День 11

У меня был сон про Сэл прошлой ночью. На самом деле ничего удивительного.

Она была здесь со мной и мы сидели за столом друг напротив друга. Итан стоял, облокотившись о стену, и наблюдал за нами. Мы с Сэл обсуждали что‑то очень важное, а Итан повторял за мной каждое слово. Меня это раздражало и я сказала ему, чтобы оставил нас наедине. И вот так запросто, Итан вдруг исчез, а вместо него появился Нэт. Самодовольный Нэт, который слишком много улыбался. Это раздражало, в свою очередь, Сэл и она велела ему оставить нас. Я улыбнулась Сэл и потянулась через весь стол, чтобы взять её за руку, но она превратилась в Итана и сказала, – Грейс, может быть мы к чему‑нибудь придем? – Потом я проснулась, желая, чтобы люди из сна, по крайней мере, были так любезны и оставались такими же как во сне, а не вводили бы в такое нефиговое заблуждение.

* * *

Я подумала, что продолжу с того места, где закончила вчера, изложу весь жизненный цикл нашей дружбы в хронологическом порядке. После того, как я поведала Сэл про свои порезы, какое‑то время всё было хорошо. Никто бы со стороны не заметил перемены, но я обратила внимание, что она стала как‑то по‑другому смотреть на меня. Я чувствовала, что она всегда старалась угадать моё настроение. Например, если я выпадала из душевного равновесия без особой причины (не то чтобы это было так редко), она наклоняла голову набок и задумчиво смотрела на меня. Я почти слышала, как она думает: буду ли я себе резать. Сэл скорее всего думала, что она ничем не выдает себя, но я часто ловила её на том, что она ищет свежие порезы (которых она еще не видела). Я не особо заморачивалась на этот счет. Она вела себя так, как и должна была себя вести лучшая подруга. Мне это нравилось.

Время от времени, пыталась разговорить меня – зачем я резала себя. Я не стала выслушивать её теории на этот счет и тут же старалась сменить тему. Почему на всё должна быть причина? Некоторые вещи просто происходят.

Итак, наша дружба была несколько не сбалансирована: я – вся такая, вызывающая жалось, и Сэл, присматривающая за мной большую часть времени. Она, безусловно, много раз выручала меня: когда меня рвало в туалете какого‑нибудь убогого клубешника. И она умела отговаривать меня от чего‑нибудь такого и непонятно с кем, о чем я могла потом сожалеть.

Мне не очень льстила отведенная роль Несчастной Подружки, но Сэл, казалось, хотела приглядывать за мной. И наверное, мне было нужно, чтобы за мной приглядывали.

Всё изменилось несколько месяцев назад.

Я была в Глазго, гостила у своей бабушки на Пасху.

На славу повеселилась: немного пошарилась по магазинам, много читала, вела приятные долгие беседы за чашечкой отличного любимого чая. (Чай всегда был отличным, ни разу ни попалось какой‑нибудь гадости.) Я вернулась домой в прекрасном расположение духа и принимала уже подарки с родины Сэл: милейшие Лох‑Несское чудовище и шотландскую куклу‑волынщика со страшными выпученными глазищами.

Я заметила, что Сэл уже прибывает ни в таком радостно‑солнечном настроение, которое у неё было на момент моего отъезда. Ну, может оно не было таким очевидным. Она смеялась подаркам, что я привезла ей, и с интересом слушала моё повествование о прошедших праздниках. Но было что‑то не так – я была в этом уверена. Было что‑то такое, едва уловимое, ну вроде как вы возитесь с настройкой уровня яркости у телика. Она будто бы сникла, погасла. Она не казалась ни печальной или подавленной, или обеспокоенной, или еще чего‑нибудь в таком духе. Она просто не была уже прежней Сэл.

Я спросила её, что с ней произошло, как только увидела её, но она твердо меня уверяла, что всё хорошо и ничего не изменилось. Я знала, что Сэл лжет и начала давить на неё, но в ответ она начала только раздражаться и я отступила. Потом я подумала, что она сама мне обо всём расскажет, когда будет готова. Я даже не представляла, что мне придется столько ждать.

