Мгновения счастья

Автор: F-fiona
Бета: НеСвятая
Фэндом: Ориджиналы
Пэйринг: Саша/Дима
Рейтинг: R
Жанры: Ангст, Драма, POV, Романтика, Повседневность, Слэш (яой)
Размер: Миди
Статус: закончен
Саммари: Саша – обычный, ничем не интересный парень; Дима – звезда школы, капитан футбольной команды. Между ними нет ничего общего. Проскользнувшая доброта и сочувствие однажды перерастают в нечто большое.
Предупреждения: Смерть персонажа, Насилие

Я опять облажался. На уроке физики меня вызвали к доске рассказывать домашнее задание, которое я благополучно не сделал. Пока с несчастным видом я мямлил что-то невразумительное у кафедры, учитель силился направить меня в нужное русло и вытянуть хоть на троечку, надо мной потешался весь класс, потому что самый крутой парень из класса умудрился наклеить мне на спину листок с надписью «лох», когда я проходил мимо него. Всего три буквы — зато как обидно. Самое печальное, что я и сам был полностью согласен с этой надписью.
Мне не повезло. Раздраженный физик влепил мне пару, оставил после уроков для серьезного разговора про «мою успеваемость», а точнее неуспеваемость. Я лишь к концу учебного дня осознал странное поведение и смех мне в спину – и снял чертову бумажку. Поздно. Уже вся школа была в курсе, и каждый считал своим долгом показать на меня пальцем. Проходя по коридору, я заметил Алину, стоящую со Стасом. Тем самым уродом, автором злополучного прикола. Девушка так улыбалась ему, накручивая свой локон на тонкий пальчик, что у меня сердце рухнуло вниз. На меня она обращала ровно столько же внимания, сколько на окружающий ее воздух. Хотя как-то на олимпиаде в третьем классе, когда никого не было из нашей школы, кроме нас двоих, она улыбнулась мне. С тех пор утекло много воды, я уже далеко не отличник, а самый слабый ученик в нашем классе (о чем не устает сообщать мне при каждом удобном случае староста).
Я терпеливо ждал у двери физика – он был занят – в уме прикидывая, удастся ли уговорить его не заносить замечание мне в дневник. Шансов было мало.
— Саша, проходи, — физик, пожилой кореец, в пыльном от мела костюме показался в проеме двери.
Я вошел в ненавистный класс и остановился перед кафедрой.
— Саша, твоя успеваемость просто ужасает.
Перед учителем лежал наш классный журнал, и он демонстративно пролистывал его передо мной. Про мою успеваемость я и сам знал, не то, чтобы он открыл мне Америку.
— Что с тобой случилось? Когда ты перешел в пятый класс, ты был одним из лучших учеников, а теперь, в одиннадцатом, диаметрально противоположная картина.
Я молчал. Мне просто нечего было сказать. Я привычно разглядывал свои потертые кеды. Сколько я коплю на новые? Уже полгода, наверное. Вот в магазине засмеются, когда я приду с банкой монет. Даже подумав об этом, я покраснел. Физик продолжал говорить, периодически открывая журнал то на странице с литературой, то с алгеброй. Кончилось все тем, что он попросил мой дневник и долго выцарапывал там что-то. Я обреченно вздохнул. Теперь мне точно не поздоровится. Не смогу дня два сидеть. Получив дневник назад, я, не прощаясь, выбежал из класса. На первом этаже школы я набрался смелости и посмотрел на запись учителя. Самые худшие мои опасения подтвердились – в школу вызывали родителей. Я зажмурился, чтобы не расплакаться. Меня убьют, точно убьют. Я труп. Ничего не видя перед собой, я шел по памяти к тяжелой входной двери школы, как мой лоб уперся в что-то твердое. Я вытер тыльной стороной ладони глаза и увидел, что передо мной стоит светловолосый парень и как-то странно на меня смотрит. Пробормотав извинения во избежание драки (у нас в школе все такие – чуть что, так сразу меня подкарауливают толпой после школы), я двинулся вперед. Но рука парня сомкнулась на моей. Я онемел. Черт, меня еще не били при всех в школе. Я заозирался. Народу было немного. Лишь группка семиклашек у зеркала. Уже хорошо. Хотя, о чем я… Ведь завтра вся школа будет об этом знать, хотя бы по украшающим меня синякам. Дома я еще получу впридачу. Может, учителя успеют мне помочь? Надежда была призрачной, ведь я прекрасно знал, что в два часа у них собрание.
Однако то, что произошло дальше, совершенно выбило меня из колеи. Блондин вдруг спросил:
— Ты плачешь? Что случилось?
Я тупо открыл рот, не в силах ничего произнести. Только сейчас я заметил, что прижимаю к груди рюкзак, словно защищаясь.
— Ну что ты молчишь? – он пристально смотрел на меня. Затем поняв, что ответа от меня не добьешься, взял за предплечье и подтолкнул к столовой.
В этот час там никого не было. Парень указал мне на скамейку, а сам через минуту вернулся с банкой колы и поставил ее передо мной. Я окончательно растерялся. Судя по всему, эта кола мне. Но почему? Зачем? На моей памяти еще никто не угощал меня чем-либо. Особенно в школе. Парень, видя мое смятение, терпеливо открыл банку и всунул мне в руку.
— Пей.
Я отрицательно замотал головой.
— У тебя вид, словно я предлагаю тебе съесть бычьи яйца, — засмеялся блондин, порылся в карманах и дал мне платок. – Вытри слезы, у тебя все лицо мокрое.
Так как я не пошевелился, он сокрушенно произнес:
— Ну что за наказание? Ты всегда такой неразговорчивый? Я не хочу тебе зла, не собираюсь ничего с тобой делать. Но если ты не выпьешь колу, то я за себя не ручаюсь.
Решив, что была не была, дрожащими руками я обхватил запотевшую банку с напитком и сделал пару глубоких глотков. Пузырьки тут же ударили мне в нос, и я закашлялся. Кола была потрясающе вкусной. Не помню, когда в последний раз мне довелось пробовать такую прелесть. Изумительно, ошеломительно, охрененно.
— Успокоился немного? Ну что у тебя стряслось? Двойку получил?
Я несмело кивнул, пододвигая баночку с волшебным напитком к себе.
— И что так сокрушаться? – не понимал парень.
Совершенно осмелев, я протянул ему дневник, где размашистым почерком физика было написано: «Уважаемые родители! Довожу до вашего сведения, что у вашего ребенка абсолютное невнимание на уроках, невыполнение домашнего задания, отвратительная успеваемость. Прошу Вас прийти в школу завтра к часу дня».
— О, ну ты даешь, — присвистнул блондин, — не завидую. Кстати, я Дима.
Мы, молча, смотрели друг на друга, пока я не сообразил, что тоже нужно представиться в ответ:
— Кирилл, — и ударил себя по лбу. Ну, какого черта я назвался именем старшего брата? От резкого движения банка дернулась, и часть драгоценного содержимого расплескалась на мой свитер и рюкзак.
Дима без слов протянул мне салфетки, стоящие на столе.
— Димка, где тебя носит? Пошли! Пора уже! – раздалось у входа в столовую и к нам подошли несколько подростков, одетые в футбольную форму.
Они с недоумением переводили взгляд с меня на своего товарища. Конечно, я и сам не знаю, что делаю здесь. Я взглянул на своего нового знакомого и только сейчас заметил, что он тоже в форме. Черт, это же капитан школьной команды по футболу! Вот почему его лицо кажется мне таким знакомым. Мои успехи в физкультуре равны нулю, на школьных соревнованиях я появляюсь еще реже – я ж не мазохист, в самом деле, но о благородном капитане нашей школьной команды наслышан. Дима встал и кивнул мне:
— Не грусти, все будет пучком.
Я даже кивнул в ответ (сердце от такой смелости чуть не выпрыгнуло из груди), полностью уверенный, что завтра он мое имя даже не вспомнит. Один из футболистов покрутил у виска, глядя на меня. Ну, люди еще и не такое делали и говорили при виде меня. Я не обиделся. Я привык. Когда Дима и его команда скрылись, я залпом допил колу. Все, до единой капельки. Начинаю любить этот напиток. Нет, обожать. Я подумывал взять банку с собой, как прямое доказательство, что я пил колу, но под грозным взглядом буфетчицы мне пришлось выбросить банку в мусор. Уже уходя, я заметил на столе платок футболиста. Быстро схватив его, я, словно вор, затолкал его в самый дальний угол рюкзака. Дома разберусь. Кстати о доме, деваться-то больше мне было некуда. Я и так опоздал из школы. Я уныло поплелся домой, зачем-то надеясь, что «все будет пучком».

