Мужчина моей мечты: любит детей

Отэм завела свою «Субару Аутбэк» в гараж в начале первого ночи: пришлось оставаться в клубе «Рейнир», пока последний работник не закончил паковать вещи, а она не подписала последний чек.

Взяв большую сумку с пассажирского сиденья, Отэм прошла на нижний этаж дома. Она купила этот полуэтажный дом в Киркланде год назад, потому что тот находился в тихом уголке и имел огромный обнесенный забором задний двор, граничивший с густым лесом. За последние три года удалось сэкономить часть алиментов Коннера и заплатить за дом полностью. Отэм нужна была подобная гарантия безопасности. Подобная гарантия стабильности. Ей нужно было знать: неважно, что случится с ее работой или с Сэмом, у Коннера всегда будет крыша над головой.

Дом определенно не был шикарным во всех смыслах этого слова. Его построили в начале семидесятых, и хотя он был свежевыкрашен и отремонтирован, но все равно нуждался в некоторой переделке. Предыдущий владелец явно испытывал нездоровое влечение к обоям с цветочным орнаментом, деревянным панелям и фальшивой кирпичной кладке. Все это нужно было снять, но, к сожалению, у Отэм не хватало времени, и работы по переделке дома все дальше и дальше отодвигались в ее списке дел. Винс сказал, что поможет, но и у него не хватало времени.

В гостиной горел свет, а телевизор был включен на канале «Дискавери Ченнел». Сумка оттягивала Отэм плечо. Она перешагнула через Нерф Рекон Бластер и зеленую пластиковую коробку для гольфа с двумя пластиковыми клюшками, выключила телевизор и проверила замок в раздвижной стеклянной двери, прежде чем выключить свет.

Бластер стал последней игрушкой Коннера, которую ему купил Винс. Брат считал, что племянник слишком много общается с девчонками и нуждается в мужском влиянии и мужских игрушках. Отэм же считала Винса смешным, но, как бы то ни было, Коннер любил дядю и любил проводить с ним время. Бог свидетель, с отцом он проводил времени не в пример меньше.

В доме было тихо, только ступеньки поскрипывали под ногами. Обычно Отэм нравились тишина и покой. Нравились эти несколько спокойных часов, после того как она укладывала Коннера спать. Нравилось иметь немного времени для себя. Когда не нужно работать или готовить обед, или следить за пятилетним ребенком. Ей нравилось читать журнал, отмокая в ванной, но ей не нравилось, что Коннера не было здесь совсем. Даже после всех тех раз, когда он ночевал у отца, она все еще чувствовала легкое беспокойство, зная, что ее ребенок не в своей постели.

Отэм прошла через темную гостиную и оказалась в залитой светом кухне. Поставив сумку на стол, она открыла холодильник и взяла немного волокнистого сыра. На внешней стороне двери холодильника Коннер выложил из магнитных букв «привет, мамочка» и прилепил новую картинку, которую, очевидно, нарисовал, пока Отэм была на работе. Цветными карандашами он изобразил человечка с рыжим хвостом и зелеными глазами - одна рука длиннее другой - который держит за руку маленького человечка с желтыми волосами и широкой улыбкой. Коннер нарисовал ярко-оранжевое солнце и зеленую траву. В стороне он нарисовал еще одного человечка с длинными ногами и желтыми волосами.

Сэм.

Отэм открыла сыр и отбросила упаковку. Вытащила длинную полоску и откусила от нее. В последние месяцы Коннер начал время от времени включать Сэма в семейные картинки, но всегда в стороне. Что, как полагала Отэм, очень точно отражало его отношения с отцом. Время от времени. В стороне.

Взяв из шкафа для посуды стакан, она налила туда отфильтрованную воду. Когда этим вечером Отэм увидела бывшего мужа, ей было трудно вспомнить, что такого очаровательного она находила в нем. О, он все еще был великолепным и богатым, и таким же притягательным. Как всегда. Он был большим, мускулистыми и совершенно нереальным, но в тридцать Отэм уже не была такой глупой, как в двадцать пять.

Поднеся стакан к губам, она сделала глоток. Трудно было признать, даже самой себе, что когда-то была такой дурочкой, но она действительно ею была.

Отэм вышла замуж за Леклера, зная его лишь пять дней, потому что страшно, отчаянно влюбилась. Это было глупо, но тогда казалось таким настоящим.