Ближайшие недели всё шло более или менее свои чередом. Сэл явно делала всё возможное, чтобы вести себя как обычно, но я на это не купилась. Кажется никто и не заметил, что с ней что‑то произошло. Её родители были слишком заняты с Кэмом, которого шпыняли в школе. А в нашей школе, как обычно, все были слишком погружены в себя и заняты только собой.

Прошло около месяца, как я наблюдала за Сэл и пыталась хоть за что‑нибудь зацепиться. Мне казалось, что ей становится только хуже. Я обратила внимание, что она отталкивают тарелку с едой во время обеда, даже не притронувшись к еде. И у меня было такое ощущение, что она теряла вес. Но она продолжала настаивать, что ничего не случилось, всё по‑прежнему.

На моё ежедневное.

– Здоровки, как оно? – теперь в этих словах был скрытый смысл, мол, – Здоровки как оно‑то на самом деле? – Но Сэл не велась на это. Казалось, что она всё больше и больше отдалялась. Я чувствовала, как она отстраняется от нашей дружбы. И это было печально.

Как то в четверг вечером, как раз на кануне наших экзаменов, мы с Сэл свернули в парк. Мы шли ко мне домой, чтобы немного позаниматься английским. Не то чтобы нам надо было что‑то делать, но мы по крайней мере делали вид, что прикладываем хоть какие‑то усилия.

Это было великолепное утро, типа птички поют, вперемешку с песнями, утро из фильмов пятидесятых годов, но как только мы вышли из школы, небо тут же затянули тяжелые облака, и когда мы уже проходили через ворота парка, тупо полил сильный дождь.

Мы просто остановились, смотрели друг на друга и хихикали. В течение минуты или около того, мы обе смотрели как принимаем душ в одежде. Потом я сгребла Сэл и побежала к огромному старому дубу, росшему рядом с качелями. Мы сели спиной к стволу, смеясь и дрожа, наблюдали за тем, как мамашки отчаянно пытались нацепить чехлы от дождя на детские коляски. Вскоре мы остались единственными в парке. Дождь все так же барабанил.

Мы какое‑то время сидели, загипнотизированные дождем, который демонстрировал своё шоу только для нас. Сэл повернулась ко мне, словно пытаясь прочесть что у меня на уме или, может, пытаясь всё взвесить, о чём думала сама. Ого, похоже время‑то пришло. Мне стало немного не по себе. Страшновато.

– Есть кое‑что, о чем мне нужно тебе рассказать, – Предполагала ли, что то, о чем она собирается мне рассказать всё изменит, тут же? Скорее нет. Но я догадывалась, что это нечто весомое.

– Думаю, я беременна. – Три слова, вот и весь разговор. Всё, что я смогла на это изречь, было – Господи Иисусе! – Класс. Прекрасно сказано. Отлично поддержала.

Сэл начала плакать и это просто разбило моё сердце. Я крепко обняла её и держала в своих объятьях. Она раз за разом продолжала повторять одно и то же: – Что же мне делать? – Я говорила, что всё будет в порядке и что мы со всем разберемся, и окончательно ли она уверена? Но я никак не могла до неё достучаться, поэтому я зажала её лицо между своих ладоней и заставила взглянуть в мои глаза, – Сэл, послушай‑ка меня. Ты уверена, что беременна? Ты сделала тест? – Сэл покачала головой и всхлипнула, – Я знаю, что беременна. Знаю. Знаю. Как же могло так случиться?

Должно быть мы просидели добрых минут двенадцать, прежде чем я заметила что Сэл очень сильно знобило. Она выглядела просто ужасно. Мы пошли на автобусную остановку, я обнимала её за плечи, она спотыкалась, была будто в ступоре. Думаю, что она всё еще плакала.