***

Отец был пьян.
— Где ты шлялся? – накинулся он на меня в коридоре.
Я вжался в стену и протянул ему дневник. Лучше сразу получить, пока он еще вменяем. С пару минут было тихо, пока он читал, пытаясь разобрать почерк физика в тусклом свете пыльной лампочки. Я слышал работающий на кухне телевизор, часы с кукушкой в спальне. Затем все это стало таким далеким, что казалось чужим. Я был схвачен за горло, и отец громко кричал, спрашивая, что это за «чертова поганая запись». Читать он умел, а объяснить что-либо я не мог, издавая лишь хрипы. Прибежал мой братец Кирилл, прислонился к косяку и одобрительно смотрел на мое наказание.
Отец не стал церемониться. Он с маху ударил меня по животу. Я сполз на пол, так как мое горло уже никто не держал.
— Вбей этому дебилу, что нужно учиться! – закричал брат.
— Ремень! – пробасил отец, и внутри меня похолодело.
Отец долго служил в армии. Дослужился даже до какого-то чина. Потом его уволили, как и тысячи других, но обмундирование оставили на память. Этот ремень я ненавидел. Он был широким, сделанным из прочного жесткого материала, с огромной латунной пряжкой. Удар им был равносилен удару кулака с кастетом. Дико больно. Я против воли заплакал.
Кирилл вернулся и услужливо подсунул отцу в руку орудие моих пыток. Замахнувшись, он ударил меня. Я взвыл от боли. Голову я успел закрыть руками, но пряжка попала по спине. Было такое ощущение, что в меня бросили булыжник, не меньше. Увидев, что отец снова замахивается, я закричал и стал отползать.
— А ну стой, мразь! – он схватил меня за ворот свитера и ударил еще пару раз. – Говори, что будешь учиться!
Я размазывал слезы и умолял его прекратить, обещал, что это не повторится, что я буду получать лишь хорошие оценки.
Через некоторое время отец успокоился, швырнул на меня ремень и ушел на кухню. Кирилл усмехался:
— Ну что, довыделывался? Учиться не хочешь?
— Да пошел ты, — прошипел я.
Зря. Я все еще сидел на полу, потирая ушибленные места, и брат с размаху вмазал мне ногой по лицу. Кровь тут же залила мой свитер и закапала на ковер. Кирилл обматерил меня, схватил и потащил в ванную, пока отец не увидел. Кровь он не любил. Открутив холодную воду, брат засунул мою голову под нее, а сам взял тряпку и вернулся в коридор, по-видимому, убирать кровь. Я все еще всхлипывал. От обиды и боли. Самое неприятное: я же знал, что так будет. Только никак не мог этому помешать. Я не мог не идти домой – я несовершеннолетний, да и потом, я это проходил. Отец быстро забрал меня из приюта, где меня чуть не убили, к слову, и тоже чуть не убил. Я неделю тогда не ходил в школу.
Нет ничего хуже, как стоять под дверью собственной квартиры и не решаться позвонить. Нет ничего хуже, как смывать вот так свою кровь потом. Смотреть, как вода окрашивается в красный цвет и исчезает в сливе грязной ванной. Нет ничего хуже, как плакать и знать, что это злит его еще сильней.
— Ну что застрял? – Кирилл ткнул меня в спину. – Кровь остановилась?
Я не стал отвечать. Выключил кран и вытер лицо. Брат с минуту разглядывал меня, а потом бросил, уходя, передавая слова отца:
— Ты лишен обеда и ужина.
Это было неудивительно. Удивительно, как я вообще хожу, питаясь лишь раз в день и то, когда мама не на работе. На мне висят все вещи. На вид я вообще набор кожи и костей. При росте ста семидесяти пяти сантиметров я вешу шестьдесят килограмм.
Я снял свой единственный свитер и принялся застирывать кровавое пятно. У меня огромный, прямо-таки царский гардероб – свитер, толстовка, джинсы и целых две футболки. Из зимних вещей у меня лишь порванная и зашитая во всех местах, где только можно пуховая куртка. В кедах я хожу круглый год, вот уже несколько лет. Я часто болею, еще чаще пропускаю школу, потому что не могу идти туда весь в синяках – это отец понимает.
У меня острый подбородок, оттопыренные уши и маленький лоб. Волосы блекло-серого цвета, а глаза вообще водянистые. А еще я постоянно горблюсь, не желая, чтобы меня замечали окружающие.
В общем, я живое олицетворение слова «неудачник».
Мне удалось отстирать кровь. Я повесил свитер сушиться и проскользнул в спальню. Отец пил на кухне, рядом с ним сидел Кирилл. Они оба пялились в телевизор. Там был очередной «Аншлаг» или что-то вроде того. Остаток дня я честно пытался сделать уроки, но все для меня было как китайская грамота – из учебников я не понимал ни слова. Слишком многое я пропустил за предыдущие школьные годы, чтобы что-то понимать сейчас. Кое-как переписав текст по русскому, я решил простейшие примеры по алгебре. По литературе задали прочитать что-то — записать не успел я, а спросить было не у кого, да и потом, я бы и в страшном сне не открыл рот, чтобы обратиться к своим одноклассникам. Потому я достал потрепанную книгу К. Дойля и погрузился в мир приключений о великом сыщике и неординарном человеке Шерлоке Холмсе.

