Октябрь 15, 1987

Свет не горел, ветер настойчиво выламывал оконную раму, но Алсана, безоговорочно верившая Би-би-си, уселась в ночнушке на софу и не думала шевелиться.

— Ну да, раз мистер Лобстер сказал, значит, точка. Он ведь с Би-би-си, куда деваться!

Самаду надоело с ней биться (Алсана свято верила в незыблемость английских институтов, таких как принцесса Анна, Королевское эстрадное шоу, Эрик Морекамбе[56] и радиопередача «Женский час», и переубедить ее, судя по всему, было невозможно). Он достал из кухонного стола фонарик и пошел наверх к Миллату.

— Миллат? Миллат, отзовись! Ты дома?

— Может быть, Абба, а может, и нет.

Самад пошел на голос из ванной и обнаружил там в шапке грязной розовой пены Миллата с комиксами «Виз».

— Классно, папа. Фонарик. Посвети мне, а то плохо видно.

— Еще чего. — Самад вырвал из его рук книжку с комиксами. — Надвигается ураган, а твоя безумная мать собирается сидеть здесь и ждать, пока не рухнет крыша. Вылезай. Пойдешь в сарай и принесешь палок и гвоздей, мы из них…

— Но, Абба, я ж голый!

— Не заговаривай мне зубы, у нас чрезвычайное положение. Я сказал: пойдешь в сарай…

Снаружи донесся чудовищный треск, как будто что-то вырвало с корнями и ударило о стену.

Через две минуты все семейство Икбалов разной степени одетости сгрудилось у окна на кухне и смотрело туда, где прежде стоял их сарай. Миллат трижды щелкнул каблуками и выдал на публику с уличными интонациями: «О-о-о, лучше дома места нет. Лучше дома места нет».

— Женщина, ты наконец убедилась? Теперь-то ты пойдешь?

— Может быть, Самад Миа, может быть.

— Хватит! Обойдемся без референдума. Мы едем к Арчибальду. Может, у них еще есть свет. В любом случае там на порядок безопаснее. Вы оба, марш одеваться. Соберите все жизненно необходимое и пулей в машину!

Когда Самад, державший багажник, чтобы его не захлопнул ветер, увидел, что именно его жена и сын считают жизненно необходимыми вещами, он сильно удивился, а потом расстроился.

Миллат взял:

«Прирожденный бегун» (альбом Спрингстина)

Постер Де Ниро из фильма «Таксист» (сцена «Я с тобой говорю»)

Бетамаксовскую кассету с фильмом «Пурпурный дождь»[57]

Джинсы-стрейч «Леви’с» (с красной этикеткой)

Черные бейсбольные туфли «Конверс»

Книжку «Заводной апельсин»

Алсана взяла:

Швейную машинку

Три баночки тигрового бальзама

Баранью ногу из морозилки

Ванночку для ног

Роман Линды Гудмэн «Звездные знаки»

Большую коробку душистых сигарет

Музыкальный фильм «Лунный свет над Кералой») с Диварджиитом Сингхом в главной роли

Самад грохнул багажником.

— Где перочинный нож, где продовольствие и фонарики? Потрясающе. Где награды, по которым можно узнать, что кто-то из Икбалов является ветераном войны? И ни у кого даже в мыслях не возникло взять Коран. Что главное в минуту опасности? Духовная поддержка. Я возвращаюсь в дом. Из машины ни шагу.

В кухне фонарик выхватил из темноты чайник, газовое кольцо, чайную чашку, занавеску и сюрреалистичный набросок: обломки сарая, скворечником примостившиеся на соседском каштане. Он нагнулся и достал из-под раковины швейцарский армейский нож, забрал из гостиной позолоченный Коран с бархатной каймой и собрался уходить, но вдруг его охватило желание поймать на миг бурю, урвать кусочек масштабного краха. Дождавшись, пока ветер немного утихнет, он открыл дверь и осторожно вышел в сад; фонарь широкой полосой осветил сцену апокалипсиса в городском предместье: во всех окрестных садах дубы, кедры, платаны, вязы выдернуты с корнем, заборы повалены, садовая утварь — в щепки. И только его сад, не раз осмеянный соседями за забор из гофрированного железа, отсутствие деревьев и тесные грядки с пахучими травами, оставался относительно невредимым.

