Восстание Черниговского полка

Слухи о болезни Александра I, а затем сообщение о его смерти не могли не поставить Южное общество перед необходимостью пересмотра сроков и планов восстания.

До этого момента южане в соответствии с достигнутой с Северным обществом договоренностью строили свои расчеты на возможности начать восстание летом 1826 г. План, разрабо­танный руководителями Васильковской управы и одобренный П. И. Пестелем, предусматривал создание трех центров восста­ния: в Петербурге, в 1-й и во 2-й армиях (Черниговский полк, подполковником которого являлся С. И. Муравь­ев-Апостол, входил в 1-ю армию. Вятский полк, которым командовал П. И. Пестель, входил во 2-ю армию)

Петербургу, т. е. Северному обществу, а на этом моменте особенно настаивал Пестель, отводилось решающее место в государственном перевороте, и именно здесь должно было быть провозглашено временное правление.

Восставшие войска 1-й армии, пополняясь в процессе дви­жения новыми силами, должны были направиться к Москве. 2-я армия должна была остаться на юге, имея своим центром Киев. Впоследствии, уже во время допросов, Пестель утвер­ждал, что эта группа войск, которая должна была находиться под его начальством, являлась бы пограничной и притом бездействующей.

Однако это утверждение весьма далеко от истины. На 2-ю армию, как и на 1-ю, также возлагались в высшей степени сложные и ответственные задачи. Именно 2-я армия должна была поддерживать революционное движение в Польше и про­тиводействовать войскам Константина в случае его попыток направиться к Петербургу. Расположенная недалеко от западной границы 2-я армия могла бы также выступить в за­щиту революции в случае интервенции со стороны иностран­ных государств.

Ноябрьские события 1825 г., естественно, нарушили все эти замыслы, строившиеся на возможности согласованных действии Севера и Юга летом 1826 г. Всячески стремясь не упустить благоприятные возможности, П. И. Пестель решает начать вос­стание во 2-й армии, рассчитывая при этом на поддержку час­тей 1-й армии.

1 января 1826 г. Вятский полк должен был нести караул в главной квартире 2-й армии. Этим Пестель и решил восполь­зоваться с целью ареста высшего командования, что должно было полностью деморализовать на юге правительственную сторону и лишить ее возможности оказать какое-либо сопротивление восставшим. Теперь необходимо было, по мнению Пестеля, действовать смело и решительно, вне зависимости от тактики и возможностей Северного общества, ибо, помимо благоприятной обстановки, создавшейся в связи со смертью Александра, южане имели все основания предполагать, что их организация раскрыта и находится накануне разгрома.

Общество действительно было раскрыто. Густая сеть прово­каций, опутавшая южную организацию, привела к аресту Пестеля еще до того момента, когда он успел возглавить предпо­лагаемое выступление. Сведения о тайном обществе во 2-й армии правительство получило разновременно из трех источников.

Первые сведения общего характера были представлены унтер-офицером 3-го Украинского уланского полка Шервудом в начале июля 1825 г. Получив задание продолжать наблюде­ние, Шервуд 18 ноября, за день до смерти Александра, отпра­вил новое донесение. Здесь уже были названы П. И. Пестель, А. П. Юшневский и др., а в начале декабря в дополнительном сообщении фигурировали братья Муравьевы-Апостолы и С. П. Трубецкой. Таким образом, сведения Шервуда, хотя он начал свою деятельность еще в июне 1825 г., могли быть в ко­нечном счете использованы лишь в декабре, уже после смерти Александра.

Второй источник сведений о Южном обществе — начальник южных военных поселений граф Витт. Действовал он при помо­щи помещика А. К. Бошняка, которому удалось проникнуть в среду членов Каменской управы и получить некоторые сведе­ния о Южном обществе.

Бошняк начал свою деятельность еще в апреле 1825 г., но только во второй половине октября, когда в руках правительства уже были шервудовские материалы, Витт смог сообщить некоторые данные о Каменской управе. Им были названы Муравьевы-Апостолы, Бестужевы, Пестель и др. Ему было предло­жено продолжать свои наблюдения. Наконец, 1 декабря И. И. Дибич получил от командира 3-го пехотного корпуса генерала Рота еще один донос, который заставил активизировать принятие решительных мер, несколько задержанных в связи со смертью Александра. Это был донос капитана Вятского полка Майбороды.