Она посмотрела на свое отражение в окне над раковиной и опустила стакан. Теперь, оглядываясь назад, Отэм с трудом верила, что на самом деле испытывала все те чувства. Что вышла замуж за мужчину, которого знала так недолго. С трудом верила, что ее сердце становилось таким мягким и податливым при взгляде на Сэма. С трудом верила, что так быстро и сильно влюбилась. С трудом верила, что была женщиной, которая может сделать что-то настолько импульсивное.

Возможно, так случилось, потому что в то время в жизни Отэм была черная полоса. Мать умерла от рака кишечника за несколько месяцев до этого судьбоносного путешествия. Винс служил в Военно-морском флоте, выполняя свои пугающие спецназовские задания. И в первый раз за два года оказалось, что ей не о ком заботиться, кроме как о себе самой. Ей не нужно было никого везти на прием к доктору или на химиотерапию, или к радиологу.

После похорон, после того как Отэм упаковала вещи матери в коробки для хранения, оказалось, что ей нечего делать. И в первый раз за всю жизнь она почувствовала себя одинокой. В первый раз она была одна, одна со всего лишь двумя строчками в ее обычно длинном «нужно сделать» списке. Продать дом и поехать в Вегас в давно откладываемый отпуск.

Отэм хотелось думать, что она вышла замуж за Сэма, потому что была одинока. Что слишком много выпила и сглупила. И это на самом деле было правдой. Она была одинока и пьяна, и сглупила, но она вышла замуж за Сэма, потому что влюбилась в него по уши. Сложно было признать, даже сейчас, как быстро и сильно она влюбилась.

Но Сэм не любил ее. Для него этот брак был просто шуткой. Он бросил свою жену, как будто она для него ничего не значила. Меньше, чем ничего. Он оставил ее, не оглядываясь.

Отэм поставила стакан в раковину: звук стекла, стукнувшего по керамике, эхом разнесся по пустому дому. Сэм бросил ее опустошенной и сбитой с толку. И с кучей других эмоций. Она приехала в Вегас одна. А уехала оттуда замужней женщиной и все еще одна. Она была одинока и напугана, когда сделала первый тест на беременность. Одинока и напугана, когда почувствовала первое трепыхание ребенка в своем животе и когда в первый раз услышала биение сердца Коннера. Она была одинока и напугана, когда узнала, что у нее будет мальчик, и одинока и напугана, когда рожала Коннера в палате лишь с доктором и двумя медсестрами.

Через неделю после рождения Коннера Отэм позвонила адвокату Леклера и сообщила, что у того есть сын. Несколько дней спустя Сэм сделал тест на отцовство, а неделей позже в первый раз увидел своего ребенка.

Выключив свет на кухне, Отэм прошла по коридору. Она больше не чувствовала себя одинокой и напуганной, но ей понадобилось несколько лет, чтобы собрать воедино свою жизнь. Чтобы создать безопасное место для жизни Коннера и выстроить защитную стену вокруг своего сердца.

Была часть ее, которая хотела утаить существование Коннера от Сэма. Часть, которая хотела сохранить сына только для себя. Часть, которая не считала, что Сэм заслуживает такого прекрасного ребенка, но Отэм понимала, что для Коннера лучше будет узнать отца. Сама она была едва знакома со своим папой и знала по опыту, что для Коннера лучше взрослеть, имея отца в своей жизни. Даже если Отэм не одобряла стиль жизни Леклера и его самого, он был отцом Коннера. И это что-то значило.

Задержавшись около детской, она посмотрела на пустую кровать. Подушка с Барни лежала на одеяле с Барни, которое она сделала для сына, и сердце Отэм чуть сжалось. Коннер должен лежать в постели, обнимая свою подушку. Сэм не заслуживает Коннера. Она видела, как Леклер ушел из клуба «Рейнир» с компанией товарищей по команде и девушками «Плейбоя». Ребенок в жизнь Сэма не вписывался. Он был спортсменом, повесой и, без сомнения, собирался провести ночь где-нибудь с одной из моделей. Черт, он, возможно, проведет ночь не с одной моделью, а вот Отэм пойдет в постель одна.

Совсем одна. Как и каждую ночь.

