицательным. Например, В.И. Ленин в докладе по внешней политике 14 мая 1918 года заявил, что то, что произошло на Украине «легко произойдет и в России»[vii]. Затем на митинге в Сокольническом клубе 21 июня 1918 г. В.И. Ленин снова выразил опасение, что контрреволюция осчастливит «нас каким-нибудь Скоропадским»[viii]. Наконец, В.И. Ленин признался дважды: на митинге в Симоновском подрайоне 28 июня 1918 г.: «Народ устал и его, конечно, можно толкнуть на какое-либо безумие, даже на Скоропадского, ибо народ в своей массе темен»[ix], и в докладе Совета народных комиссаров 5 июля 1918 г.: «с голодом не шутят, и народные массы, если в голоде им не помочь, с голоду способны метнуться даже к Скоропадскому»[x]. Сама же Украинская Держава большевикам представлялась как база всероссийской реставрации, монархический «Коблец». Член большевистской делегации Д. Мануильский, находившийся в Киеве, заявил: «Для черносотенной реакции самостийная Украина была раньше всего окраиной – Вандеей, куда, как в Кобленц, стекалась вся русская знать с остатками неотнятого имущества, где происходила мобилизация сил для наступления на Москву …»[xi]Маннергейм и Скоропадский как кадровые военные и лидеры контрреволюции прекрасно понимали, что формирование любого государства невозможно без создания армии, в противовес революционным демагогам, стремящимся упразднить армию и заменить ее так называемой народной милицией, «красной гвардией», «гайдамаками» и т. д. Финляндия, несмотря на то, что не располагала воинскими формированиями, сумела создать весьма эффективную армию в короткий срок (3-4 месяца) и отстоять свою независимость в борьбе с красными (январь — май 1918 года). Первоначально основу вооруженных сил составляли добровольцы, так называемый «щюцкор», но все же главная причина военного успеха белых заключалась в том, что Главнокомандующим генерал-лейтенантом бароном К.-Г. фон Маннергеймом сразу же был отброшен милиционный принцип и свернута деятельность различных «военных комитетов», был взят курс на создание именно регулярной армии, на основе всеобщей воинской повинности (закон от 18 февраля 1918 года[xii]), с высокой дисциплиной, офицерскими и унтер-офицерскими званиями, знаками различия, погонами и т. д. Армию создавали специалисты, имеющие боевой опыт и многолетнюю довоенную службу в рядах Русской армии, в частности, генерал-майор П. фон Герих, заведовавший ранее учебными и призывными центрами Петроградского военного округа[xiii]. Основу финского офицерского корпуса составляли как русские офицеры (по данным С.В. Волкова их было 2-2,5 тыс.[xiv]), так и шведские офицеры-добровольцы (всего 84, из которых 34 кадровых, в том числе 5 в Ставке[xv]), а унтер-офицерские кадры состояли не только из бывших унтер-офицеров Русской армии, но также и из финских егерей 27-го Прусского егерского батальона, прошедших обучение в Германии[xvi].

Финская Белая армия уже в феврале 1918 года, — когда был объявлен призыв, — насчитывала 32 тыс. чел. Ей противостояла 70 тыс. красная армия (40 тыс. русских большевизированных войск и 30 тыс. красной гвардии[xvii]), но несмотря на это белая армия успешно вела крупные наступательные операции. В мае 1918 года численность Белой армии составила 70 тыс. человек[xviii]. Успешные боевые действия белых в Финляндии заставили красных умерить пыл. К концу 1918 года финская действующая армия, находившаяся в 25 верстах от Петрограда и 60-80 верстах от Мурманской железной дороги в Карелии, составляла 40-50 тыс. чел. Ей противостояли силы красных также в 40-50 тыс.[xix], при этом вся действующая армия красных насчитывала 300 тыс.[xx]Украина, напротив, имея колоссальный кадровый потенциал, не сумела создать эффективной армии, вместо этого были самочинно сформированы вооруженные ватаги, по замечанию полковника А.А. Зайцова: «боевая ценность которых была близка к нулю»[xxi]. В отличие от Финляндии, где армия и государство создавались консервативными и контрреволюционными кругами, в Украине во главе национального движения стали социалисты, практически аналогичные тем, с которыми приходилось воевать белым в Финляндии. Во главе Центральной Рады, по признанию члена Генерального Войскового комитета поручика П. Скрипчинского, были «фантазеры и демагоги», лозунг которых был: «геть милитаризм, хай живе народня милиция!»