***

С утра мне повезло – храп отца разносился по всей квартире, а братец ушел скорей всего на шабашку. Я открыл холодильник, не удивился его пустоте. Я бы станцевал джигу, если бы хоть что-нибудь хоть когда-нибудь было в нашем холодильнике. Он заколдован, не иначе. Порывшись в кухонных ящиках, я обнаружил хлеб и луковицу. Лук я поджарил, намазал сверху на хлеб и с наслаждением съел. Стараясь не шуметь, хотя отца и из пушки, поставленной у него над ухом, не разбудишь после пьянки, я проскользнул к выходу и буквально выбежал из дома. Какое счастье вздохнуть полной грудью, хоть ребра еще и побаливают. Пока я шел к школе, то осознал, что отец будет спать до обеда, а учитель ждет его к часу. Что придумывать в оправдание я просто не знал. Сколько раз я рассказывал небылицы. Было все – и похороны бабушки, и неизлечимая болезнь, и авария. Подходя к школе, я даже решил прогулять – все равно получу только двойки, но в последний момент испугался. Отец убьет, если узнает. Не стоит злить его, еще жить хочется.
День был такой же, как и все. Когда я шел отвечать по русскому, мне подставили подножку. Я содрал кожу на руках при падении. Алина смеялась вместе со всеми, пока учительница хлопала по столу линейкой, призывая класс к тишине. Из жалости она поставила мне тройку, так как из моего невразумительного мычания у доски сложно было что-то понять. Мои каракули она тоже с трудом разбирала. По алгебре мы сдали домашнюю работу, я с тяжелым сердцем, понимая, что ничего хорошего мне не светит. На литературе я расслабился. На задней парте меня редко трогали, а сегодня было обсуждение прочитанного, так успешно пролетевшего мимо меня.
Выходя из кабинета, я увидел маму. Мое сердце подпрыгнуло вверх. Я едва не кинулся к ней при всех, лишь в последний момент заставив себя сдержаться.
Мама была в старом платье, уже потерявшем всякие краски из-за частых стирок. Ее некогда черные волосы, испачканные паутинкой седины, были забраны в пучок. Лицо было осунувшимся и усталым. Она сутки работала. Она у меня диспетчер такси и часто кого-то подменяет, чтобы больше заработать. Иногда ей удается поспать пару часиков на диванчике, иногда нет. Я обожаю, когда она берет меня на работу. Слышу раздающееся из динамиков шипение и разные голоса. Людей отвозят то в другой район, о котором я даже не слышал, то в аэропорт. Я представлял, как они с чемоданами выходят у красивого здания аэропорта из синего стекла (я видел по местным новостям, недавно закончилась его реставрация), идут внутрь, пьют черный горький кофе, ожидая рейс, садятся в самолет, парят над облаками. Мне кажется, что мое сердце лопнуло бы от счастья, если бы мне когда-нибудь удалось полететь куда-нибудь.
— Санька, — слабо улыбнулась мама. Ее брови были сдвинуты. – Нас опять вызвали в школу?
Значит, она уже была дома, смогла добиться от отца вразумительного ответа, и он ей успел нажаловаться. Хотя нет, скорее это братец. Я злорадно усмехнулся про себя – значит, он не нашел никакой шабашки.
Я кивнул маме, не глядя ей в глаза. Мимо проходили одноклассники и другие школьники. Они мельком смотрели на нас. Так всегда, редко кто обращает на нас внимание. Но я даже рад. Я привык быть невидимкой.
— Сань, ну как так опять? Ты же обещал.
Что я мог ответить? Отец тоже обещал ей не бить меня.
— Ладно, пойдем.
— Куда? – удивился я. У меня был еще урок.
— Куда-куда, пойдем. Я поговорила с твоим учителем по физике и твоим классным руководителем. На сегодня ты свободен.
Я чуть не запрыгал.
— Спасибо, мамочка!
Мы шли по городу, ведя беседу ни о чем. Она вскользь рассказывала о работе. Сегодня один таксист два часа не мог найти улицу, рыская в темноте, а оказалось, заказчики просто не так произносили ее название. Мама остановилась у ларька, где готовили блинчики с разной начинкой. Я так давно хотел их попробовать, но было жалко денег, ведь я копил их на такую нужную обувь.
— Хочешь что-нибудь? – спросила мама, тепло глядя на меня.
Я отрицательно покачал головой. Прекрасно знаю, что мама еле сводит концы с концами. Фактически она содержит нас всех. Отец не работает. Он военный и сейчас найти ему работу сложнее, чем получить нобелевскую премию в слабоумии. Брат строитель. На одном месте больше трех дней ни разу не продержался. Еще его очень часто обманывают. Он выполняет работу, а оплаты не следует, выгоняют взашей. Он отрывается, конечно, на мне, но чувство злорадного ликования помогает мне вытерпеть это. Я учусь в последнем классе, столько раз хотел устроиться на работу. Да хоть продавать эти блинчики, я хоть бы не был вечно голодным! Но мама настаивает, чтобы я окончил школу. С моими успехами это весьма маловероятно, но мама на то и мама, чтобы верить в меня.
Она заказала блинчик с ветчиной и сыром и купила мне баночку колы. Второй раз за неделю я пил этот напиток богов! Так счастлив я не был даже в свой день рождения.
Мы сели на лавочку в скверике. Я накинулся на блинчик, обжигая пальцы. Боги всемогущие, как же вкусно! Я слопал его за пару минут, совершенно забыв о маме. Даже не предложив ей попробовать. Мне стало жутко стыдно, и я чуть не расплакался. Я протянул ей красную баночку, но она лишь покачала головой.
— Санька, я хотела с тобой поговорить.
Так вот зачем этот вкуснейший блинчик и кола.
— Ты огорчаешь отца. Почему ты так себя ведешь? – я молчал. Я всегда молчу. Я очень молчаливый. – Ты должен быть благодарным ему, он заботится о тебе!
«Как?!» — хотелось вскричать мне. Бьет меня? Издевается? Да я доброго слова от него не услышал.
— Твой брат тоже жалуется на тебя.
— Он не мой брат! – я не выдержал и гневно уставился на маму.
— Он твой брат. И Анатолий твой отец.
— Он не мой отец, — тихо прошептал я, так чтобы мама услышала. – Мой папа не стал бы меня бить.
— Твой родной «папа» бросил нас, когда ты был еще малышом! А Анатолий с нами.
— Он пьет.
— У каждого есть свои недостатки. Не нужно обращать на это внимание. Когда он служил, то неплохо зарабатывал.
Да. Точно. У меня так же были одни лишь джинсы и свитер, а у проклятого Кирилла были даже кроссовки адидас.
— Он бьет меня!
— У него такие методы воспитания.
Методы? Это так теперь называется? Я саркастически рассмеялся, вкладывая в этот смех всю свою накопившуюся боль.
— Тебе нужен отец, — вынесла вердикт мама.
Она всегда так говорит, ничего не понимая. Чем иметь такого «отца» лучше жить самим. Он ничего не делает. Пьет по-черному, избивает меня по любому поводу. Когда он что-нибудь сделал по дому? Мама приходит усталая со смены. Становится к плите, стирает, убирает. Она худая, как щепка. Как и я. Мне не нужен такой папаша! Как она не поймет? Я боюсь идти домой, всем сердцем не хочу возвращаться из ненавистной школы.
Такие разговоры у нас с мамой происходят раз в несколько месяцев. Чаще всего, когда кто-то из нас считает, что пора об этом поговорить. Конечно, чаще всего это мама. Она вбила себе в голову эту блажь и слепо следует ей. У меня такое ощущение временами, что ей даже нравится все это. Изображать из себя мученицу, взвалить на плечи все хозяйство. В ответ она говорит, что я много не понимаю. Конечно, мне всего семнадцать лет. Куда мне.
Мы уныло плетемся домой. Радости нет ни у меня, ни у мамы. Даже оставшийся вкус блинчика во рту не радует.
Как я и предполагал, едва мы переступили порог, мама кинулась готовить. Как всегда без изысков – жареная картошка, которую она каким-то чудом успела купить. Отец проснулся и был хмурым. Кирилл смерил меня взглядом и спросил:
— Че такой довольный?
Мне до смерти хотелось похвастаться, что я ел бесподобный блинчик и пил колу, но я понимал, что маме влетит за это. Отец контролирует каждую копейку в ее кармане. Вот и сейчас он выспрашивал почем она купила картошку в магазине и почему не проехала пару остановок до рынка, там на рубль дешевле. И вообще, меня достало называть его «отцом»! Какой он нахрен отец?
Мы чинно ужинаем. При маме Кирилл ведет себя идеально. Она не понимала, почему я на него постоянно жалуюсь, и я перестал.
Потом я мою посуду, мама идет спать, отчим и братец привычно смотрят телевизор. Жир в ледяной воде не хочет смываться. Я долго вожусь, за что получаю оплеуху от отчима.
Весь вечер я читаю про Шерлока Холмса и завидую ему.

***

В школу не хотелось идти до чертиков. Но деваться было некуда. Уж лучше туда, чем остаться с отчимом, который воспользуется этим и снова меня изобьет. Я сидел на подоконнике в школьном коридоре и со скукой смотрел на резвящихся первоклашек. Они были такие веселые, такие радостные, такие неугомонные. Вдруг одна из девочек поскользнулась, шлепнулась на пол и громко заревела. Я вздохнул. Ненавижу, когда дети плачут, но что я могу сделать? Ребенок между тем продолжал заливаться. Ладно. Я соскользнул с подоконника, подошел к девочке и строго сказал:
— А ну-ка перестань плакать! Сейчас директора позову.
Это возымело действие. Ребенок поднял на меня красное заплаканное личико и вытаращил глазки. Для нее я был просто великаном.
— Давай быстро в класс!
Повторять было не нужно. Слезы мгновенно пропали. Девочка быстро поднялась и пулей убежала в заданном направлении. Я обернулся, собираясь вернуться к своему подоконнику, но замер. Там стоял Дима и приветливо улыбался. Я неуверенно сделал шаг к нему, решая, не лучше ли будет убежать, как эта малышка минуту назад.
— Привет, — поздоровался блондин. На нем была белая рубашка, темно-синяя жилетка и джинсы. Все это вкупе смотрелось очень стильно.
Я кивнул. На мне была растянутая толстовка и старые потертые джинсы, края штанин которых распушились. Мне стало стыдно.
— Ты умеешь обращаться с малышами, — он наблюдал за мной что ли? – Как прошло дома?
— Что?
— Ну, та запись в дневнике, как родители отреагировали?
Боги, он помнит про это? Мои щеки залил румянец, и я не смог сказать ничего внятного. Лишь буркнул что-то вроде «хорошо».
— Это славно. Я думал, тебе здорово влетит.
У него была такая жизнерадостная улыбка, что я физически почувствовал, как у меня сводит зубы. Конечно, что ему не радоваться жизни? Он капитан команды, самый известный человек в школе, носит крутые шмотки, не знает отбоя от девочек.
Прозвенел звонок. Впервые за все время обучения вовремя.
Не знаю, что этот блондин забыл, общаясь со мной, но мне это не нравится. Такие, как он, просто не могут разговаривать с такими, как я.
— Ну, пока! – Дима лучисто улыбнулся и хлопнул меня по плечу.
Я тут же скривился от боли – пряжка армейского ремня как раз оставила там здоровенный синяк. Улыбка парня тут же поблекла. Он секунд десять раздумывал, а потом спросил:
— Все-таки ты получил, да?
Отпираться было бессмысленно, да и какое ему дело? Сообразительный, блин. Я кивнул.
— О, мне очень жаль.
Тут я не выдержал:
— Да какое вообще тебе дело?
— Ну, я…
— Слушай, шел бы ты… на урок!
Я развернулся и зашагал к классу, но меня остановил тихий голос:
— Значит, ты не хочешь со мной дружить?
Мои глаза полезли на лоб. Очень смешно. Я повернулся к нему и буквально накинулся на него:
— Ты издеваешься, да? Да ты само остроумие!
Голубые глаза смотрели на меня с укором, потом Дима произнес:
— Я серьезно.
— Что?
— Я серьезно хочу быть твоим другом.
— Ты с ума сошел? – единственное, что мог сказать я. По выражению лица Димы не скажешь, что он врет. Или он очень хороший актер.
— Нет. Почему ты так настроен против меня?
— Я не настроен против тебя, я просто не понимаю тебя. Зачем тебе дружба со мной?
Он пожал плечами и обезоруживающе мне улыбнулся.

