Быт, традиции и семейные обряды казаков.

Крипак

Семейная обрядовая поэзия – обряды жизненного цикла человека, то есть праздники, обычаи и традиции, которые сопровождают человека по всем ступенькам его жизненного пути, начиная с самого рождения.

В старину верили: когда рождается ребёнок, над тем местом на небе зажигается новая звездочка. А в момент кончины человека она гаснет и падает.

У казаков при рождении мальчика дед и отец стреляли из ружей, тем самым, давая знать станичникам, что родился воин, защитник границ Отечества.

В гости к матери новорожденного приходили соседи и родственники с вкусным угощением. Такой праздник назывался «Проведок».

Когда проведывали семью, где родился мальчик, малышу дарили ружьё, патрон пороха и пулю, лук и стрелу. Таким образом, обучение казака ратному делу начиналось буквально с первого дня рождения.

Казаки строго соблюдали старые обычаи.

На седьмой день младенца крестили. Христианское таинство крещения означало вход ребёнка в мир. С христианской точки зрения благодаря крещению совершается единение человеческого и божественного в обновлённой жизни крещаемого.

Дети при крещении получали имя того святого, которого праздновали за седмицу до рождения. Он становился небесным покровителем и заступником ребёнка.

Во время крещения малышу выбирались восприемники – крёстный отец и мать. Это ответственное событие доверялось людям, наиболее близким к семье, им в случае необходимости можно было доверить дальнейшее воспитание ребёнка.

Крёстная мать шила первую рубашку – крестильную. Она надевалась только раз – в момент крещения ребёнка. Затем её всю жизнь хранили. Сжигалась она только после смерти человека вместе с первой срезанной прядью волос и лично ему принадлежащими вещами (письмами, нательной одеждой, постелью и т.п.).

Крестильная рубашка сохранялась матерью и сжигалась ею, если ребёнок умирал или взрослый казак погибал в бою. Если мать не хотела верить в смерть сына, крестильная рубашка сохранялась до последних дней самой матери с наказом положить её в материнский гроб. Туда же, в гроб матери, клали рубашки без вести пропавших, которых нельзя было поминать ни среди мёртвых, ни среди живых.

В сорокадневном возрасте казачонка облачали в кольчужку и прицепляли сбоку «шаблюку».

Отец брал сына на руки, садился с ним верхом на коня и ехал в церковь получать благословение священника. В церкви ребёнка причащали, потом отец брал его на руки, а крёстный отец надевал на них обоих ремень от сабельной портупеи, так, чтобы издали казалось: идёт по улице казак при шашке.

В воротах родного дома отец передавал ребёнка матери со словами: «Казака принямайтя! Чтоб был не квёлый, до всякой работы скорый, чтоб Богу молился да сабле учился! Чтоб малых не забижал, старших уважал, а к родителям был почтительнай…».

Женщина кланялась в пояс, благодарила мужа за пожалование её сыном и принимала ребёнка.

Крёстная мать снимала с отца и сына шашку, передавала её крёстному, говоря: «Возьми, крёстный шашку. Храни, крёстный, до срока. Нашему казаку ещё год не вышел, ему ещё расти надо».

Крёстный обещал хранить оружие, а крёстника обучить военному мастерству. Он же, крёстный, обучал крестника всем церковным обычаям, но в большей степени всем видам воинского искусства. Считалось, что отец может быть излишне строг или чрезмерно мягок – поскольку это его плоть и кровь, а крёстный – духовный отец – будет и строг и справедлив.

Иногда обряд подпоясывания откладывался до первого прорезывания зубов.

Когда прорезывались зубки, мальчика верхом везли в храм и служили молебен святому Иоанну-воину, чтобы рос казак храбрым и преданным Богу и Православию.

Если младенец рождался слабым, прибегали к символическому обряду «перепекания» ребёнка, так как он не «допёкся» и появился на свет раньше своего времени. Его, как хлеб, следовало посадить на хлебную лопату и «перепечь», то есть подержать в большой русской печи, в тепле.

Александрова

До исполнения одного года стричь волосы детям у русских не принято. В годовщину рождения ребёнка крёстная мать с женщинами-родственниками (но без родной матери, которая не должна присутствовать и при крещении ребёнка) усаживала казачонка на вывернутую шубу (кошму) и выстригала ему прядь волос крест-накрест, затем мальчика стригли полностью.

Обряд сопровождался благими пожеланиями и ритуальными песнями.

