Анестезия

СУДЬБА РЕФОРМАТОРА В ЭПОХУ КАТАКЛИЗМОВ

А. АЛЕКСЕЕВ, историк.

«Чувство любви старины очень похвально и понятно; это чувство является непременным элементом патриотизма, без этого патриотизм не может быть жизненным. Но нельзя жить одним чувством — нужен еще разум... Разум же всякому, кто таковым обладает, говорит, что люди, народы, как и все на свете, двигаются, только мертвое, отжившее стоит, да и то недолго, ибо начинает идти назад, гнить», — писал в своих воспоминаниях Сергей Юльевич Витте.

Периоды потрясений и реформ всегда и всюду сменяются годами покоя. Однако в России, где правящие круги до конца цепляются за старое, промежутки между реформами непомерно велики. Преобразования 1860—1870-х годов стали последними, на которые власть пошла добровольно, все дальнейшие изменения проводились исключительно под давлением террористических актов или народных бунтов.

АНЕСТЕЗИЯ

После трагической смерти Александра II (он погиб от бомбы народовольца) его сын, Александр III, да и значительная часть российского общества пришли к выводу, что покойный государь «распустил» Россию и ее следует, говоря словами философа К. Н. Леонтьева, «подморозить». Люди, не отягощенные даром размышления, были убеждены, что таким образом можно вообще сохранить все как есть. Более дальновидные, прежде всего председатель Священного синода К. П. Победоносцев, осознавали неизбежность перемен. Однако, считая ситуацию тупиковой, Победоносцев всеми силами пытался отсрочить неизбежное. Представитель консервативного крыла Е. М. Феоктистов так пишет о Победоносцеве: «Никто не умел так ярко изобразить все политические и общественные наши неудачи, но стоило лишь заикнуться, что нельзя же сидеть сложа руки, необходимо принимать меры, которые вывели бы нас к свету, и он тотчас же приходил в ужас, его невыразимо устрашала мысль о чем-либо подобном».

Собственно говоря, вся дальнейшая история России до 1917 года представляет собой поиски решения этой задачи. И чем дальше откладывались меры по выходу из кризиса, тем дороже за них расплачивались впоследствии. Что означало «подмораживание» для России конца XIX века? Прежде всего, сохранение «социального апартеида» — раздельного существования сословий, имеющих разный статус, разный объем прав. На верхней ступеньке находилось дворянство, имеющее ряд привилегий, к примеру, они были освобождены от телесных наказаний и подушной подати. И не только. При Министерстве внутренних дел существовал отдел по нуждам поме-стног(> дворянства. Для спасения помещиков от разорения создали Дворянский банк (правда, его директоров, пытавшихся умерить аппетиты заемщиков, систематически обвиняли в «красном образе мыслей»). Начало же царствования Николая II совпало с открытием комиссии по дворянскому вопросу, обнаружившей, по словам С. Ю. Витте, «некрасивую тенденцию дворян запускать руку в карман государственного казначейства».

Наиболее одиозные требования дворян — исключительное право занимать чиновничьи должности, освободить от воинской повинности, не судить судами присяжных и т. п. — власть исполнить не решилась. Век на дворе стоял все-таки девятнадцатый, а не семнадцатый. И тем не менее постарались перекрыть разночинцам возможность приобретать дворянство с помощью выслуги по службе, наград и почетных званий. Была затруднена запись новых дворян в родословные книги (для евреев, получивших потомственное дворянство, книги вообще стали недоступны).

Бельмом на глазу администрации оставались созданные при Александре II всесословные органы местного самоуправления. Война с земствами и городскими думами стала на протяжении двух с лишним десятилетий любимым занятием министров внутренних дел и губернаторов. Права земств и дум ограничивали, их предложения под разными предлогами, в том числе такими растяжимыми, как «несоответствие государственным видам», отклоняли, их избранников не утверждали в должности, их представителям запрещали собираться для обсуждения общих проблем.

Средние учебные заведения получили рекомендации принимать детей только из высших слоев общества в надежде, что «гимназии и прогимназии освободятся от детей кучеров, лакеев, поваров, кухарок, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей», — так называемый циркуляр о кухаркиных детях. На студенческие волнения власть ответила жестко, отдавая в солдаты «воспитанников учебных заведений, удаляемых из сих заведений за учинение скопом беспорядков». Победоносцев ни с того ни с сего обрушился на безобидные комитеты грамотности, обозвав их сборищем «стриженых девиц» и крамольных агитаторов. За распространение глав из романа «Воскресение» последователей Льва Толстого отправляли в ссылку.

Затронули и национальные отношения: стремились максимально ограничить автономию Польши и Финляндии и удержать евреев в «черте оседлости». Вот как описывает обстановку в Вильно А. Спиридович, в будущем один из руководителей корпуса жандармов: «Перед каждой пасхой шли разговоры о том, что опять какая-то еврейка где-то скрала или пыталась скрасть какого-то христианского мальчика для надобностей своей пасхи. Кто, где, что и как, никто не знал. И почти в каждой офицерской семье, где был мальчик, перед пасхой предупреждали денщика, чтобы он лучше смотрел за ребенком и одного его за ворота не выпускал: «детей воруют». Так говорили, такова была людская молва. Кем и чем она питалась, нас тогда не интересовало; городское население этому верило, верили и мы, офицеры, верили и солдаты».

В 1886 году Россия праздновала восстановление Черноморского флота, уничтоженного по условиям Парижского договора 1856 года. Катков в «Московских ведомостях» писал: «Итак, николаевский Черноморский флот возрожден, и нам остается воскликнуть: да возродится и николаевщина!»

Дата добавления: 2015-07-25