***

С того момента у меня появился друг. Это было для меня в новинку. У меня никогда до этого не было друзей. Кроме Антона. Это наш сосед по площадке. Иногда он заскакивал взять одну из книжек, которые остались еще от моего настоящего отца, а взамен приносил мне какой-нибудь журнал за прошлый год о машинах или компьютерах. В мыслях я называл его другом, хотя мы никогда не проводили больше получаса вместе.
Дима был очень веселый и разговорчивый. Моя полная противоположность. Он умел рассказывать анекдоты так, что даже у меня выступала улыбка.
В тот день мы опоздали на урок и решили сбежать с остальных. Странно было, что такой правильный мальчик вдруг пропускает школу. Но Дима сказал, что это ерунда, ему пора что-нибудь такое совершить.
Мы гуляли по городу, потом сели на детской площадке и разговаривали. Вернее, Дима болтал без умолку, периодически задавая мне вопросы. Я как всегда отвечал односложно, из меня сложно вытянуть что-нибудь больше.
Так я узнал, что Дима родился далеко на севере, аж в Якутии, потом его родители перебрались в наш город и окопались тут. В детстве он занимался бальными танцами и все над ним смеялись (как он говорил). Он обожает шоколадное мороженое и ненавидит киви. Что такое «киви» я не догадывался и уж тем более никогда не пробовал, но ему об этом не сказал.
Он мечтает скорей окончить одиннадцатый класс и поступить в университет. Он даже знает куда – на юрфак. Я завистливо присвистнул. Только дети самых крутых там учатся. Мне это никогда не светит.
— А ты куда поступишь? – задал вопрос он, вырисовывая белоснежным кроссовком линию на песке.
— Не знаю.
— Как это? Ведь осталось… — он прикинул в уме, загибая пальцы. – Девять месяцев!
Я пожал плечами. Институт мне не светит. Нет денег, да если бы и были, отчим не разрешил бы тратить их на меня. На бюджетное я не поступлю со своей успеваемостью. Пойду в какой-нибудь техникум в лучшем случае.
— Ну ты даешь, Киря!
Черт. Я сжал зубы. Я и забыл, что на фига-то назвался именем братца. Ну что я ему сейчас скажу? Э, извини, но меня зовут Саша. «А почему ты представился Кириллом?» – последует резонный вопрос. Потому что я дурак? Блин, ну угораздило меня. Единственный человек в нашей школе хочет общаться со мной, а я начал нашу дружбу с вранья. Лох. Вот правильно было написано на том листе.
— Ты плохо учишься?
— Ну, — мягко сказать. — Я двоечник.
— Хм, — нахмурился Дима. – А почему?
— Тебе не нравится учиться?
— Наверное.
— А может тебе сложно?
— Это тоже.
— Хочешь, я помогу тебе?
— А ты хорошо учишься?
— Э… — он замялся. – Вообще-то, я иду на золотую медаль.
— Круто.
Не понимаю, что он забыл тут со мной. Футболист, отличник, красавец. А я – серость, плесень и темнота. Тут нечисто. Может, он поспорил? Что разведет такого лоха, как я? Точно. Это было бы лучшим объяснением.
Подошло время, когда уроки должны были кончиться.
— Мне пора.
Лучше я уйду сейчас, чем потом буду посмешищем при всех.
— Ты уходишь? – он выглядел расстроенным. – Может, еще посидим?
Я покачал головой. Нет, мне пора. Я неловко махнул ему рукой на прощанье и пошел домой. На душе было паршиво. Мало того, что я пропустил уроки, о чем скорей всего оставит запись классная, так я еще и оказался замешан в каких-то непонятных делах этого Димы. Какое ему до меня дело? Оставалось надеяться, что отчим еще не успел напиться.

***

На следующий день Дима поджидал меня на крыльце школы.
— Привет, — он поздоровался со мной при всех. Многие ребята недоуменно переглянулись. Да, они хорошо видят. Это я, всем известный школьный неудачник, пожал руку самому крутому парню в школе. – Что ты вчера так убежал?
Я решил – хватит больше врать. Меня охватил несвойственный мне порыв:
— Я не понимаю, что ты забыл со мной? Самое правдоподобное, что ты делаешь это на спор. И потом, меня зовут Саша.
Он с минуту на меня смотрел, а потом покачал головой:
— Ну, ты даешь. Дурак.
Дима сбежал со школьных ступенек и скрылся за поворотом школы. Значит ли это, что он и сегодня не пойдет в школу? Ну и хрен с ним. Мои щеки горели. Вот так вот. Я потерял только что приобретенного друга. Говорю же, я неудачник. Обида на лице Димы как нельзя лучше говорила о том, что он не делал это на спор. Я, ничего не замечая перед собой, вошел в класс и сел на последнюю парту. Стал медленно выкладывать тетрадки, учебники и ручки. Было так грустно. Черт возьми, что я делаю? Я подскочил, покидал свои вещи в рюкзак и побежал за Димой.
Я обошел школу, школьный двор, заглянул даже на стадион. Его нигде не было. Я ругал себя на чем свет стоит. Ну что я за идиот? Вдруг мне пришла в голову идея – может Дима на вчерашней детской площадке? Я кинулся туда и был прав. Он сидел, сгорбившись, на качели. При виде меня он лишь сжал губы. Я подошел и молча сел на соседнюю качель. Мы долго молчали, а потом он спросил:
— И как тебе такое в голову пришло?
— Не знаю.
— Это бред.
— Точно. Не обижайся.
— Я не обижаюсь, — он улыбнулся, и у меня потеплело на сердце. – Только не тупи больше.

***

Удивительно, но два дня отсутствия в школе никак не отразились в моем дневнике. За ту домашнюю работу, что я сдавал пару дней назад, мне поставили четыре с минусом. Мама этому очень обрадовалась, а отчим даже отдал свою булочку. Может, он не такой плохой?
Подумалось мне тогда. Через три дня я понял, что ошибаюсь, люди не меняются. Он опять избил меня за то, что я плохо вытер пыль.
Дима не оставил свое желание помочь мне в учебе. После уроков мы встречались с ним и занимали один из пустых классов. Как в его голове столько укладывалось? Он знал абсолютно все. Не было еще ни одного вопроса, на который он не ответил бы. Объяснял он гораздо лучше учителей и через месяц я стал стабильно получать четверки по алгебре и геометрии.
Про каждую страну в мире он знал такие забавные факты, что они волей-неволей откладывались у меня в голове. Слушать его было одно удовольствие. Так что и по географии я подтянулся.
Он приносил мне книги по школьной программе, принес сборник сочинений, заставлял меня писать каждый день небольшой рассказ. Иногда о прочитанной книге, иногда о том, что я делал. Меня это жутко забавляло. Если он действительно узнает про мой быт, то не станет со мной дружить. Мой отец избивает меня, а я молчу. Мой брат издевается, а я молчу. Моя мать горбится на работе, а я молчу. Я слабак и неудачник. Вот кто я. Про это я даже могу написать сочинение и сжечь его потом. Тем не менее, по литературе и русскому я перестал получать двойки и даже как-то получил четыре за диктант.
Наши уроки доставляли мне удовольствие. Мне ужасно не хватало общения. Я был готов проводить с Димой дни напролет. И потом улучшения в учебе заставляли меня поверить, что я не полный дурак. За всю свою жизнь я не смеялся столько, сколько за эти пару месяцев нашего общения. Меня даже перестали волновать постоянные побои дома, насмешки брата. Я молча терпел все это. Повода у отчима было придраться все меньше, вот он и бесновался, отрывался на матери. Кирилла нигде не принимали на работу, потому что наступали холода и стройки приостанавливались.
Как-то Дима пригласил меня на матч между нашей школой и соседней. Никогда не любил футбол. Но сейчас… С замиранием сердца я следил, как белый с черным мяч пляшет по полю, как послушно вьется у ног Димы, как попадает в ворота. Мы выиграли. Вся школа ликовала. Дима кинулся ко мне и буквально запрыгнул на меня, крича что-то про победу. Он был весь мокрый, волосы липли к его лбу, а щеки покраснели от возбуждения и радости. Я растрепал его волосы, окончательно портя прическу, и улыбнулся:
— Ты молодец! Лучше всех.
— Правда? – он смутился, отпустил меня и отошел на шаг назад.
Тут к нему подбежала толпа из болельщиков и членов команды. Каждый хотел коснуться героя, забившего последний гол. Он не успевал отвечать на вопросы, ему бесконечно пожимали руку. Потом его утащили в раздевалку праздновать, и я, оставшись один в опустевшем спортзале, пошел домой.

