Глава 3 4 страница. Меня просили возглавить всю эту семью кооперативов

Меня просили возглавить всю эту семью кооперативов. Я мотал головой: «Вам, ребята, надо научиться выживать без меня!» Никто из нас тогда не мог предвидеть, что в ближайшие несколько месяцев пришедшие к власти создадут такие условия, в которых этим предприятиям выжить будет невозможно.

Между тем часть печорцев решила создать строительный кооператив для работы в необжитых районах Севера. По рекомендации Госстроя СССР карельские власти согласились в порядке эксперимента организовать производственно-строительный кооператив, способный — работать экспедиционно-вахтовым методом.

«Строитель» — так его назвали — был создан 27 июля 1987 года. На него возлагалось — пионерное освоение ресурсных территорий и строительство дорог вдалеке от населенных пунктов. Карельское правительство надеялось не только на практические результаты, но рассчитывало собрать также аналитическую базу технико-экономических показателей и на ее основе выработать предложения по созданию новых организационных форм освоения российского Севера.

В печати еще продолжалась полемика о судьбе «Печоры». После выступления в «Литературной газете» Станислава Говорухина я был уверен, что на этом история ликвидированной артели мало-помалу сойдет на нет. О чем еще говорить, когда судебные инстанции все поставили на свои места и обязали партийную газету опубликовать опровержение.

5 февраля 1988 года я получаю письмо из прокуратуры Республики Коми, подписанное следователем по особо важным делам Е.И. Чигирем: «Уведомляю Вас, чтб уголовное дело, возбужденное Прокуратурой СССР (бывшим следователем по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Нагорнюком А. Н.) в части деятельности старательских артелей и объединения «Уралзолото», с проверкой в холе следствия фактов, опубликованных в печати («Социалистическая индустрия», «Молодой коммунист» и др.), и финансово-хозяйственной дисциплины в артели «Печора» постановлением от 29 января 1988 года прекращено в связи с отсутствием состава преступления…»

А 28 и 29 мая 1988 года «Социалистическая индустрия» в двух номерах подряд, как залп из двух орудий, публикует огромную статью «Хочу жить богато!» — ответ на выступление Говорухина, а по сути, новые грубые нападки на меня, разнузданнее прежних, усиленные вводимым в политический оборот свинцовым термином «тумановщина».

«Чем страшна тумановщина? Тем, что многие, вкусившие от контактов с «Печорой», с ее председателем, оставались с убеждением, что все покупается и продается: рыбалка на запретной реке, дефицитная новая техника, приговоры и помилования, разрешения и запрещения, новые месторождения, старые грехи и покладистые акты. Эти люди, зараженные бациллой тумановщины, долго еще будут сыпать песок в маховик перестройки…»

Перебирая мое прошлое, в том числе колымское, газета использует следственные материалы, которые она могла заполучить только по указанию высшего руководства партии и органов государственной безопасности. Именно они стояли за попытками, ничем не гнушаясь, окончательно уничтожить промышленные кооперативы, любые предприятия негосударственных форм собственности.

В идеологическом отделе аппарата ЦК КПСС занимал высокий пост Владимир Севрук, знавший меня с 1959 года, еще с Магадана. Он и его жена Нина всегда были добры ко мне, и я дорожил их хорошим отношением. Когда начался разгром артели, я решил обратиться к нему. Написал короткое письмо, стараясь придерживаться строго официального тона. Мне говорили, что именно он координирует партийную прессу и лучше других может объяснить, что происходит.

Время шло, а ответа на письмо не было. Не выдержав, я позвонил Севруку.

— Здравствуйте, это Туманов.

— Я слушаю.

— Это Вадим Туманов! — повторил я, уверенный, что, поглощенный делами, он еще не сосредоточился, не разобрал, кто на проводе.

— Слушаю вас!

— Возможно, вы не получили мое…

— Мы получили ваше письмо, но вы обращаетесь не по адресу. Публикации в газете обсуждают с ее главным редактором. Если хотите, запишите телефон…

В тот день я вычеркивал из телефонной книжки фамилию Севрук с такою злостью на себя, что от яростного нажима авторучки оказались поврежденными записи многих страниц.

Состояние мое было жуткое. Каждые 8-10 дней в той же газете методично продолжали появляться «отклики» читателей, которые никогда меня в глаза не видели, но спешили заклеймить как виновника провала перестройки, пустых прилавков, длинных очередей. По ночам я не мог спать, ходил из угла в угол.