Всю дорогу до дома мы сидели молча. Наверное, меня просто невозможно было бы сильнее удивить. Как такое могло случиться? Я думала, что она скорее всего девственница…Конечно, она никогда мне ничего подобного не рассказывала, если…Когда она успела? С кем? И почему она раньше мне ничего не рассказала?

Я привела её к себе домой и отвела наверх в свою спальню. Мы переоделись в сухую одежду. Я даже уступила ей свои любимые джинсы. Она сидела за туалетным столиком, пока я расчесывала её мокрые спутанные волосы. Она смотрела в зеркало, но я поняла, что на самом деле она ничего не видит.

Я глянула на отражение Сэл. Назвала бы я её красивой? Наверное да. Определенно да. Светлые волосы, едва касаются плеч. Она часто собирает их в какую‑то замысловатую прическу, которая всегда выглядит так будто к ней не прикладывали‑то и особых усилий. Карие глаза и медового оттенка кожа. Счастливица.

Когда я закончила расчесывать волосы Сэл и, быстренько расчесав собственные (скучного каштанового цвета, на сто рядов перекрашенного в рыжий), села на край кровати. Сэл развернулась на стуле лицом ко мне. С одной стороны мы сидели так близко к друг дружке, но были так далеки друг от друга. – Итак ты собираешься поведать мне, что же произошло?

Она покачала головой. Но в глаза мне так и не посмотрела.

– Лааадно, и как давно ты уже…? – слова застряли у меня в горле. Я не могла поверить, что мы говорим об этом.

– Две недели, – сказала она тихо. Две недели? Может у неё могла быть просто задержка эти две недели или что‑то вроде того. Или она определенно уверена, что забеременела? Ё‑моё. У меня нет ни малейшего представления о таких делах.

– Так, две недели. Знаешь, ты не можешь быть до конца уверенной, пока не сделаешь тест. У тебя просто может быть задержка, ну, там, знаешь, из‑за стресса. Так что давай не будем пороть горячку и спешить с выводами. – В голове у меня это выглядело так правильно, но как только я произнесла это в слух, показалось полным бредом. Может ты просто знаешь и всё, что беременна. Может начинаешь себя чувствовать по‑другому? Откуда, черт возьми, я‑то могу знать?

Её глаза снова стали влажными и слезы потекли по щекам.

– Я уверена, что беременна. Я знаю это с тех пор, как…

– Пожалуйста, Сэл, расскажи мне, что случилось. Я твоя лучшая подруга – если уж ты мне не можешь рассказать, как облажалась… – Я поморщилась. – Извини…ляпнула, не подумав. – Она усмехнулась моей паршивой шутке, покачала головой и грустно посмотрела на меня.

– Пожалуйста…ты должна понять. Я просто не могу сказать, – у меня было такое чувство, что это такая проверка, может это самая серьезная проверка нашей дружбы. Если я только смогу подобрать правильные слова и смогу её убедить открыться мне. Вместо этого, я выдала очередную идиотскую реплику, которая была вовсе не смешной.

Я чуть ли ни на коленях умоляла её всё рассказать мне, но она уперлась рогом землю. И я не могла не почувствовать как во мне занозой засела обида. Я рассказала ей самые свои сокровенные, потаенные секреты; разве в ответ не должно быть того же? Я отвернулась и посмотрела в окно. Дождь, наконец‑то, прекратил лить.

Она взяла меня за руку.

– Грейс, не злись на меня. Я не вынесу, если ты будешь злиться на меня.

– Я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать. Как я могу помочь, если ты мне ничего не рассказываешь? – я злилась, но не хотела, чтобы она знала об этом.

– Не важно что и как случилось. Я не хочу даже думать об этом. Пожалуйста не вынуждай меня вспоминать об этом. Я не хочу, чтобы ты ненавидела меня или думала, что я еще тупее, чем ты уже думаешь. Мне просто нужно, чтобы ты была здесь, рядом со мной. – Она молила меня, прямо сейчас. Напуганная и уязвимая и грустная. Моя злость исчезла.