Остриженные волосы аккуратно собирались и хранились в киоте именной иконы, которая дарилась ребёнку при рождении и сопровождала его всю жизнь. После стрижки, на женской половине дома, куда мужчины не входили, крёстный отец, стоя у дверей, спрашивал: «Готов ли казак?» Ему отвечали: «Готов. Принимай». Отец брал сына на руки и нёс к церкви. Там, в присутствии мужчин рода, ребёнка сажали на неосёдланного коня, специально покрытого шёлковым платком, и обводили вокруг церкви. По тому, как вёл себя малыш, гадали о его будущей воинской службе: хватался за гриву – будет жив, плакал, пытался слезть или валился с коня – будет убит. Крёстный отец, а он вёл лошадь, запоминал все приметы, но матери ничего не говорили ни он, ни другие.

В семь лет уже крёстный отец стриг подростка «в скобку», после чего казачонок шёл первый раз мыться с мужчинами в баню. Происходило это в субботу, а в воскресенье, облачившись в новую, мужского покроя одежду, мальчик первый раз самостоятельно шёл к исповеди. Вечером, после обильного угощения с приглашением всех родных, казачонок брал свою постель и переходил на мужскую половину. Братья осматривали его постель и выбрасывали подушку, одеяло и тюфяк, если считали их слишком мягкими, говоря: «Ты, брат, теперь не ребёнок. Ты теперь, считай, полказака!»

С этой минуты наказывать казачонка могли только мужчины.

Третий, последний раз, ритуально стригли в 19 лет, при зачислении в казаки и приведении к присяге на верность службе.

За день-два до присяги соблюдался строгий пост, юноша шёл с отцом и крёстным в баню, где его стригли наголо, одевали во всё новое. Эта стрижка означала расставание с гражданской жизнью и вступление в жизнь военную.

Не мене важным в жизни казачонка был обряд получения первых штанов, которые он получал в три года. Штаны, как правило, дарил старший в роду. Это должны были быть обязательно шаровары. Без этого изобретения скифов обучение верховой езде было невозможно. Именно с этого времени его начинали учить верховой езде. Так что штаны становились не только предметом для верховой езды, но и признаком мужского достоинства, признания казачонка уже «большим».

Обучение было тяжёлым и постоянным. Стрелять учили с семи лет, рубить шашкой – с десяти. Сначала пускали тонкой струйкой воду и «ставили руку», чтобы клинок шёл под правильным углом и резал воду, не оставляя брызг. Потом учили «рубить» лозу, сидя на коновязи – на бревне, и только потом на боевом коне, по-боевому, по-строевому осёдланном. Рукопашному бою учили с трёх лет, передавая особые, в каждом роду хранившиеся приёмы.

Гринченко

Мальчика воспитывали гораздо строже, чем девочку, и жизнь его с очень раннего возраста была наполнена трудом и обучением. С пяти лет мальчишки работали в поле: погоняли волов на пахоте, пасли овец и другой скот. Но время для игры оставалось. И крёстный, и атаман, и старики следили, чтоб мальчонку «не заездили», чтобы играть позволяли. Но сами игры были такими, что в них казак обучался либо работе, либо воинскому искусству.

Одной из самых любимых была древнейшая игра пастухов – дзига, или кубарь, в которую играли с утра до вечера. Специально изготовленную игрушку, похожую и на шпульку от ниток, и на волчка, подхлёстывали кнутами. Условия были самыми разными: стараясь не уронить, гоняли дзигу по маршруту, гоняли наперегонки… Бывали командные соревнования, бывали бои – когда сшибали дзиги противников.. Несмотря ни на что взрослые считали «гонять кубарь» пустым занятием, именно оно развивало глазомер, реакцию, ловкость, выносливость, да и просто обучало пастушьему владению кнутом и боевому умению обращаться с нагайкой.

С очень раннего возраста казачонок осознавал себя частью станичного общества. Предания донесли до нас известия о том, что на всех старинных казачьих войсковых кругах обязательно были смышленые казачата. Для этого торжественного случая им даже шилась, за счёт атаманской казны, праздничная одежда. Разумеется, они не принимали участия в спорах казаков, у них была другая задача – слушать и запоминать. В особо важных случаях таких мальчишек бывало несколько. Они стояли друг от друга порознь, чтобы не разговаривали между собою, и после круга их расспрашивали: что запомнили, о чём шла речь, кто и что говорил, кто кому возражал, какое было принято решение. Так народ сохранял свою историю. Бывали старики, которые с поразительной точностью рассказывали о событиях вековой давности, и на вопрос, откуда ему это известно, старик отвечал коротко и просто: «Я там был!».