[xxii]. Украинизация Русской армии в 1917 году, проводимая различными солдатскими комитетами и «Всеукраинскими Войсковыми съездами», вела к подрыву морального и боевого духа, большевизации, дезертирству[xxiii]. В конце концов было объявлено выборное начало, при котором Рады и советы становились фактическими хозяевами армии[xxiv]. Финны, поляки и чехословаки начали строить государство с вооруженной силы, украинцы же с говорильни на съездах[xxv]. По данному поводу поручик П. Скрипчинский отмечал в своих воспоминания: «Украинизация была первым ярмом, накинутым революцией на шею украинцев, подставленной ими же самими, она стоила многих жизней напрасно потерянных... В отличие от польских легионеров сознательных, украинский элемент в украинизированных частях несознательный»[xxvi]. Безусловно социалистические лозунги и партийная пропаганда не могла создать национальную армию, а только разрушить старую. Генерал от кавалерии А.А. Брусилов заявил по данному вопросу следующее: «украинизация не может быть средством для создания украинской национальной армии, так как она (украинизация) на мой взгляд, является какой-то мешаниной национализма и социализмом. Всякие социалистические платформы в армии – дело пропащее: они разрушают самую сильную армию и могут послужить поводом к гражданской внутренней войне …»[xxvii], что собственно и случилось в Украине в январе 1918 года. Вместе с тем, в Украине формировалось здоровое консервативное военное ядро для создания национальной армии во главе с будущим гетманом генерал-лейтенантом П.П. Скоропадским и подполковником Кельчевским[xxviii]. Лидеры Центральной Рады М.С. Грушевский, В.К. Винниченко, С.В. Петлюра и военный министр Н. Порш, относились с недоверием к генералитету (в частности, к командующему 1-м украинским корпусом генерал-лейтенанту П.П. Скоропадскому и его начальнику штаба генерал-майору Я.Г. Гандзюку), не без основания опасаясь контрреволюции со стороны военных, которых В.К. Винниченко презрительно называл «офицерней», и наивно полагая, что армию могут возглавить атаманы, бывшие штабс-капитаны, такие как Н.Л. Шинкарь или еще хуже алкоголик Хилобоченко, Ю.Н. Тютюнник, Ю. Божко, а также полковник Ф.В. Тимченко, подполковник П. Балбачан[xxix]. Украина вместо регулярной армии, к сожалению, пошла по пути создания народной милиции: «вольного казачества», «гайдамаков». С.В. Петлюра вызывал украинизированные части с других фронтов на Украину, но при этом даже не думал об их размещении и довольствии. Как отмечал поручик П. Скрипчинский, это было одной из причин развала[xxx]. За период 1917 года личный состав украинизированных частей был доведен до полмиллиона солдат[xxxi], но на момент наступления красных войск на Киев УНР не располагала силами для защиты своей столицы, многие украинизированные части либо объявили нейтралитет, либо перешли на сторону большевиков. Во всеобщем хаосе и развале украинские социалисты готовы были обвинять кого-угодно, лишь бы оправдать свою революционную деятельность. Так, например, В.К. Винниченко заявил: «если бы тогда были на Украине свой Александр Македонский или Наполеон, то и они не могли бы спасти положения». В ответ следует согласиться с поручиком П. Скрипчинским: «Казалось иначе; создание тех или иных исторических условий и обстоятельств, в которых началось строительство украинской армии, зависело в большей мере от личных или партийных убеждений высшего руководителя украинского государственного строительства... 1917 год может служить примером, как не надо ходить в казармы с политикой... Часто само создание молодых частей базировалось на личной амбиции отдельных особ или служило личным целям... Если прибавить к этому сильно тогда развитую демагогию, то станет понятным, как легко тогда можно было сделать воинские части игрушкой в руках отдельных лиц и течений политических... Главными чертами тогдашней оценки военного контингента были национальные и социальные убеждения и взгляды; критерий же чисто военный часто отсутствовал»[xxxii]. Собственно, неправота В.К. Винниченко подтверждается ярким примером национально-государственной и военно-политической работы с противоположным результатом, который продемонстрировала Финляндия, находящаяся в более сложном положении: первоначальное отсутствие национальных воинских формирований и опыта их создания на фоне нахождения на своей территории многократно превосходящих сил врага и более интенсивно протекающей Гражданской войны. Военный министр УНР Н. Порш, напротив, проводил мероприятия, направленные на дальнейшее разложение армии: расформирование и демобилизация наиболее боеспособных частей, 25 декабря 1917 года произошла отмена военной организации, воинской дисциплины, воинских званий, погон и иных знаков различия, даже военной формы, введение выборности командного состава, атаманщины. Даже