Не успел довольный Самад сложить в голове некую аллегорию о противостоянии гибкого восточного тростника и упрямого западного дуба, как налетел новый порыв ветра: толкнул его в бок, рванулся к рамам, играючи вышиб стекло и подчистую вымел из кухни всю утварь. Огретый по уху пролетавшим мимо дуршлагом, Самад покрепче прижал к груди книгу и припустил к машине.

— Ты чего уселась за руль?

Алсана вцепилась в «баранку» и сказала Миллату, глядя в стекло заднего вида:

— Кто-нибудь скажите моему мужу, что машину поведу я. Как-никак я выросла у Бенгальского залива. Мне не раз приходилось видеть, как моя мать пробиралась на автомобиле сквозь бурю, в то время как мой будущий муж с выводком школьных дружков-педиков развлекался в Дели. Так что он займет пассажирское кресло и без моей команды не пикнет.

Со скоростью 5 километров в час Алсана ехала по пустому темному шоссе, со скоростью 175 километров в час ветер безжалостно таранил крыши высоченных зданий.

— Так вот, значит, какая эта Англия! Не за этим я сюда ехала. Никогда больше не стану слушать мистера Краба.

— Амма, его зовут мистер Лобстер.

— Теперь и навсегда он для меня Краб, — с мрачным видом отрезала Алсана. — Плевать на Би-би-си.

Свет у Арчи вырубился, но в хозяйстве Джонсов имелось все необходимое на случай любых катастроф — от приливов до ядерного взрыва; к тому моменту, когда прибыли Икбалы, дом был освещен десятками газовых ламп, садовых фонарей и ночников, входная дверь и окна наспех укреплены фанерой, а ветви садовых деревьев собраны и подвязаны.

— Главное — все предусмотреть, — провозгласил Арчи, открыв дверь отчаявшимся Икбалам с пожитками в руках, эдакий властелин королевства «Сделай сам». — О своих нужно заботиться, верно? Я не в упрек, не подумайте, я хотел сказать: ветер мне нипочем. Разве я не говорил тебе, Икбал, говорил ведь миллион раз: проверь несущие стены. Если с ними хоть малость чего не так — все, ты пропал, приятель. Ну и вот. А у тебя даже пневматического гаечного ключа — и того нет. В этом и суть.

— Да-да, замечательно, Арчибальд. Можно мы войдем?

Арчи попятился.

— Конечно. Сказать по правде, я ждал, что ты приедешь. Ты же дрель от отвертки не отличишь, Икбал. В теории ты силен, а вот на практике… Проходите наверх, только осторожно, там ночники — здорово придумано, да? Привет, Алси, ты, как всегда, неотразима, привет, Миллат, паршивец. Итак, Сэм, выкладывай: каков ущерб?

Самад послушно перечислил разрушения.

— Дело не в окнах, они что надо, сам вставлял. Это рамы. Небось на раз повылетали из этих хлипких стен.

Самад был вынужден с ним согласиться.

— Самое худшее еще впереди, помяни мое слово. Ладно, сделанного не воротишь. Клара и Айри на кухне. Мы зажгли бунзеновскую горелку, скоро жратва подоспеет. Как бушует-то, а? Телефон не работает. Электричество тоже. Никогда такого не было.

На кухне царило неестественное спокойствие. Клара помешивала бобы, тихонько напевая мелодию из «Солдат Буффало». Айри, склонившись над блокнотом, самозабвенно писала типичный дневник тринадцатилетнего подростка:

20:30. Пришел Миллат. Красавчик, конечно, но такой несносный! Джинсы, как всегда, в облипку. На меня и не смотрит (разве что КАК НА ДРУГА). Я влюблена в идиота (глупо!). Вот бы ему мозги, как у братца… мечты, мечты. Детская любовь и детская пухлость — увы и ах! Буря не утихает. Ну все, надо идти. Допишу как-нибудь потом.

— Приветик, — сказал Миллат.

— Приветик, — сказала Айри.

— Кошмар, да?

— Ага, с ума сойти.

— У отца нервный приступ. Дом в клочки разнесло.

— Еще бы. Мы здесь тоже на ушах стояли.

— Хотел бы я знать, что бы вы без меня делали, молодая леди, — заметил Арчи, вгоняя очередной гвоздь в какую-то фанеру. — Это самый защищенный дом во всем Уиллздене, так-то. Даже не скажешь, что за окном буря.