– Почему я должна тебя ненавидеть? Почему я могу подумать, что ты тупая? Всякое случается. Я имею в виду, это конечно был шок, но ничего такого. Я никогда бы не подумала о тебе ничего такого. Неидиотничай. Ты знаешь это не хуже меня. Но, если ты действительно не хочешь говорить мне, тогда надо полагать, то я должна всё пропустить мимо ушей, не так ли? – Расскажи мне, расскажи, расскажи, НЕМЕДЛЕННО!

Похоже Сэл была благодарна тому, что я больше на неё не давила. Она встала и зевнула. – Боже мой, как же я устала. Не возражаешь, если я вздремну? Всего несколько минут. – Она свернулась на кровати, как котенок.

– Эээ…Сэл, тебе не кажется, что есть вещи, которые мы должны обсудит? – Как она вообще может сейчас думать о сне.

– Потом, Грейс, всё потом, обещаю, – Она казалась такой уставшей, что я решила оставить её в покое. Может она будет более рассудительной после короткого сна. Я легла рядом с ней и пялилась в потолок, пока не услышала, как её дыхание расслабилось и она заснула.

Итак, моя милая и невинная лучшая подруга была беременной. Ну, или во всяком случае, она, кажется, была почти наверняка уверена, что так и было. Внутри неё растет малыш. Фактически настоящий, живой малыш/ плод/ не суть важно как назвать. И это было очень, очень, очень плохо. Хуже не придумаешь. И всё же перво‑наперво. Я должна заставить Сэл сделать тест на беременность, чтобы удостовериться. А то вдруг это всего лишь досадное недоразумение и чего зря поднимать ложную тревогу.

Я не могла даже представить: с кем же она переспала. У Сэл не мог быть секс с кем попало, она для этого слишком разборчива. О Боже, может её изнасиловали. Это могло бы объяснить её нежелание рассказывать мне, что же произошло. Мне захотелось немедленно же её разбудить и расспросить. Но она выглядела такой спокойной и умиротворенной – я просто не решилась.

Я решила, что сейчас чашка чая будет в самый раз. Ничего нет лучше, в условиях кризиса, чем чашка чая. Я спустилась на кухню и поставила чайник. Облокотившись на столешницу, я потягивала свой чай. Мой разум лихорадило, казалось он просто не мог остановиться на одной теме, тут же переключался на другую. Как такое могло произойти? И какого ляда, она потом не выпила противозачаточную таблетку? И где была я, когда это всё происходило? Пасха. Должно быть я тогда уезжала на Пасху. Если бы я была здесь, возможно, ничего бы и не случилось. Может это моя вина?

* * *

Вот это совпаденьеце. Как только я подумала о чашке чая, и угадайте‑ка кто входит? Итан: Человек Загадка, несет кружку (белую) дымящегося горячего чая. Он аккуратно ставит её в углу стола, напротив меня, подальше от бумаги, которую я уже исписала. Получилась уже довольно приличная кипа, которая может превратиться в здоровенный том. Я написала уже гораздо больше, чем в любую из тех попыток, когда я пыталась написать роман. Может это должно было раньше со мной произойти. В реальном мире на слишком многое приходится отвлекать, отличная отговорка, чтобы не писать. Если бы только это было в моем случае.

Чай хорош. Обжигающе горяч и не слишком крепкий. Это первая чашка чая с тех пор, как я здесь очутилась. Может быть Итан рассчитывает на какое‑нибудь вознаграждение? Я держала кружку, полностью обхватив её своими пальцами. Похоже, на уголёк. Или объятие. Я могла бы его обнять. Объятие – это такое универсальное оружие, которое заставляет всё плохое отступить.

Допив чая, я поняла, что упустила замечательную возможность застать Итана врасплох. Я бы бросила ему кружку в лицо и сделала ноги.

Смогла бы я?

Может в следующий раз я именно так и сделаю?

Не знаю.

Почему я такая жалкая? Разве я не должна предпринять попытку, чтобы вырваться отсюда…разве нет?