в дни наступления большевиков на Киев Н. Порш объявил о демобилизации[xxxiii]. П. Скрипчинский вспоминал: «Революция в войсках официально углублялась... после отмены формы, киевский вокзал полон уезжающими в «отпуск» сердюками, одетыми в парадную форму... Войско фактически перестало быть войском». И, наконец, Н. Порш решил заменить армию в Киеве Красной гвардией, которую он вооружил. В самом военном министерстве происходили партийные митинги и собрания. Финансирование шло не регулярных частей, а инсургентских атаманских отрядов. Сами министры боялись военной охраны своих учреждений, небезосновательно опасаясь своего ареста со стороны военных[xxxiv]. Военные действительно готовили арест и насильственное отстранение военного министра. В то время как под Киевом уже шли бои у штаба Киевского Военного округа появились 2 броневика, сопровождаемые взводом конницы с транспарантом «Долой изменников Винниченко и Порша!»[xxxv]. Во главе переворота в Киеве было предложено стать подполковнику Кельчевскому, но произошла отставка Н. Порша. Новым министром был назначен штабс-капитан Немоловский, который через несколько дней перешел на сторону большевиков[xxxvi]. В отличие от Финляндии, в Украине подавляющее большинство офицеров не имело никакого желания сражаться на стороне Центральной Рады, более того идея украинской государственности для нихбыла чужой и непонятной[xxxvii]. Именно эта часть, сохраняющая нейтралитет в борьбе с большевиками, будет затем почти поголовно уничтожена в период красного террора, учиненного бывшим подполковником М.А. Муравьевым, после занятия Киева большевиками (всего, по данным Красного Креста было уничтожено 3 тыс. офицеров, по другим данным до 6 тыс.[xxxviii]). Как можно заметить, количество уничтоженных офицеров приблизительно равно количеству сил красных Муравьева, штурмовавших Киев. Вместе с тем, по данным П. Скрипчинского, в Киеве находилось около 40 тыс. офицеров, прибывших с фронта после начала переговоров в Бресте, больше половины из них вообще было враждебно настроено к Украине[xxxix]. Как можно заметить, число вполне достаточное, чтобы дать отпор силам красных, но в Киеве не было своего Маннергейма, способного организовать эту массу, независимо от ее политической ориентации, на борьбу с большевиками. Как справедливо заметил П. Скрипчинский: «Действительно, до сих пор для многих представляется загадкой, почему Украина, имевшая в 1917 году громадный людской материал для создания национальной армии, не смогла выставить против 3500 большевиков отряда Муравьева соответствующих сил и не могла загасить пожара гражданской войны на своей территории. События покажут причины этого и во всяком случае не вину войск, а что касается цифр, это вопрос совершенно проблематичный. Действительно, армия создавалась, и Украину защищали свои силы, какие и почему вместо армии на поле боя посылались гимназисты»[xl]. Если говорить о численном составе украинского войска, то наиболее достоверные данные собраны Я.Ю. Тинченко: на фронте — 80,9 тыс. пехоты, 1350 конницы, 612 орудий, внутри Украины — 25363 штыка, 1680 шашек, 44 орудия, 12 самолетов[xli]. Соотношения же сил в борьбе за Киев в январе-феврале 1918 г. выглядели следующим образом: Центральная Рада — 1,9-3 тыс., большевики — 4,5 тыс. плюс киевская красная гвардия — 1,5 тыс. Отряд Муравьева, прибывший для штурма города насчитывал 3,5 тыс., 12 орудий, 2 броневика, 2 самолета и бронепоезд[xlii]. При этом в боях 24 января (6 февраля) 1918 года участвовало со стороны большевиков 2400 человек, со стороны Центральной Рады 650 человек[xliii]. Несколько отличаются данные генерала Н.Н. Головина: в борьбе за Киев участвовало 5 тыс. красных и 1200 бойцов Центральной Рады[xliv]. После отступления из Киева «украинская армия» насчитывала от 316 до 1150 человек[xlv]. То есть, мы можем говорить о фактическом отсутствии украинского войска после эвакуации Киева. В целом, в Украине отсутствовала нормальная система обеспечения и сбережения войск, а также штабного планирования по обороне Украины[xlvi]. Самочинные формирования по 10-20 человек объявляли себя «полками», во главе с выборными атаманами, а настоящие полки митинговали, не выполняли приказов и оставляли позиции[xlvii]. Украинская армия, руководимая самостийными атаманами хаотично оборонялась от наступающих большевиков, в то время как армия Финляндии, под руководством генерал-лейтенанта барона К.