— Да, — протянул Миллат, успевший бросить прощальный взволнованный взгляд на апоплексические деревья в раме, пока Арчи окончательно не заколотил небо деревяшками. — В том-то и беда.

Самад схватил его за ухо.

— Не наглей, парень. Мы знаем, что делаем. Разве ты не в курсе, в каких нам с Арчибальдом довелось побывать передрягах? Для того, кто впятером теснился в танке в самой гуще сражения, каждую секунду рискуя жизнью среди пуль, едва не чиркающих о задницу, и в этих немыслимых условиях умудрялся брать в плен врага, — ураган, доложу я тебе, просто тьфу, мелочь. Он может пережить… да, да, безумно смешно, — промямлил Самад, заметив, что дети и жены как один симулировали нарколепсию. — Кто будет бобы? Подставляйте тарелки.

— Опять за свое, — сказала Алсана. — Веселенький у нас будет вечер, если старая боевая кляча примется за свои россказни.

— Давай-давай, Сэм, — подмигнул ему Арчи. — Расскажи нам историйку о Мангале Панде. Вот смеху будет!

— О не-е-ет, — взмолилась вся честная компания, тыкая ребром ладони в горло и хрипя.

— Жизнь Мангала Панде, — возмутился Самад, — не повод для смеха. Он соль жизни, отец современной Индии, большая шишка в истории. Где бы мы без него были?

Алсана фыркнула.

— Большая и толстая дырка от бублика. Каждый дурак знает, что большая шишка у нас Ганди. Или Неру. Может, еще Акбар,[58] но он горбатый и носатый, мне он никогда не нравился.

— Черт побери! Что за чушь ты несешь, женщина! Что тебе про это известно? Проблема: бал правит рыночная экономика, реклама и права на экранизацию. Вопрос: захотят ли белозубые красавцы-мужчины сыграть тебя, и так далее. У Ганди был мистер Кингсли — браво! — а кто возьмется за роль Панде? Панде куда как менее красив, верно? Слишком индийская внешность, большой нос, широкие брови. Потому-то я вечно донимаю вас рассказами о Мангале Панде. Вывод: если не я, то кто же?

— Слушайте все, — сказал Миллат, — я изложу вам краткую версию. Прадед…

— Для тебя прапрадед, глупыш, — поправила Алсана.

— Не важно. Решил отыметь англичан…

— Миллат!

— …хорошо, поднять восстание против всех этих Джеков-Джонов, обкурился до чертиков, пальнул в капитана, промазал, выстрелил в себя, промазал — тут и виселица наизготовку…

— Наготове, — машинально поправила Клара.

— Наготове или наизготовку? Пойду принесу словарь. — Арчи отложил молоток и слез с кухонной стойки.

— Да неважно. Конец. Скуш-но.

Тут мамонтово дерево — типичный представитель флоры Северного Лондона, которое, выпустив из ствола три скромных кусточка, в итоге отращивает роскошную крону, приют для целой диаспоры сорок, — это дерево вдруг вырвалось из собачьего дерьма и бетона, сделало нетвердый шаг и рухнуло в обморок; проломив водосток, раму, фанеру, разбив газовую лампу, ствол приземлился на то место, где только что стоял Арчи.

Арчи сориентировался первым: пока все, плача и дрожа, с тревогой ощупывали друг друга, он сбил полотенцем огонек, разгоравшийся на кухонных пробковых панелях. Хотя Арчи был заметно потрясен вторжением в его «сделайсамовскую» империю, он не дрогнул перед стихией и, связав ветви кухонными тряпицами, приказал Миллату и Айри потушить в доме все газовые лампы.

— Не хотим же мы сгореть заживо? Лучше поищу черный пластик и электрический шнур. Как-нибудь справимся.

Самад скептически хмыкнул:

— Ты уверен, Арчибальд? Ума не приложу, как с помощью электрического шнура можно исправить тот факт, что в кухне лежит полдерева.

— Люди, я в шоке, — заикаясь, пробормотала Клара после затяжного молчания; буря как раз ненадолго стихла. — Тишина — дурной знак. Моя бабушка — упокой ее Господь — всегда так говорила. Тишина означает, что Бог переводит дыхание и набирается сил для нового крика. Давайте отсюда уйдем.