***

С утра Дима был какой-то не такой. Мы увиделись перед уроками, но разговор не клеился. На алгебре я совсем летал где-то далеко. Темой урока были какие-то неимоверно скучные уравнения. Я даже не пытался их решить, подумав, что Дима расстроился бы. У меня было странное чувство. Как будто сидишь в поезде, он на всей скорости несется и вот-вот врежется. А ты даже не можешь пошевелиться и хоть что-нибудь сделать.
После уроков я долго ждал Диму возле раздевалки. Пятиклашки развешивали по школе стенгазеты, посвященные приближающемуся Новому Году, и гирлянды. Периодически подходила завуч, и они отдирали со стены так усердно прилепленный кусок ватмана и перевешивали его в другое место.
Я всегда не любил Новый год. Я вообще не люблю праздники. Именно в них я больше всего и получал. Но сейчас мне казалось, что этот праздник будет особенным.
Дима показался в начале коридора. Он был не один, с ним рядом шел вратарь его команды. Они что-то заинтересованно обсуждали, а потом обнялись на прощание, чему-то засмеявшись. В моей груди кольнуло. Дима подошел ко мне, и, я клянусь, чем ближе он подходил – тем больше спадала улыбка с его лица.
— Давно ждешь?
Я кивнул. Все становилось на свои места. Вот откуда у меня это чувство. Он больше не хочет со мной дружить. Иначе как все это объяснить? Так вот. Горло пересохло. Не нужно было и догонять его тогда, и начинать все это. Я был благодарен Диме за его помощь в учебе и прочее. Ко мне даже в классе стали относиться иначе. Давненько мне не ставили подножки, дразнили или как-то еще унижали. Дружба с Димой дала мне больше, чем ему. Еще удивительно, как мы столько общались.
— Мне нужно бежать, прости, — я не дал ему даже слово вставить и убежал.
Мне не хотелось, чтобы он чувствовал себя неловко. Я не хотел, чтобы он в школе при всех сказал мне эту явную истину, что нашей дружбе конец.

***

До Нового Года оставалось меньше недели. Двадцать седьмого мы заканчивали учиться. Тогда же и была праздничная дискотека. Каникулы длились до двенадцатого января.
Если раньше я не представлял, как проживу это время без Димы, то теперь думал, что это даже хорошо. Не будет так больно. Кому я вру? Кто бы мог подумать, что терять друга так больно? Мне не хотелось ничего делать. Я с трудом заставлял себя решить задачи по физике и начертить что-то по геометрии. На столе лежала книга, которую одолжил мне Дима. Я со злостью отшвырнул ее в угол комнаты. Тоже мне, друг, защитник униженных, блин. Сволочь безнравственная. Зачем было притворяться, помогать мне? Черт, я был готов придушить его.
В школе я старался не видеться с ним и сразу юркал куда-нибудь, если он встречался на моем пути. К слову сказать, встреч со мной он не искал, что еще больше ранило.

***

Сегодня я решил, что хватит сидеть дома. Пересчитав свои нехитрые сбережения, я обрадовался. У меня было целых пятьсот двадцать три рубля сорок копеек. Это же значит, что я могу себе купить новую обувь! И банку колы. И даже хватит на жвачку. Я, подпрыгивая в нетерпении, оделся и направился на рынок. Меня достало уже мерзнуть в своих кедах. Этот постоянный насморк тоже достал.
Я бродил среди рядов и решал, что же мне купить – кроссовки или ботинки. Зимой предпочтительней второе, конечно, зато выглядит лучше первое. Интересно, что лучше будет сочетаться с моим нехитрым гардеробом? Я хмыкнул. Решил, что все-таки лучше ботинки. Практичней. Хоть они и китайского производства, но настоящую обувь мне денег никогда не хватит. Да и по цене подходит. Четыреста пятьдесят рублей. Еще даже останется. Пусть, хоть куплю себе новую футболку.
Моя рука уже поползла в карман за деньгами, как нос пощекотал приятный необычный запах, принесенный порывом ветра. Я заозирался. Откуда мог быть этот запах? В конце рядов стоял небольшой магазинчик. На его вывеске было написано «Восточный базар». Повинуясь непонятному порыву, я вошел туда. Меня сразу окутало облако из различных запахов благовоний, специй. Отовсюду доносились мелодичные звуки, журчала вода. На стеклянных витринах были выставлены различные статуэтки, флаконы, вазочки, оружие, украшения. Все это переливалось и блестело. Ошарашенный, я замер. Никогда не видел таких мест.
Я прошел вдоль рядов, поглядывая вокруг. Как все было красиво!
— Что тебе, мальчик? – раздался голос у меня над ухом, и я увидел толстую женщину в кимоно, совсем не вязавшуюся с обстановкой.
— Смотрю, — бросил я и, словно заколдованный, взял в руки крошечную пантеру. Она была из темного материала, так искусно выточена, что казалась настоящей.
— Это оникс, — не очень довольная пояснила женщина, наблюдая за мной. – Талисман на счастье. Его дарят самому дорогому человеку.
— Сколько? – одними губами прошептал я.
— Тебе не хватит, мальчик.
— Сколько?
— Пятьсот рублей.
Таких совпадений не бывает. Не произнеся ни слова, я выгреб все сбережения из кармана, рассчитался и выбежал из помещения на улицу, бережно держа в руке фигурку. Она казалась мне теплой, живой. Я поднес ее к глазам и улыбнулся. Мне показалось, что пантера оскалилась в ответ.
Самым сложным было спрятать ее. Домой нести такую вещь было бы самоубийством, я закутал пантеру в салфетку и положил под подоконник в подъезде. Всю ночь я не спал, ворочался, постоянно думая, не украли ли мой талисман.
Наутро я, только умывшись, побежал в школу. Моя пантера была на месте. Она приятно тяжелела в руке, спрятанной в кармане. Сегодня объявляли результаты оценок в четверти. Что ж, благодаря усилиям Димы, я получил почти по всем предметам четверки, кроме химии и физкультуры. Это было настолько чудесно, что мне захотелось прыгать и кричать от радости. Я шел по коридорам, внутри все пело. Я искал Диму, безумно хотелось похвастаться перед ним своими успехами. Вокруг сновали школьники, галдящие, радостно-возбужденные. Я увидел Диму возле раздевалок. Он стоял, прислонившись к стене, и разговаривал с каким-то коротко стриженным крепышом. Нас разделяла толпа, но для меня ее не существовало. Я смотрел на Диму, как будто первый раз видел. У него были такие яркие глаза, что казалось, будто бы он одел линзы. Такого цвета волос, кроме как у него, я никогда не видел. Нет, я, конечно, не дурак, и раньше видел, что он первый парень на деревне, но сейчас я настолько отвык от него, что он казался мне просто воплощением мечты всех девчонок земного шара. Мне даже и не стоять рядом с ним. Стало очень грустно и тоскливо. Я почувствовал его взгляд, но даже не повернулся. Краем глаза я уловил его движение – он дернулся по направлению ко мне, но потом передумал.