Мальчишки обязательно присутствовали при разведении межевых границ. Причём, после того, как мальчонка с закрытыми глазами повторял все приметы и знаки границы, его могли неожиданно ударить рукой или нагайкой. Объяснение было примерно следующим: «Мол, прости, сынушка, это тебе не в укор и не в наказание… Рана заживчива, а память забывчива. И ты с годами всё позабудешь, а вот как тебя ударили ни за что ни про что, век помнить станешь, а с тем и все границы станичного юрта».

Но самой главной задачей казачонка всегда была учёба. Особым уважением пользовались школяры. Ими гордились в семьях, они вели себя на улице солидно и достойно. Те, кому посчастливилось учиться в кадетском казачьем корпусе или в гимназии, были известны поимённо всем жителям станицы или хутора. Их приглашал в правление и поздравлял с каникулами атаман. Студентов и юнкеров даже старики звали по имени - отчеству.

Коробкова

Рождение девочки не праздновалось так широко, как рождение мальчика, при известии о её рождении не грохотали выстрелы. Однако появление на свет девочки тоже было радостью – тихой, домашней, овеянной легендами и молитвами.

От самого рождения её воспитывали иначе, чем мальчика, старались развить в ней женственность. Трудолюбие, терпение и отзывчивость.

Все обычаи и обряды, которыми была окружена жизнь девочки, - домашние, семейные…

Если мальчика постоянно настраивали на то, что он должен быть первым, быть на людях, постоянно соревноваться, то девочке внушалось, что самое главное – спокойная душа и чистое сердце. А счастье – крепкая семья и честно заработанный достаток, хотя жизнь казачки была полна великих тревог, а трудов и страданий в ней было не меньше, а то и больше, чем в жизни казака.

Начиная от самого первого, все «женские» обычаи были шутливыми, не жёстокими, а весёлыми. Так, «смывали с дочушки заботы» - тётки, мамки, няньки, крёстная – первый раз с песнями и добрыми пожеланиями мыли девочку.

В это время отец – единственный мужчина, допускавшийся на этот праздник (ребёнка до трёх лет вообще никому не показывали, боялись сглаза, и даже крестить в церковь носили с закрытым кружевом лицом), ел «отцовскую кашу», специально приготовленную - горелую, насоленную, наперчённую, политую горчицей, чтобы она была совершенно несъедобной. Он должен был съесть её, не поморщившись, «чтобы девочке меньше горького в жизни досталось»,

Все девичьи праздники отмечались в узком детском кругу на женской половине дома, куда приглашались только родственники. Праздники всегда сопровождались подарками, угощением, песнями, танцами. Праздновали «первый шаг», дарили ленточки «на бантик», гребешок на косыньку, платочек – «в церкву ходить».

Девочки начинали работать с очень раннего возраста. Таскаясь «хвостиком» за матерью по дому, они участвовали во всех работах: стирали, мыли полы, ставили заплатки, пришивали пуговицы. С пяти лет учились вышивать, шить, вязать на спицах и крючком – это умела каждая казачка. Делалось это в игре: обшивали кукол, а учились на всю жизнь.

Была и особенная работа – нянчить младших! Трёхлетнего брата могла нянчить пятилетняя сестра, а трёхлетняя – годовалого. Пятилеток то уже в няньки «в люди» отдавали.

К братьям девочки относились с огромным уважением. И не зря: случалось, что пятилетние братья уходили с отцами в военные походы и возвращались домой через десяток лет закалёнными бойцами.

Когда девочка становилась девушкой, то об этом, как правило, по секрету бабушка сообщала деду – самому старшему в семье.

Дед покупал серебряное колечко и дарил его внучке, а то и правнучке, сопровождая свой подарок песенкой про колечко и наставлениями, что внучка теперь «не дитё», а «барышня» и вести себя должна иначе: «на неё женихи смотрят».

Колечко на левой руке означало, что перед нами «хвалёнка» - пускай ещё «не на выданье», но о ней уже можно думать как о невесте.

С момента получения серебряного колечка девушка начинала готовить себе приданое. Девичья жизнь кончалась сватовством.

Несмотря на старинное казачье присловье «женщину и коня всегда держат в поводу» и то, что никогда девушка не показывалась на улице одна (всегда в сопровождении матери, тётки, брата или крёстной), казачки по сравнению с женщинами других народов пользовались большей свободой. Казачки Великой степи наследовали традиции народов. Живших там прежде. А у степных народов женщина всегда обладала значительной свободой, без которой в степи не прожить.

Большая часть юридических прав принадлежала казачке. Она наследовала имущество, она полностью верховодила в доме. Казак, приезжавший со службы, чувствовал себя скорее гостем, чем хозяином. И в домашние подробности не входил, считая это унижением своего воинского и мужского достоинства.

Дата добавления: 2015-07-25