Не то чтобы Отэм настолько не нравилось быть одной. Она была слишком занята, чтобы чувствовать себя одинокой, но… но иногда, после того как случалась свадьба подобная той, что была у Фейт и Тая, Отэм становилось немного тоскливо. Она хотела этого. Хотела мужчину, который бы смотрел на нее так, как Тай смотрел на Фейт. Хотела мужчину, который так же любил бы ее. Хотела, чтобы из-за нее сжималось мужское сердце. Перехватывало дыхание. Хотела, чтобы из-за нее у мужчины переворачивался желудок и начиналась бессонница. Отэм вышла замуж за Сэма, но он никогда не чувствовал к ней ничего подобного. И если она снова выйдет замуж, а она не исключала такую возможность, ее не одурачит красивое лицо и очаровательная улыбка. Отэм хотела, чтобы мужчина смотрел на нее так, будто хочет смотреть всю оставшуюся жизнь.

Проблема была в том, что почти все свое время и энергию мисс Хэйвен тратила на сына и работу. Она пыталась несколько раз ходить на свидания, но мужчинам нужна была женщина, у которой было бы для них время. А когда у Отэм находилось несколько свободных часов, она хотела массаж или педикюр больше, чем мужчину. Достичь оргазма можно и без посторонней помощи, но вот сделать самой себе массаж или нарисовать маргаритки на ногтях - нет.

Покинув комнату сына, Отэм прошла дальше по коридору. Свидания опускались все ниже и ниже в списке ее приоритетов. Может, когда Коннер станет постарше, а бизнес перестанет отнимать столько времени, она будет готова передвинуть свидания на вершину списка.

***

Свет, проникавший сквозь открытую дверь, отбрасывал блики на бежевый ковер и темно-синее с красным одеяло с трансформерами. Сэм, тихо ступая по полу, ослабил узел галстука. Расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и остановился в пятне света около кровати сына. Коннер лежал на боку с закрытыми глазами и дышал медленно и ровно. Как и Сэм, он спал крепко и был теплым, как печка. Светлые волосы стояли сзади торчком, а руки свешивались с кровати, будто мальчик за чем-то тянулся.

В первый раз, когда Сэм увидел сына, его сердце перевернулось в груди, а мир покачнулся. В первый раз, увидев Коннера, Сэм боялся коснуться его. Он был совершенно точно уверен, что поранит малыша или уронит, или что-нибудь сломает. Коннер весил примерно шесть фунтов и был одет в какую-то похожую на носок голубую вещицу. По перевернувшемуся сердцу Сэма как огромной дубинкой ударило чувство ответственности. Он не собирался становиться отцом. Он знал, что, вероятно, будет не слишком хорош в этом, и ирония случившегося не ускользнула от него. Парень, который везде, где возможно, избегал чьей-то зависимости от себя, получил самую большую ответственность в своей жизни. А все потому, что был безответственным.

Сэм вышел из комнаты, задержавшись в дверях, чтобы в последний раз взглянуть на своего маленького мальчика. Он любил сына. Той любовью, о существовании которой даже не догадывался до момента, когда увидел маленькое личико. Но не всегда знал, что делать с ним.

Сэм снял галстук. Тест на отцовство к тому времени, когда Леклер в первый раз увидел сына, был уже свершившимся фактом. Но ему не нужен был тест, чтобы понять, что это его ребенок. Коннер был похож на него. Светловолосый и голубоглазый. Для своего возраста парнишка был высоким, и Сэм мечтал научить его кататься на коньках. Но так же сильно, как Коннер походил на отца, он не любил коньки. Что было просто уму непостижимо, потому что мальчик был Леклером и наполовину канадцем.

Несколько раз Сэм пытался учить Коннера, но тот начинал плакать, когда падал. В хоккее не было места для слез. И после пятой попытки Леклер сдался. Черт, Коннера даже не было на трибуне, когда его отец выиграл Кубок Стэнли. Мальчик остался дома с простудой. Да, ему всего пять лет, но к этому возрасту Сэм уже два года катался на коньках, и совершенно точно, что такая мелочь, как простуда, не смогла бы удержать его от посещения финальной игры плей-офф. Сэм винил Отэм. Она никогда не скрывала того факта, что считает хоккей слишком жестоким.

Сняв пиджак, Сэм прошел по коридору. Из-за всех мероприятий, посвященных Кубку прошлым летом, он не слишком много времени проводил с сыном. А теперь из-за школы и хоккейного сезона будет видеть Коннера еще меньше. Сэм не радовался этому, но никак не мог изменить ситуацию.

Дверь в гостевую спальню была приоткрыта, и он закрыл ее. В комнате спала его ассистентка – Натали. Она была красивой и молодой и, казалось, хорошо выполняла свою работу. А самое главное – она нравилась Коннеру.