Утром в ожидании свежей почты меня всего трясло. Слишком много накопилось во мне ненависти к тем, кто обвинял меня в преступлениях, которые ни я, ни мои товарищи не совершали.

Меня продолжали вызывать на допросы, которые записывались на видеокамеры. Каждый раз, выходя из машины, прощаясь с Вовкой Шехтманом, подвозившим меня, я давал поручения на случай, если задержусь надолго. Он все понимал, печально смотрел мне в глаза.

Мне рассказывал Юрий Спиридонов, тогда первое лицо в республике Коми, как на заседании Политбюро во время каких-то дебатов поднялся заместитель Рыжкова — Ведерников. «Что вы ищете варианты? — говорил он. — Страну сейчас вытащит вариант Туманова, его артели. Тормозить кооперативное движение близоруко!» Отпор Ведерникову тут же дал Егор Кузьмич Лигачев. Он и сидевшие за столом его соратники понимали, что смена экономической системы приведет к смене социальных групп, которые стоят у руководства.

Страна продолжала жить в чрезвычайных условиях. Но при таком разброде она была обречена. У меня было ощущение, что мы, потеряв счет времени, летим в пропасть.

Эти мои переживания были ничтожны по сравнению с тем, как я страдал от злости и бессилия, представляя, каково сейчас Римме в Пятигорске. До нее доходили слухи, будто меня уже посадили и расстреляли под Тобольском, и я использовал любую возможность полететь к ней, успокоить.

Полеты, еще недавно такие для меня радостные, с хорошо знавшими меня экипажами после газетной статьи превратились в муку. Летчики отводили глаза, едва кивали головой, а бортпроводницы проходили мимо, не здороваясь.

Мир перевернулся!

Римме приходилось труднее, чем мне. Она прекрасно работала, была ведущим диктором, ее любили на телестудии, с ней здоровались па улице, женщины старались перенять ее прически и манеры. Соседки по подъезду искали предлог, чтобы заглянуть к нам в квартиру.

В дни, когда в пятигорских газетных киосках появился номер с той публикацией, город зажужжал, действительно как растревоженный улей. В студии во время летучки рядом с ней никто не садился. И милые соседки по подъезду вдруг стали хмурыми, куда-то спешащими и не узнающими ее. Однажды, проходя мимо скамейки, где пенсионеры грелись на солнце, она услышала обрывок разговора: «Сам Вадим Иваныч мужик вроде неплохой, но зачем человека убил?!»

Руководство студии, как бы извиняясь, что ничего поделать не может, отстранило Римму от эфира. «После того как Туманова разоблачили, оставаться ведущей на телевидении — сами понимаете…»

С некоторых пор в нашу квартиру стали частенько наведываться, ничего не объясняя, сотрудники госбезопасности, милиции.

В одной из городских школ в четвертом классе учительница зачитывала вслух статью из «Социалистической индустрии», сопровождая комментариями: «Видите, дети, у нашей дикторши муж бандит. Скажите родителям, пусть тоже почитают!» Римма позвонила завучу школы: зачем же так, еще даже не было суда! «А что тут такого, — ответила завуч, — мы используем все средства для профилактики преступности. Вы знаете, какой среди детей процент хулиганов, воров, грабителей?!»

У Риммы было нервное потрясение.

Когда я в очередной раз прилетел в Пятигорск, то не узнал жену: с лицом, опухшим от слез, она едва передвигалась по квартире.

Наш сын Вадим замкнулся, помрачнел, ни с кем не разговаривал. Долго не решаясь ее о чем-нибудь спрашивать, Вадька однажды не выдержал:

— Мам, может, отец правда не был краснофлотцем?

В течение этого года Римма дважды лежала в больнице с инфарктом.

Прошло много лет, это был, по-моему, 1998 год, У меня в кабинете сидел старый знакомый по Колыме Всеволод Богданов, председатель Союза журналистов России.

— Вадим, — спросил он, — а ты бы мог встретиться с Капелькиным и простить его?

Я буквально одурел от вопроса.

— Ты-то почему за него просишь? — набросился я на Богданова. — Эту гадость, которая наделала столько мне, всему коллективу!

При нем я позвонил в Ялту Римме и повторил вопрос о Капелькине. Римма после долгой паузы мне ответила:

— Я тут вчера увидела в ванне таракана. Боюсь их и ненавижу, а убивать было жалко, ловила минут двадцать с веником и совком. Просто измучилась, пока поймала и вынесла на улицу… Но сборище этих мерзавцев, которые нам с тобой принесли столько горя, я бы, кажется, сейчас могла расстрелять!

Дата добавления: 2015-07-25