-Г. фон Маннергейма, вела стратегические наступательные операции, окружая крупные группировки противника, как например, под Тампере и Выборгом, и наносила удары по тылам противника, захватывая стратегические магистрали, как например, Мурманскую железную дорогу в Карелии. Откуда у украинских военных могла взяться воля к победе, если в бою под Шепетовкой в декабре 1917 года украинская сводная бригада 2-го Сечевого корпуса разбежалась, ее командир, генерал-майор Б. Поджио бежал, прихватив казну. Корпус, во главе которого стал штабс-капитан Кудря быстро большевизировался, солдаты разбежались, а военное имущество было распродано на аукционе в Вернигородке[xlviii]. Собственно, в этот период всеобщего развала государства и армии в Украине формируются два противоположных лагеря: казацкий, во главе с генерал-лейтенантом П.П. Скоропадским, представляющий консервативные контрреволюционные и монархические силы, землевладельцев и зажиточное крестьянство, и гайдамацкий, во главе с атаманом С.В. Петлюрой, во круг которого группировались республиканские силы полуинтеллигенции левой социалистической ориентации. Казацкий центр решительно готовился к государственному перевороту, но произошла задержка с формированием казацких частей. Гайдамацкий кош, высланный навстречу наступающим большевикам, перешел на их сторону[xlix]. Особенность украинского случая было в том, что не контрреволюционные силы создавали армию и государственность, а у власти находились революционеры, которые продолжали свое разрушительное дело. Например, сохранявший относительную боеспособность 1-й украинский корпус для Центральной Рады считался контрреволюционным и она боялась «гетманства» больше, чем большевиков, принцип украинских социалистов, как заметил генерал-майор Я. Гандзюк: «лучше пусть погибнет все, лишь бы не было контрреволюции»[l]. Если в Финляндии контрреволюция победила самостоятельно, то в Украине она была «принесена на германских штыках». Германия отправила на помощь финским белым весьма незначительный контингент: по одним данным 9-10 тыс. чел., в составе Балтийской дивизии генерал-майора графа Р. фон дер Гольца (7 тыс.) и бригады полковника барона фон Бранденштайна (2-3 тыс.)[li]. На Украину же были направлены значительные силы: германские 21 пехотная (к 1 мая число сокращено до 16[lii]) и 2 кавалерийские дивизии и австро-венгерские 8 пехотных и 2 кавалерийские дивизии[liii]. Всего войска интервентов насчитывали около 300 тыс.[liv]. К 4 мая 1918 года вся территория Украины была очищена от красных[lv]. Для сравнения территория Финляндии окончательно освобождена к 15 мая 1918 года, правда, самостоятельно, а не с помощью интервентов, как Украина. Если говорить о составе украинских вооруженных сил в период германского наступления в феврале — мае 1918 года, то Украина располагала только двумя малочисленными соединениями: так называемой «Синей дивизией», сформированной из военнопленных в лагерях Германии, в составе 6 тыс. чел.[lvi], находившейся в непосредственном подчинении Германскому командованию и расформированной накануне гетманского переворота в апреле 1918 года, и Запорожской бригадой генерал-майора А. Натиева, в составе 3 тыс. чел., также подлежащей расформированию, но сохраненной из-за «ярко выраженной антибольшевистской направленности»[lvii]. Однако, бригада, как любое самочинное формирование, подверженное атаманщине, стала быстро разлагаться, и уже после гетманского переворота солдаты желали либо разбежаться по домам, либо идти на гетмана[lviii]. В дальнейшем бригада, объявленная дивизией, под командованием полковника П. Балбачана, примет участие в антигетманском восстании Директории. В мае 1918 года австро-венгерским командованием на Волыни была сформирована из военнопленных «Серая дивизия», которая в августе была передана в состав Вооруженных Сил Украинской Державы, в составе 15 тыс. бойцов. Но, как любое соединение, созданное из военнопленных, она также оказалась небоеспособной, с сильными антигетманскими настроениями, и находясь на охране демаркационной линии, подвергалась воздействию большевистской пропаганды, в результате также примет участие в антигетманском восстании ноября-декабря 1918 года[lix]. Гетманские власти медлили с созданием армии не только в силу запрета немцами Украинской Державе иметь регулярную армию, кроме полицейских частей. В секретном докладе на имя гетмана, по этому поводу говорилось: «Распропагандированная часть темной массы враждебна в настоящее время идее государственности, а потому призванная на военную службу на основе всеобщей воинской повинности в своем большинстве эта темная масса даст целиком ненадежный элемент, склонный к бунту и непослушанию, а особенно к политиканству».