***

Дома отчим внимательно изучил мой дневник и не нашелся что сказать. Швырнул его прямо мне в лицо (вот же привычка у него – все швырять) и ушел на кухню к громыхающему телевизору. Брата не было. Я сел за письменный стол и пытался заставить себя читать К.Дойля, хотя знал его почти наизусть, но ведь Холмс всегда помогал мне. Это одна из немногих книг, оставшихся у меня от родного отца. Мама как-то обронила, что он ее очень любил. Я читал приключениях сыщика и его вечного друга после отчимовских побоев, и мне становилось легче. Почему же тогда сейчас не так? Почему так тошно, словно кто-то умер?
Часы показывали четверть восьмого. В школе уже началась дискотека. Никогда в жизни я не ходил на дискотеки и сейчас не собирался, если бы не одно «но» — у меня в руке был талисман (я был так расстроен, что даже не спрятал фигурку в подъезде), который должен быть у своего обладателя.
Сорвавшись, как торнадо, я натянул куртку и кеды и кинулся к школе. Отчим что-то кричал, но я его не слышал. По пути я встретил брата, переваливающегося со ступеньки на ступеньку. Он злобно прорычал вместо приветствия, чтобы я шел домой, но я уже хлопнул входной дверью. Морозный ветер обжег и без того пылающее лицо. Я бежал к школе, словно от этого зависела моя жизнь.
На крыльце курили старшеклассники, их не гоняли учителя в честь праздника, не иначе. Я взбежал по лестнице на третий этаж, где был актовый зал, и ворвался в душное, темное помещение, наполненное громкой попсовой музыкой. Посередине зала стояла елка, украшенная десятками нитей гирлянд, и лишь они были освещением во всем зале. Школьники дергались в такт музыке, висли друг на друге, прижимались друг к другу. Я сразу заметил Диму. Он танцевал на сцене с Алиной. На девушке было короткое серебристое платье и я, глядя снизу вверх, мог разглядеть ее белые трусики. Сам Дима был в белоснежной рубашке, так выделяющейся в темноте, галстуке и темных брюках. Ему сверху только фрака не хватало, и можно на прием к королеве.
Я скинул куртку где-то у стены, поднялся на сцену и дотронулся до Диминого плеча. Он недовольно повернулся и замер, увидев меня. Алина подняла брови в немом вопросе. Набравшись смелости, я крикнул:
— Можно тебя на минутку?
Дима скривился. А мое сердце забилось еще быстрей. Господи, какой же я идиот. Ну и зачем я все это делаю? Алина шепнула ему что-то на ухо и ушла.
— Что ты хотел?
— Давай не здесь?
— А где? Слушай, я никуда не пойду.
— Но... — беспомощно завертел головой я. – Необязательно далеко идти. Давай хотя бы зайдем за кулисы?
Он кивнул, выглядя при этом не слишком довольным. Мы отошли к краю сцены. Я отодвинул пыльные портьеры, пропуская его вперед. Мы оказались в маленьком закутке, пропахшем пылью и сыростью. Однако здесь было тише. Дима разглядел в стене форточку и открыл ее. Подул свежий ветер, осыпая пол снежинками.
— Ну? – Дима повернулся ко мне, упер руки в бока.
— Я… просто я, хотел сказать…
Я особо никогда не блистал в ораторском мастерстве, а тут и вовсе сник. Ну не мог я ничего сказать. А то, что крутилось на языке, было и вовсе глупостью. Вместо слов я протянул ему пантеру. Он недоуменно посмотрел на меня, взял талисман, поднес поближе к лицу, чтобы разглядеть. По мере того, как он разглядывал пантеру, его лицо озаряла улыбка.
— Это мне?
Так недоверчиво, что я проникся.
— Да, тебе.
— Но… сколько же она стоит?
Конечно, Дима умный мальчик, он понял, что я из очень бедной семьи. По моему виду это сразу заметно.
— Это подарок. О цене подарков не спрашивают.
— О, Санька, спасибо, я…
— Послушай, я сейчас скажу, а ты не перебивай. Я скажу, а потом ты можешь говорить, что хочешь, можешь даже ударить меня.
— Зачем мне…
— Не перебивай! – укоризненно сказал я и глубоко вздохнул. – Дима, прости, я не могу больше быть твоим другом, — он открыл рот, но я не обратил на это внимание. – Понимаешь, я понял. Мало того, что я неудачник, урод и дурак, так я еще и голубой. И люблю тебя, Димка, очень люблю. Прости!
К концу моей речи, я уже ничего не видел – слезы застилали глаза. Я не понимал, что я делаю, зачем… Единственное, я чувствовал, что должен. Мне важно было, чтобы Дима знал. Благодаря Диме я понял, что хоть что-то представляю собой, раз такой парень обратил на меня внимание. Он единственный был добр ко мне, участлив. Он не виноват в крахе нашей дружбы. Это все я. Сам не знаю, как так вышло. Я засыпал с его именем, просыпался с ним же... Не помню, всегда ли я таким был, нравились ли мне девочки… Вроде Алина ничего… Но это все стало неважным. Наша дружба была самым светлым в моей жизни. И я сохраню ее в памяти до конца моих дней.
Наугад я дернул портьеру, стремясь оказаться от этого места как можно дальше, боясь увидеть отвращение в голубых глазах. Я запутался в ткани, меня обдало пылью, я чихнул и оказался в кольце теплых рук. Когда я понял, что Дима обнимает меня, то задрожал. Он так близко, что я чувствую запах свежести, исходящий от него. Он такой горячий, такой непередаваемо родной. Я всхлипнул, открыл рот, собираясь сказать что-нибудь глупое и не вязавшееся со всем происходящим, но он с легкой улыбкой покачал головой. Взял меня за подбородок, и его губы накрыли мои.
Это был первый поцелуй в моей жизни.
Как там описывают его в книжках? Волнительно, трепещуще, охренительно? Так вот, это в миллион раз круче. Это как сидеть за рулем самой быстрой машины в мире, вдавить газ и за две секунды разогнаться до ста километров. Адреналин, мурашки по коже. Кровь мчалась по венам, сердце стучало, окончательно сойдя с ума, дышать совершенно не было возможности. И в то же время все это было где-то далеко, а Дима был рядом, сейчас и всегда.
Мои ноги подкосились, и я бы упал, если бы не он, уверенно поддерживающий меня. Дима отстранился лишь для того, чтобы покрыть поцелуями мою шею. Я едва сдержал стон. Господи, это было невыносимо приятно. Как я столько лет прожил, не зная, что это так прекрасно?
— Дима, Димка, — зашептал я.
— Что? – со смешком отозвался он.
— Ты, мы… — выяснилось, что я к тому же терял способность говорить. – Ты, нет, я… Мы целовались?
— Ага, — усмехнулся он, не переставая целовать мое ушко, щекоча его дыханием.
— Я тебе нравлюсь?
— А не заметно?
— Но ты… такой красивый, умный, а я такой лох.
— Так, — он взял меня за плечи и легонько встряхнул. – Я не разрешаю тебе говорить так о моем парне.
— Что?
— Ну а ты как хотел? Что после всего я отпущу тебя?
— Дим, но школа, что будет, если другие узнают? – и тут мне стало страшно. Как относятся к голубым в нашей стране, известно. Да мой отчим самый ярый противник из всех. Вспомнить только все подколы и издевательства моих одноклассников, если им подбросить такую пикантную тему, в школе он не сможет учиться. А Димка идет на золотую медаль, его ждет большое будущее. Нет, я не могу ему портить жизнь. – Дима, давай никому не говорить. Мы должны держать это в секрете, меня дома убьют.
Его брови сошлись. Он насупился, обдумывая что-то свое.
— Дим, пожалуйста, твои тоже не обрадуются.
— Для меня это неважно.
— Давай хотя бы окончим школу, а уж потом решим.
— Ладно, — пробурчал он, соглашаясь только для вида. Ничего со временем он поймет, что я прав.
Мы покинули наше убежище по отдельности. Сначала он, а потом я. Сделали вид, что не знакомы друг с другом в раздевалке, пошли в разных направлениях от школы, встретились в условленном месте, заскочили в первый попавшийся подъезд и целовались там, пока не заболели губы.
Но и после этого мы продолжили целоваться.

***

Эти новогодние каникулы стали самыми счастливыми в моей жизни. Я был бесконечно счастлив, просто заполнен им до краев. Как-то отпрашиваясь у отчима, я мчался к Димке. Нам несказанно повезло – его родители уехали в Париж на праздники, и целая квартира была у нас в распоряжении. Мы целовались (на большее я бы никогда не решился), дурачились и разговаривали. Я больше не зажимался. Излил ему все душу. Рассказал о своей жизни с самого рождения.
— Теперь я неприятен тебе?
Мы лежали на полу, положив под голову подушки, нас разделяло буквально десять сантиметров.
— Из-за чего ты должен быть мне неприятен? Ты не виноват. Мне искренне жаль, что у тебя так в семье. Давай подумаем, что делать.
— А что тут можно сделать?
— Можно попробовать устроить твоего отчима на работу.
— Ага, вот так вот придешь, скажешь – «Здравствуйте, Антон Павлович, не хотите заработать?». Да и потом, не нужно вмешиваться, я не хочу.
— Саш, ну хоть попробовать. Я попрошу отца…
— Нет, не нужно, пожалуйста.
— Ладно, — он провел рукой по моему лбу, убирая упавшие на него волосы. – Ты такой милый.
— Ага, — я не строил иллюзий по поводу своего внешнего вида.
— Вот дурачок, для меня ты самый лучший! – он шутливо запрыгнул на меня и наша маленькая потасовка перешла в долгий поцелуй.