* * *

Должна ли пытаться выбраться отсюда? Зачем мне бы хотеть возвращаться в ту грандиозную кучу дерьма, которую из себя представляет моя жизнь? Ничего же не изменится. Интересно, что они сейчас чувствуют. Бьюсь об заклад, они просто счастливы, что меня не стало, что я исчезла. Скорее всего для них всё стало гораздо проще. Они могут быть (или притвориться), какое‑то время, расстроены, но считаю, что они довольно быстро со всем справятся.

О, а интересно, про меня в газете‑то написали? Должны бы, если конечно они не считают, что у меня возраст не подходящий. "Пропала подросток, семнадцати лет", но к этому уже не так относятся, как, например, к пропажи малыша или даже двенадцатилетки. Наверное, обо мне на следующий день просто сообщили в местной газетенке. Надеюсь, что я была на первой полосе, но я очень, очень, очень надеюсь, что они не поместили туда мою последнюю школьную фотку, потому что я тогда забыла, что должен был прийти фотограф, проспала и не помыла голову. На башке у меня было чё попало.

Возможно мама попросила бы у Сэл сносную фотку, учитывая, что нашими фотоаппараты мы не пользовались уже несколько лет. Мы даже не купили цифровик. В нашей семье папа был назначен на место фотографа. У нас дома есть фотографии со мной. Вообще‑то, под завязку восемь альбомов. Все датированы и подписанные, спрятанные в шкаф за теликом, под потрепанной коробкой с настольной игрой. (Почти) всё детство Грейс Карлайл. Теперь мама, скорее всего, приложит больше усилий, чтобы сохранить их.

Может Сэл дала им фотку, которую она сделала, когда я заснула по пути домой с концерта. Её напечатают в газете – я буду выглядеть как труп. При условии, конечно, что трупы пускают слюни. Но Сэл же не поступит так со мной, правда? Кого я пытаюсь насмешить?

Держу кулачки за одну из тех фоток, что сделали на вечеринки у Кристи. Сэл застала меня врасплох, позвав меня, чтобы я обернулась, а потом щелкнула. Она подумала, что это будет очень забавно, потому что она знала, что я терпеть не могла тогда фотографироваться. Я схватила фотоаппарат и давай смотреть чего она там наснимала, приготовившись уже всё УДАЛИТЬ, УДАЛИТЬ, УДАЛИТЬ. Но сказать по правде, на фотках я выглядела ничего так. Мои волосы выглядели потрясно (но только потому что Сэл над ними до этого по колдовала), а мои глаза светились радостью. Я была похожа на человека, который только и ждал, что с ним непременно произойдет нечто очень хорошие (на человека, с которым это хорошие и постоянно случается. Уж извините). Плюс я была одета так, что моя грудь и впрямь выглядела большой, что само по себе подвиг.

Да, точно. В газете опубликуют одну из тех фотографий. Если они, конечно, не подумают, что я выгляжу на ней немного шлюховато. Вот зараза! Бьюсь об заклад, что они всё‑таки выберут одну из школьных. Брр. Уже одного этого было бы достаточно, чтобы отбить охоту просыпаться по утрам. Тогда остается только надеяться, что они напечатают очень маленький снимок.

Не думаю, что попаду в какую‑нибудь государственную газету. Люди моего возраста постоянно пропадают, ведь так? Наверное все думают, что я смылась с каким‑нибудь парнем, с которым познакомилась через интернет. Может маман записала одно из этих обращений по местному телевидению, умоляя меня вернуться домой, и обещая, что мне это не грозит никакими последствиями.

Неа. Могу поставить на что угодно, что мать скорее всего отвалила отдыхать или свинтила в Лондон накупить себе еще больше тряпок, которые она никогда не оденет. Нет, ну, серьезно, сколько пар обуви нужно женщине её возраста? Я хочу сказать, что я люблю обувь, как всякая девчонка, но есть что‑то неправильное в тетках, которые скупают три пары за раз и потом убирают их подальше.

Никто меня не ищет. Такова правда.

Дата добавления: 2015-07-25