Занавески в хозяйской спальне были подняты, и огни ночного Сиэтла освещали пол и кровать королевских размеров. Сэм включил свет и увидел записку на бело-голубом покрывале. Натали уведомляла его, что должна будет уехать в шесть утра. Поскольку Сэм вызвал ее на работу в последнюю минуту, то не собирался поднимать шум из-за раннего ухода своей помощницы. Он сложил записку и взглянул на часы, стоявшие на ночном столике. Было чуть больше двенадцати. Если он хочет, чтобы Нат отвезла Коннера домой, ему придется встать вместе с сыном в 5.30. Он вынул из ящика ручку, написал: «Я отвезу Коннера домой» и подсунул записку под дверь спальни Натали. Возвращаясь к себе, он понял, что не знает, где теперь живет сын. Сэм знал, что в прошлом году они переехали в Киркланд, и примерно представлял, где это, но никогда не бывал в их новом доме.

Зайдя в гардеробную, Сэм бросил галстук на середину полки. Что бы ни думала Отэм о его ассистентках – черт, что бы большинство людей ни думало, – он не спал с ними. Почти все они были студентками, которые нуждались в дополнительном заработке, и Сэм хорошо им платил за то, чтобы они были всецело в его распоряжении.

Их обязанности варьировались от «девочка на побегушках» до «нянька». Помощницы играли в его жизни слишком важную роль, он слишком сильно зависел от них, чтобы все испортить сексом.

Штанины брюк коснулись пола, когда Сэм снял ботинки. И он знал, почему все так думали. Потому что все ассистентки были симпатичными. Если бы кто-нибудь из них был дурнушкой с волосатыми бородавками, никому бы и в голову не пришло ничего подобного. Но его не волновало, что думают другие. Сэм заботился только о себе, а поскольку он о себе заботился, почему должен был видеть в своем доме непривлекательную женщину, если мог нанять кого-нибудь симпатичного?

Раздевшись до боксеров, Сэм, поскольку дальше по коридору спала Нат, натянул пижамные штаны. Ему не нравились ограничения, и часто бывало жарко. Так что обычно он предпочитал спать с голой задницей.

Почесав грудь, Сэм выключил свет. Утром нужно будет позвонить Отэм и предупредить, но он не думал, что у нее возникнут сложности с тем, что он завезет Коннера домой. А если возникнут, ей же хуже. Ну да, они решили не находиться в одной комнате вместе, но сегодня вечером нарушили это соглашение и не убили друг друга. Даже не думали об этом. Хотя, конечно, Сэм мог говорить только за себя.

Пульт лежал на ночном столике. Сэм взял его и направил в сторону окон. Занавески медленно опускались, пока он забирался в постель. Даниэль, Блэйк и другие парни после свадьбы отправились в бар. Это был последний уикенд перед началом сезона, так что они, вероятно, будут веселиться всю ночь.

Последний пир. Конечно, они не позволят такой мелочи, как работа, остановить их, но им придется притормозить.

Сэм поправил подушку под головой и подумал об Отэм. Он не видел ее два года, но все еще чувствовал тот же самый клубок из смущения и вины, который ощутил в день, когда вышел из отеля в Вегасе, оставив ее. Ему не нравились подобные чувства, поэтому он избегал их, когда только было возможно.

Он задвинул всю эту вину подальше и подумал обо всем, что должен сделать завтра и на первой игре сезона против «Сан-Хосе» в четверг. Думал о сильных и слабых сторонах «Акул». Как лучше всего воспользоваться недостатком их психологической устойчивости. Через несколько минут Сэм уже спал глубоким сном без снов, а когда проснулся на следующее утро, почувствовал, будто за ним наблюдают.

- Ты проснулся, - сказал Коннер, как только отец открыл глаза. Парнишка стоял у кровати в своей пижаме с невероятным Халком, светлые волосы стояли торчком. Он смотрел на Сэма так, будто пытался разбудить взглядом. Утреннее солнце пробивалось сквозь занавески, но комната оставалась в тени.

Прикрыв глаза, Сэм посмотрел на часы. Чуть больше восьми. Он прокашлялся.

- Сколько времени ты тут стоишь?

- Очень долго.

Что могло значить и час, и минуту.

- Хочешь залезть ко мне?

- Нет. Я хочу гренки.