На фото: Генерал Скоропадский

Гетману П.П. Скоропадскому так и не удалось сформировать эффективную армию. Его личным детищем была Гвардейская Сердюцкая дивизия, в составе 5 тыс. чел. (в действительности только 3,5 тыс.), по образцу лейб-гвардии: офицеры — только довоенного времени и только дворяне, а солдаты из зажиточных крестьян-хлеборобов, имеющих не менее 50 десятин земли. Однако, данная дивизия оказалась хороша только для парадов, кроме того, и она не избежала частых случаев дезертирства (уже через месяц с начала формирования зафиксировано 800 случаев дезертирства). Наконец, в октябре 1918 года правительство Украинской Державы начало формирование офицерских добровольческих дружин, которые также оказались ненадежным элементом, поскольку не признавали ни власти Гетмана, ни Украинской Державы как таковой. Хотя мобилизационный ресурс офицерства был достаточно высоким: на территории Украинской Державы находилось более 100 тысяч офицеров. Однако, большая их часть была деморализована, поэтому офицерские добровольческие дружины в крупных городах не превышали 4 тыс. человек. Офицерские дружины обладали также и низкой боеспособностью. Так, например, при осаде Киева войска Директории насчитывали 5 тыс. бойцов, им противостояли офицерские дружины общей численностью 3 тыс. Однако, они беспорядочно отступили в город, который был сдан без боя начальником обороны князем Долгоруковым. В плен попало около 2 тыс. офицеров. Итак, подводя некоторый итог следует отметить различия в формировании государственности, армии в Финляндии и в Украине. Если в Финляндии армия была сформирована консервативными контрреволюционными кругами и основывалась на твердой дисциплине, то в Украине, напротив, контрреволюция обладала значительно меньшим потенциалом, а революционные круги разрушили армию, создав вместо нее атаманские ватаги и самочинные инсургентские формирования с выборным начальством. Таким образом, это привело к тому, что, имеющая несравненно больший военный потенциал Украина лишилась собственной армии и проиграла большевикам, в то время как одновременно начавшая борьбу за независимость Финляндия, не имеющая на первых порах военных кадров и достаточного вооружения для армии, а также многочисленного обученного резерва, оказалась в выигрышном положении, и сумела победить силы красных, создав эффективные и многочисленные вооруженные силы. Несмотря на многочисленность офицерского корпуса и громадный обученный резерв солдатского и унтер-офицерского, мобилизационный потенциал Украинской Державы оказался весьма низким, по причине распространения большевистской пропаганды, усталости от войны (чего не наблюдалось в Финляндии), морального разложения фронтовиков. Ставка Гетмана на довоенных офицеров-дворян и не воевавшую молодежь из зажиточных крестьянских семей также не оправдалась, из-за низкого уровня патриотизма и высокой политизации всех слоев общества. Важным фактором являлась и австро-германская оккупация Украины, оказывающая негативное моральное воздействие на все слои украинского общества. Если в Финляндии немецкий контингент имел весьма численно ограниченный характер и был соразмерен 10-15 % от финской армии 7-9 тыс. против 70 тыс., то в Украине войска интервентов (300 тыс.) значительно превышали все национальные парамилитарные формирования (60 тыс.) на фоне отсутствия реальной регулярной армии (только штабы и кадры 8 корпусов). Как уже отмечалось, в Украину контрреволюция была принесена германской армией, а не созрела внутри страны. Вместе с тем, обе страны стали островами порядка в море всероссийской революции, и базой для всероссийской контрреволюции и реставрации. Как отмечал полковник А.А. Зайцов: «И Финляндия, и Украина... и казачьи земли... были теми территориями, на которых могли формироваться и нарастать контрреволюционные силы. Они являлись базой русской контрреволюции. Но требовать от контрреволюционной базы стать ее движущей силой значило требовать невозможного». И в Финляндии, и в Украине монархическая контрреволюция в лице государственных лидеров, генерал-лейтенантов русской службы не противоречила принципу сохранения национальной государственности, и противостояла национализму Добровольческой армии, лозунгом которой был: «Единая и неделимая Россия!». Различия же состояли в том, что офицерство в Украине, в отличие от Финляндии, в большинстве своем не разделяло убеждений главы государства и даже враждебно было настроено по отношению к самому государству.

Дата добавления: 2015-07-25