— Это было единственное дерево с этой стороны дома. Лучше остаться здесь. Хуже не будет. К тому же… — Арчи нежно коснулся жениной руки. — Вам, Боуденам, такое довелось пережить! Твоя мама родилась в момент землетрясения, Боже спаси и сохрани. В тысяча девятьсот седьмом году Кингстон разваливался на куски, а Гортензия появилась на свет. Такой штормишко ее бы не испугал. Кремень, одно слово.

— Да какой там кремень, — спокойно ответила Клара, вставая посмотреть в разбитое окно, что творится снаружи, — просто везение. Везение и вера.

— Думаю, нам надо помолиться. — Самад взялся за свой сувенирный Коран. — Этим вечером мы достаточно убедились в могуществе Создателя.

Отыскав нужное место, Самад жестом патриция протянул книгу Алсане, но та захлопнула ее и взглянула на мужа. Алсана назубок знала Слово Божие (с таким-то образованием и родителями), но веры ей недоставало, поэтому только крайняя необходимость вынудила ее процитировать Коран.

— Я не поклоняюсь тому, чему вы поклоняетесь, а вы не поклоняетесь тому, чему я поклоняюсь. Я ведь не поклонюсь тому, чему вы поклонялись, и вы не поклонитесь тому, чему я поклоняюсь. Вам — ваша вера, мне же — моя вера! Сура сто девятая, перевод Н. Дж. Дэвуда.[59] А теперь кто-нибудь… — Она посмотрела на Клару. — Пожалуйста, напомните моему мужу, что он не Барри Манилоу[60] и не может заставить весь мир плясать под его дудку. Он дудит в свою дуду, а я в свою.

Презрительно отвернувшись от жены, Самад уперся ладонями в книгу и спросил:

— Кто хочет помолиться вместе со мной?

— Извини, Самад, — донесся сдавленный голос (Арчи в поисках мешков для мусора сунул голову в чулан). — Это и не по моей части тоже. Никогда не был набожным. Без обид.

Еще пять минут было тихо. Вдруг тишина раскололась, и Господь воззвал так, как предсказывала внучке Амброзия Боуден. Гром обрушился на дом, словно желчь умирающего, и, подобно последнему проклятию, сверкнула молния; Самад зажмурился.

— Айри! Миллат! — позвала Клара, а за ней Алсана. Ответа не было. Арчи в чулане выпрямился и стукнулся головой о полочку со специями.

— Десять минут назад были здесь. Вот те на. Где наши дети?

* * *

Один ребенок был в Читтагонге, и друзья подбивали его снять лунги и пройтись по знаменитой крокодиловой топи; другие два улизнули из дома, чтобы поглазеть на бурю, и брели сквозь ветер, как сквозь высокую воду. На уиллзденской спортплощадке состоялся такой разговор.

— Кошмар!

— Да, с ума сойти!

— Ты уже сошла.

— Что ты имеешь в виду? Я в порядке!

— Ага, рассказывай. Ты глаз с меня не сводишь. Что ты там писала? Вот зануда. Вечно что-то пишет.

— Ничего особенного. Обычная дневниковая чушь.

— Ты спишь и видишь, как бы со мной перепихнуться.

— Я тебя не слышу! Громче!

— ПЕРЕПИХНУТЬСЯ! СО МНОЙ! ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ, Я ЗНАЮ.

— Ничего подобного! У тебя мания величия.

— Ты мечтаешь о моем члене.

— Вот дурак!

— Ничего не выйдет. Ты для меня великовата. Я таких больших не люблю. Не буду с тобой спать.

— И я с тобой не буду, озабоченный!

— К тому же, представь, как бы выглядели наши дети.

— Да, красавчики вышли бы те еще.

— Они получились бы коричнево-черные. Или черно-коричневые. Плосконосые негритята с веснушками и зубами, как у кролика. Вылитые фрики!

— Кто бы говорил. Видала я портрет твоего деда…

— ПРА-ПРА-ДЕДА.

— Огромный шнобель, кошмарные брови…

— Это плод воображения художника, да будет тебе известно.

— Наши дети были бы чокнутыми, в вашей семейке и этот пра-пра, и вообще все чокнутые. Это у вас в генах.

— Ага, ага. И все равно я с тобой не стану.

— К твоему сведению, ты мне безразличен. У тебя теперь кривой нос. И с тобой одни проблемы. Кому они нужны?

— Эй, поосторожней. — Миллат подался вперед и, столкнувшись с ее торчащими зубами и на миг просунув меж ними язык, выпрямился. — Не то огребешь эти проблемы.

Дата добавления: 2015-07-25