***

Димка был необыкновенным. Он не был злым, не был завистливым, не был циником. Он был открытым, веселым, отзывчивым. Он искренне радовался пушистому снегу, необычным по форме облакам. Никогда не упрекал меня ни в чем, не ставил в неловкое положение.
С окончанием каникул встречаться стало сложней. О том, чтобы идти ко мне в гости, не было и речи, показываться его родителям на глаза я тоже не хотел, в душе не исключая вариант, что Димка поймет, что я ему не ровня.
В школе мы сначала делали вид, что не разговариваем друг с другом, но затем это было выше наших сил. Да и потом, все видели нас и раньше вдвоем. Мы перестали прятаться, а культурно общались у всех на виду, не позволяя себе лишнего. В основном, конечно, я его сдерживал, потому что переживал за его репутацию.
Мы продолжали заниматься вдвоем по школьной программе. Так как я значительно подтянулся (ох, как я гордился тут собой и моим прекрасным учителем), мы делали домашнюю работу вместе. Мои оценки стабильно превратились в четверки. Замечаний в дневнике вот уже долгое время не было.
Мне все сложней было идти домой, в эту дыру. Отчим совсем слетел с катушек, пил беспробудно. Дома было нечего кушать. Мама украдкой давала мне по десять-двадцать рублей на булочку и кефир. Я был вечно голодный, но ни словом не обмолвился Димке, ему и так хватало забот. Скоро были соревнования, он должен был готовиться все свободное время, а вместо этого проводил его со мной. Я уговаривал маму бросить отчима, понимая, что это невозможно. Идти нам некуда, а квартира его. Мама вообще стала как тень. Мое сердце разрывалось от жалости, я даже как-то попытался поговорить с отчимом, но хорошего из этого ничего не вышло.
Лучиком света для меня был Димка. Он чувствовал мое настроение, мог одним лишь словом поддержать, понять и просто помолчать. Он убедил меня, что я должен хотя бы попытаться поступить в какой-нибудь институт, и мы стали подыскивать варианты. Я каждую ночь благодарил судьбу, которую проклинал до поры до времени, за такую жизнь. Дима – это самое лучшее, что со мной могло случиться. Ради этого стоило столько лет быть неудачником, терпеть все это, чтобы получить супер-приз в конце. Там, наверху, жестокие шутники.

***

Приближался день всех влюбленных. Зима отступила на время, снег совсем стаял, а солнце светило так, словно всерьез поверило в реальность происходящего. Я хотел подарить Диме что-нибудь особенное, но у меня не было средств и возможности. Была идейка сделать открытку своими руками, но если ее найдет мой отчим или братец, то глумиться будут еще месяц. В итоге я сочинил романтическое четверостишье и записал его на обычном тетрадном листе. Димка был в восторге:
— Да ты поэт!
Мы встретились в торговом центре, в который бы я раньше и не подумал зайти. Он настоял, чтобы мы зашли в кафе и взяли себе по огромной чашке латте с сиропом. Я выбрал банановый, а он клубничный.
— Спасибо, это все, что я могу сделать для тебя.
— Ты можешь больше, и я подожду. У нас впереди целая жизнь.
Мне захотелось стиснуть его в объятиях и поцеловать.
— Димка, ты знаешь… ты самый лучший.
— У, — он заулыбался. – Раз ты говоришь так, то, что будет, когда я расскажу тебе о своем подарке.
— Дим, я же просил, хватит и того, что ты угостишь меня кофе.
На его мордашке появилось хитрое выражение лица.
— Моему папе очень часто требуется передать срочные документы в Москву. Они нанимают человека, покупают ему билет туда и обратно, дают пакет документов и адрес. И даже деньги на такси. Документы очень срочные и важные, им проще перестраховаться.
— И? – я ничего не понимал.
— Сегодня именно такой случай.
Он сиял. Мой Димка сиял, как начищенный пятак, а я не мог поверить – он только что предложил мне слетать в Москву? О, Боги! Если бы я не сидел, то точно бы упал. Я смотрел на него круглыми глазами и лишь открывал рот, силясь что-нибудь сказать.
— Дима! Это же…
Как давно я хотел полетать. Как давно я мечтал об этом. Жизнь не такое дерьмо, как кажется!
— Я с трудом убедил папу, что ты подходящий человек. Знаешь, сколько платят? Пять штук. И еще с собой дают две на непредвиденные расходы – самолет там задержат, или еще что-нибудь.
— Семь штук? – я был в шоке.
— Да, сможем, наконец, купить тебе что-нибудь из одежды, — из уст Димки это звучало совсем не обидно. – У нас три часа до самолета.
— О, Димка!
Я не выдержал. Кинулся к нему, стал целовать, обнимать. Прямо на глазах у всего торгового центра. Плевать на всех! Как же я его люблю! Какой же он умница!

***

Подъезжая к зданию аэропорта, я испытывал необъяснимый трепет. Оно было таким же красивым, как и в новостях. Огромное, синее, сверкающее. Димка сжал мою руку, и мы вошли в эту махину из стекла и бетона. Внутри было светло и даже как-то уютно. Кафешки, реклама, стульчики для ожидающих. Дима отвел меня к стойке регистрации, прямо там меня ждал билет сразу туда и обратно.
— До конца регистрации еще час, пойдем, осуществим твою мечту? – подмигнул Димка.
— А я не опоздаю?
Мне было не по себе. Я чувствовал громадную ответственность.
— Да нет, без тебя не улетят, — отшутился он и потащил меня наверх, в кафе с видом на взлетную полосу.
Я прилип к стеклу, буквально вжавшись в него носом, и глядел на огромных белых стальных птиц. Как они прекрасны. Я не верил, что сейчас полечу на одной из них.
Мы пили кофе, который был ужасно горьким, и хохотали, как первоклашки. Дима давал мне последние указание – такси брать только у стойки в аэропорту, сказать, чтобы подождал, сразу не рассчитываться, конверт с документами не вскрывать и от себя не отпускать. Главное, не бояться, не теряться и помнить, что он меня любит. Я опять нарушил свой же принцип – не целоваться на людях, и притянул его к себе, перед тем как пройти на посадку. Димка был взъерошенным, немного бледным и пах кофе.
— Я люблю тебя, — шепнул ему я и услышал тоже самое в ответ.
— Счастливо! Может быть, у меня получится тебя встретить!
Обратный рейс был вечерним, я прилетал в одиннадцать вечера, и мне было абсолютно плевать, что скажет отчим, когда я заявлюсь домой в двенадцать. Хотя… Да, он, наверное, уже будет храпеть после выпитого.
— Дим, не нужно меня встречать. Пожалуйста, — еще не хватало, чтобы он шарахался по темноте.
Он скорчил рожицу. Я помахал ему на прощание и прошел в накопитель. Ждать пришлось совсем немного. Меня и других пассажиров, которых было человек двадцать, погрузили в автобус и повезли к самолету. Когда я ступил на взлетную полосу, гул двигателя едва не оглушил меня. Пахло топливом и чем-то металлическим. Я торопливо поднялся по трапу и оказался в салоне. Мое место было в самом начале и, конечно, возле иллюминатора.
К счастью, ко мне никого не подсадили. В Москву летело немного человек. У меня замерло сердце, когда мы взлетали. Я закричал от восторга, когда мы плыли над облаками. Потом подали еду в пластиковых коробочках. Вдоволь наевшись, я прилип к иллюминатору, а потом решил осмотреть туалет. Посадка мне понравилась меньше, но все равно у меня было такое чувство, будто я выиграл миллион долларов в лотерею.
Москва поразила своей торопливостью и количеством народа. Я быстро взял такси и ехал по заданному адресу, не пропуская ни единой детали из пейзажа за окном. Машин было столько, просто ужас. Дома высоченные, все безликие. Ближе к центру стало интересней. Нужный мне дом оказался особнячком девятнадцатого века. Я позвонил в кованую дверь, и меня пустили, по-видимому, ожидая. Отдав пакет секретарше, высоченной девушке в идеально оглаженной юбке и белой блузке, я вернулся в такси, которое довезло меня обратно в аэропорт. Дальше было время ожидания, которое пролетело как один миг. Суетливые пассажиры с багажом, постоянные объявления о посадке или начале регистрации, тысяча разных запахов. И вот я снова в самолете, любуюсь мелькающими огнями внизу.
Когда я оказался в своем родном городе, настроение, конечно, немного ухудшилось. Я сел в маршрутку и гадал, как меня встретят дома. Мама, вроде бы, на смене, если отчим не спит, то жутко пьян. Он может и побить меня за опоздание. Но что это для меня после сегодняшнего дня? Я стал частью другого мира, и у меня получилось. Я осуществил мечту. Мне было море по колено.
Уже подходя к дому, я увидел милицейский бобик у подъезда в свете фонаря. Всколыхнулось предчувствие недоброго. Я был уверен, что это к нам. Я влетел по ступенькам на свой этаж. Дверь в квартиру была открыта, на лестнице толпились соседи, низенький милиционер их опрашивал. Я вошел в квартиру, меня никто не удерживал. В квартире творился полный бардак, на кухне сидели бледные-пребледные мама и брат. Перед ними сидел еще один милиционер и постукивал пальцем по столу. При виде меня мама как-то странно дернулась и сникла.
— Мама… — прохрипел я. Я не дышал. – Что случилось?
Все разом посмотрели на меня, но молчали.
— Что, черт возьми, случилось?
Так как мама лишь в бессилии открывала рот, давясь слезами, а брат затравленно озирался, мне ответил милиционер, сидевший перед ними:
— Ваш отчим, Анатолий Петрович, совершил разбойное нападение на известного вам Дмитрия Силова. Молодой человек в реанимации.
Все покачнулось передо мной. Я впился руками в столешницу. Я не понимал как, почему… Все это ошибка, все это неправильно… Мой Димка и это жалкое подобие человека, которое я по ошибке называю отчимом? Я ничего не видел перед собой, стал задыхаться. Милиционер, привыкший и не к такому, быстро плеснул мне воды в лицо. Ноги меня не держали, я осел на пол. И тут маму прорвало. Она кинулась ко мне, стала вытирать мои слезы. Из ее бессвязной речи, к тому же доходящей до меня словно через подушку, я понял, что моя жизнь теперь не стоит и копейки.
Начальница попросила маму зайти в торговый центр к портному, забрать ее вещи. Там мама увидела нас Димой, целующихся и обнимающихся. Такого позора она вынести не смогла. Ее единственный сын оказался голубым – не могло присниться ей и в страшных снах. Она забыла обо всех поручениях, о том, что нужно возвращаться на работу, и пошла домой. Там был уже пьяный отчим, которому она все рассказала. Он рассвирепел, стал неуправляемым. Он же вечный противник голубых... Не знаю как, но он смог раздобыть адрес Димы, который в этот час был дома один. Он избил его до полусмерти, и шансы на его выздоровление очень невелики. Сам отчим под стражей в отделении.
Меня мучил лишь один вопрос – почему?
Почему не я? Лучше бы он меня убил, но не трогал моего Димку. Едва я представил, как этот вечно воняющий мужик своим кулачищем разбивает лицо Диме, меня стошнило. Прямо на маму, на подол ее платья. Но она словно и не замечала этого. Все твердила «прости» и «правда ли это».
— Что, правда, мама? Что я педик? Да! – я был готов ударить ее, не знаю, что сдерживало меня. Только то, что Димке этим не помочь. – В какой он больнице?
— Десятке. Но тебя не пустят… — это милиционер кричал мне в спину.
Я бежал по темной улице и молил только об одном, чтобы у меня не забирали Димку. Я не смогу без него жить. Мне незачем… Я поймал частника. Сейчас я отдал бы ему все деньги, лишь бы он двигался быстрей.
Больница встретила меня неприветливым тусклым фонарем у входа. Я пять раз споткнулся пока бежал к ней. Сонная женщина в регистратуре удивилась моему появлению.
— Где реанимация?
— Там, — показала она, — но туда нельзя…
Мне было все равно. Я должен был увидеть Димку. Я должен не дать ему умереть. Он будет жить, он не может… Я подбежал к дверям, на которых было облезлое слово «Реанимация», но открыть их мне не дали два санитара. Все-таки та женщина внизу вызвала их.
— Куда собрался, парень?
— Дима Силов! Мне нужен Дима Силов!
Санитары переглянулись.
— Только родственники.
— Он жив? Пожалуйста, скажите.
Один из них скрылся за дверью, пахнуло лекарствами. Через минуту он вернулся:
— Мне очень жаль, парень.
Сочувствие на его лице, белый потолок больницы, перестающее стучать сердце.
Мне больше незачем жить.