- Ты точно не хочешь подольше поспать? – Воскресенье было единственным днем, когда Сэм мог выспаться. В остальные дни он тренировался или играл, часто и то и другое вместе. – Я могу включить телевизор, – и указал пальцем на большой экран на противоположной стене.

- Не-а. Хочу есть.

Это было одним из тех качеств Коннера, о которых Сэм знал: сын начинал хотеть есть в ту же секунду, как его ноги касались пола.

Застонав, Леклер приподнялся:

- Достань тостер, а я пока схожу отолью.

Коннер улыбнулся и выбежал из комнаты. Его маленькие пятки застучали по ковру и деревянному полу. Штанины пижамы развевались вокруг икр вместо лодыжек. Коннер всегда был высоким, но, казалось, за то лето, что Сэм не видел его, он вырос еще на несколько дюймов. Леклер встал и, побывав в ванной, присоединился к сыну на кухне. Он купил эту студию год назад и отделал ее блестящим никелем, стеклом и итальянским мрамором. Вместо обычной стены кухню и обеденную зону разделял водопад. С потолка, создавая иллюзию непрерывного потока воды, спускалось тонкое стекло. Дизайнер по интерьеру назвал это «водным будущим», и Коннеру нравилось играть здесь больше всего.

Все в студии было современным, мужским и подходило хозяину дома. Он открыл холодильник и нагнулся, чтобы заглянуть внутрь. Морозный воздух холодил голую грудь, пока Сэм осматривал содержимое: замороженный сок, лед и бесчисленные упаковки горошка.

- У меня закончилась смесь для гренок.

- Мама готовит мне блинчики в виде сердца.

Это, конечно, многое объясняет.

- Мне не из чего приготовить блинчики. – Не то чтобы он стал делать их в виде сердечек, даже если бы у него были все ингредиенты.

- Мне нравятся яичные маффины, - сказал Коннер.

- Мама кормит тебя таким дерьмом?

- Когда мы не спешим.

- Что ж, тебе не стоит есть то, что тебе во вред. – Сэм открыл буфет. – Утром парню нужно восемьдесят процентов углеводов и двадцать процентов белков, чтобы начать день правильно.

Коннер вздохнул. Он уже слышал об этом раньше.

- Терпеть не могу овсянку.

Сэм знал, поэтому и взял коробку «Чириос».

- Овсянка приведет тебя в форму, даст энергию и заставит волосы вырасти у тебя на груди.

- Я еще в начальной школе.

Засмеявшись, Сэм повернулся, чтобы посмотреть на сына, сидевшего на высоком стуле у барной стойки: голубые глаза настороженно блестели.

- Не хочешь быть единственным пацаном в начальной школе с волосатой грудью?

Глаза Коннера стали еще больше:

- Нет!

Сэм вытащил из холодильника молоко и взял чашку.

- Ну, может, в следующем году.

- Может, в шестом классе. – Коннер опустил глаза, внимательно изучая русые волоски на груди Сэма. Потом оттянул горловину своей пижамы и посмотрел внутрь. – Это щекотно?

- Только когда начинают расти. – Сэм поставил чашку перед сыном и насыпал туда мюсли.

- У меня иногда чешутся яички. – Коннер подпер щеку кулаком. – Но они не волосатые. А мама говорит, что мне не следует чесать их в общественных местах.

Сэм улыбнулся. Слова были настолько мальчишеские! Иногда он беспокоился, что Отэм воспитает сына как девчонку. Сделает его рохлей. Было приятно знать, что Коннер думает как парень.

- Руки вымыл?

Сэм поднял взгляд от чашки:

- Что?

- Нужно мыть руки, когда готовишь.

Закатив глаза, Сэм подошел к раковине. А эти слова уже слишком для мальчика.

- Сразу видно, что ты живешь с женщиной. – Открыв кран, он налил на ладонь немного мыла.

- Мама все время ругается на дядю Винса из-за того, что он этого не делает.

Хорошо. Кто-то ведь должен ругать этого идиота. Сэм взял бумажное полотенце и вытер руки.

- Это больно?

- Что?

Коннер указал пальцем на голую руку Сэма:

- Это.

- Это? – Тот провел пальцем по большим словами veni vidi vici, вытатуированным с внутренней стороны руки от локтя до запястья. – Нет. – Разве что чуть-чуть, когда их ему набивали.

- Что они значат?

Когда-то там было имя мамы Коннера. Теперь Сэм об этом редко вспоминал.

- Это латынь и переводится: я пришел, я увидел, а теперь кто-то получит по заднице. – Ему было интересно, скрыла ли Отэм его имя на внутренней стороне запястья.

Коннер засмеялся, показывая маленькие белые зубы.

- Задница. Это плохое слово.

- Задница? – Он специально следил за своим языком, когда был с сыном. Всегда. Покачав головой, Сэм отбросил полотенце. – Что нужно сказать вместо задница?

- Попка.

- Попка? – Что ж, он был прав. Еще одно доказательство, что парень проводит слишком много времени с женщиной. - Задница – не такое уж плохое слово.

- Мама так не считает.

- Только то, что твоя мама – девчонка, не значит, что она всегда права. Попка – это девчоночье слово, и тебя за него побьют. Лучше говори задница.

Коннер обдумал это и кивнул.

- У меня есть рисунок. – Он спрыгнул со стула и выбежал из кухни. Вернувшись, положил на стойку пачку бумаги.

- Сам нарисовал? – Сэм залил хлопья молоком.

- Ага. Я хорошо рисую. – Сын залез обратно на стул и показал на две кривобокие фигурки с желтыми волосами и голубыми глазами. Одна фигурка была поменьше, и казалось, будто человечки стоят на яйце. – Это ты и я. Мы рыбачим.

- Рыбачим? – Взяв банан, Сэм начал его резать.

- Ага.

Сэм рыбачил лишь раз в Кабо. И там было больше выпивки с парнями, чем самой рыбалки. Он бросил полбанана в чашку Коннера, а остальное положил в блендер. Взял ложку и пододвинул чашку к сыну. Пока тот ел, Сэм бросил замороженную клубнику, молоко, сухой белок, лецитин и каплю льняного масла в блендер. Нажал «смузи», затем вылил свой завтрак в большой стакан.

- Я видел твою лодку.

- Какую лодку? – Он был точно уверен, что никто не фотографировал его в той поездке. Это было вроде неписаного правила. Сэм повернулся и поднес стакан к губам.

- В газете. – Кусочек хлопьев прилип к уголку рта Коннера, и он вытерся тыльной стороной ладони.

А. Ту фотографию. Где в прошлом июне Леклера сняли на яхте, льющим пиво из Кубка Стэнли на моделей в бикини с огромными сиськами.

- Мне не понравились те девчонки.

- Это потому что тебе пять лет. – Опустив стакан, Сэм облизал верхнюю губу. – Однажды они тебе понравятся.

Коннер покачал головой, неодобрительно приподняв бровь. Боже правый, он был так похож на свою мать.

- Возьми меня на свою лодку. Только без девчонок.

- Это не моя лодка.

- О. - Коннер засунул в рот полную ложку мюслей и начал жевать. – Джоша Ф. в школу водит отец, - сказал он с полным ртом. – Иногда отцы должны водить своих детей в школу.

Как они умудрились перейти от лодок и рыбной ловле к школе?

- Разве тебя не возит твоя мама?

Коннер кивнул, с трудом сглотнув:

- Ты тоже можешь возить меня.

- Ну, может, иногда, когда я в городе. – Сэм сделал глоток. – Тебе нравится твоя школа?

- Она хорошая. Мне нравится учительница – миссис Рич. Она нам читает. И мне нравится Джош Ф.

- Это твой друг?

Коннер кивнул.

- Ага. В отличие от Джоша Р. Он – тупица. И мне не нравится. – Коннер почесал щеку. - Он меня ударил.

- За что?

Сын пожал худеньким плечом.

- Потому что я взял его рюкзак с Барни.

- С фиолетовым динозавром?

- Ага.

Сэм облизнул верхнюю губу:

- Ты дал ему сдачи?

- О, нет. – Коннер покачал головой. – Мне не нравится бить людей. Это невежливо.

Если бы ребенок не был так похож на него, Сэм бы засомневался, чей он сын. Леклер провел столько времени на скамейке штрафников в прошлом сезоне, что испытывал желание повесить там картинку и, может быть, поставить гелиевый светильник, потому что чувствовал себя как дома.

- Мне казалось, Барни нравится только малышам.

Подумав секунду, Коннер кивнул:

- В прошлом году мне нравился Барни.

- Барни - отстой.

Мальчишка засмеялся, снова показывая свои маленькие белые зубы.

- Ага. Барни – отстой.

Дата добавления: 2015-07-25