***

Я пришел в себя на больничной кушетке. Смутно помню, как мне вкололи что-то, как отнесли сюда. Я лежал, видел, как проникает солнце из-за занавесок, и понимал, что мне уже все равно. Никогда больше я не смогу улыбаться. Никогда больше я не смогу радоваться простым человеческим вещам. Никогда я не буду получать удовольствие от банки колы. У меня было такое ощущение, что я постарел лет на двадцать.
Тело не слушалось, а голова гудела. Я встал, заправил кушетку, разгладил все складочки на простыне. Потом нашел в коридоре туалет и долго умывался. Я не чувствовал теплая это вода или холодная.
Медленно-медленно я шел домой. Или к тому месту, которое я называл домом, потому что мне просто некуда больше было идти.
Мама сидела на кухне. Под ее глазами были черные круги. Брат лежал на полу пьяный, рядом с ним была разлитая бутылка. В руке мамы я тоже заметил стопку.
— Как он? – зачем-то задала вопрос она.
Я не ответил, а мама закрыла рот руками. Лишь спустя пару секунд я понял почему:
— О, Боже, тогда его будут судить за убийство!
Я смотрел на нее, и передо мной был совершенно чужой человек. Она думает об отчиме, об этом ничтожестве, которое даже не достойно жить дальше.
— Тебя вызывают в милицию к двенадцати. Санька, пожалуйста, скажи им, что он никогда тебя пальцем не трогал…
Она продолжала говорить что-то еще, но я не слушал ее. Мне хотелось рассмеяться во весь голос. Мне хотелось придушить ее, а затем себя. Это невозможно. Димки больше нет. Вчера осуществилась моя мечта, благодаря ему, я должен рассказать ему все в подробностях о моем путешествии, а его нет.
Некому рассказывать.
Стало так больно, что я едва не завыл.
Дима, Димка…

***

Я поведал в милиции всю правду о своем отчиме. Не знаю, хорошо это или плохо, но за все нужно отвечать. Отчиму светит десять лет колонии строгого режима. Мать не разговаривает со мной, а брат шарахается, как от прокаженного. Но мне все равно. Меня вообще мало что трогает теперь в этом мире.
Самым сложным было заставить себя пойти в школу. Лишь то, что Дима хотел, чтобы я ее окончил, заставило меня сделать это. Коридор, раздевалка, спортзал… Каждый миллиметр этой школы напоминал о нем. Сначала я отпрашивался на каждом уроке и рыдал в туалете. Потом стало легче. Я научился жить с этим.
Было еще кое-что, болезненное и странное, произошедшее со мной.
Через некоторое время после смерти Димки, меня вызвали с урока в кабинет директора. Вместе с директрисой в кабинете был представительный мужчина, которого я раньше не видел. Женщина, кивнув ему, вышла. Он долго разглядывал меня, а потом произнес:
— Меня зовут Олег Валентинович Силов, — желудок сдавило, и я часто задышал. – Тебе, наверное, интересно, что я здесь делаю и почему ты здесь? Перед смертью Дима пришел в себя, и единственное, что он сказал, так это попросил нас, чтобы ты учился в институте.
Горло сжалось, и я просто не мог стоять. Я, пошатываясь, прошел к креслу и, не спрашивая разрешения, сел на него. Мужчина продолжал, у него был очень цепкий, неприятный взгляд:
— Я не могу не уважить его просьбу. Вот визитка, — он положил белый кусочек бумаги на стол. – Он давно выбрал этот институт, он хотел стать юристом, а я, дурак, давно договорился. Так что, ты теперь обязан учиться там. Просто позвони по этому телефону в июне, принеси документы и в сентябре приходи учиться.
Это казалось абсолютно нереальным. Такого просто не могло быть. Я во все глаза смотрел на него и, наверное, ждал, что сейчас мужчина скажет что-то вроде «шутка», но по его глазам я понял, что он редко шутит.
Уже у двери он обернулся:
— Не знаю, что там у вас было, но тебе лучше забыть его. Понял?
От тона мужчины ощутимо веяло холодом. А как бы я отнесся к «другу» своего сына в этой ситуации? Я слабо кивнул, понимая, что никогда не забуду Димку.

***

Я сдал экзамены на четверки, получил аттестат, даже не подумал о том, чтобы идти на выпускной (хотя, на удивление, меня звали). Из-за необходимости сдать учебники мне пришлось разобрать рюкзак. Там я нашел платок Димы, который оказался у меня, когда мы познакомились. Эта вещь, принадлежащая ему, снова царапнула душу и заставила меня проплакать всю ночь.
В июле я позвонил по визитке, оставленной Диминым отцом, и первого сентября стоял перед внушительным зданием института. Внутри меня было только спокойствие, не было ни волнения, ни радости. Вчера я заставил себя купить кое-что из одежды, и теперь был не хуже, чем другие. Мне выделили комнату в общежитии, и я наконец-то смог переехать и забыть этот кошмар навсегда.
У меня нет семьи. И никогда не будет, потому что Дима мертв. Я буду жить ради него. Окончу институт с отличием, буду зарабатывать много денег, и все у меня когда-нибудь будет хорошо.

Дата добавления: 2015-07-25