Донесение Майбороды, написанное 25 ноября 1825 г., было особенно ценным, ибо этот человек действительно располагал сведениями, касавшимися самого центра подготовляемого восстания. Майборода был принят в общество П. И. Пестелем в 1824 г., но на донос он решился лишь в конце 1825 г., ибо, растратив казенные деньги, опасался предания суду. Указав на Пестеля, как на непосредственного руководителя Южного обще­ства, Майборода сообщил и о наличии «Русской правды».

В итоге П. И. Пестель, как мы видели, назван был руководителем организации в трех документах — в донесениях Шервуда, Витта и Майбороды. Совершенно естественно, что ликви­дацию организации решено было начать с него. С этой целью в Тульчин был командирован генерал-адъютант А. И. Чернышев, который совместно с командующим 2-й армией графом П. X. Витгенштейном и начальником его штаба графом Киселе­вым разработали план действий.

Чтобы не вызвать подозрения у Пестеля и не дать ему уничтожить свои документы, решено было вызвать его в Тульчин, но не одного, а совместно с командованием бригады, куда входил и Вятский полк. Здесь, в Тульчине, дежурный генерал должен был арестовать Пестеля, а тем временем разминувшиеся в пути с П. И. Пестелем А. И. Чернышев и П. Д. Киселев дол­жны были произвести в Линцах, на его квартире, тщательный обыск с целью обнаружения «Русской правды».

13 декабря 1825 г. Пестель был арестован. В период пребы­вания его под стражей в Тульчине члену тайного общества Волконскому удалось случайно остаться с ним наедине и обменяться несколькими фразами.

Описывая в «Записках» свое свидание с П. И. Пестелем, С. Г. Волконский приводит ряд интересных деталей. «Возвратясь на квартиру, где я остановился, и зная, что Пестель нахо­дится у дежурного генерала Байкова, я решил,— пишет Волконский,— попытаться свидеться с Пестелем и под предлогом переговоров о продовольствии дивизии совершенно неожиданно для Байкова взошел к нему и застал его пьющим чай с Пестелем... Приказали закладывать дрожки; вдруг внезапно прибыл фельдъегерь из Таганрога, и для получения депеш Банков должен был идти в соседнюю комнату, но не спускал глаз ни с меня, ни с Пестеля. В этот промежуток я тихим голосом сообщил Пестелю, что на него сделал донос Майборода... На это Пестель так же вполголоса сказал: «Смотри — ни в чем не со­знавайся. Я же, хоть и жилы мне будут тянуть пыткой, ни в чем не сознаюсь...» Тут вернулся Байков, и мой разговор с Пестелем невольно прекратился».

Первые допросы Пестеля, равно как и других арестованных членов Тульчинской управы, ничего следствию не дали. Все они упорно отрицали за собой какую бы то ни было вину. Никаких материалов не дал и обыск у Пестеля, на который возлагалось множество надежд.

Дело в том, что приезд Чернышева в Тульчин не мог, конечно, пройти мимо внимания членов тайного общества. «Русская правда» была спрятана, а остальные документы уничтожены.

Есть основание предполагать, что во время своего кратко­временного свидания с Волконским Пестель дал указание не отказываться от ранее намеченных планов восстания. С. Г. Вол­конский в своих показаниях сообщает, что в ответ на его обра­щение: «Не теряйте мужества», арестованный Пестель ему ответил: «Не бойтесь. Вы сами не слабейте....» Этот призыв «не слабеть» вряд ли можно толковать иначе, как совет ни в коем случае не отказываться от задуманного.

Вслед за Пестелем были арестованы Юшневский, Крюков и другие члены Тульчинской управы, которая тем самым ока­залась фактически разгромленной. Каменская же управа была, во-первых, малочисленной, и, во-вторых, значительную часть ее членов составляли отставные, лишенные связи с солдатами. Имевшиеся вначале у членов этой управы надежды на возмож­ность опереться на военные поселения не оправдались, посколь­ку выяснилась провокационная роль начальника южных посе­лений графа Витта. Что касается Волконского, командовавшего бригадой, то и у него никаких средств начать восстание не было, ибо под его начальством из членов тайного общества служил лишь один офицер.

Таким образом, из трех управ только Васильковская управа располагала необходимыми средствами для реализации планов Южного общества.

25 декабря, когда С. И. Муравьев-Апостол с целью подготовки к действиям находился в Житомире, он узнал подроб­ности событий 14 декабря в Петербурге. Приблизительно в это же время о восстании на Сенатской площади узнали и другие члены общества, собравшиеся в Васнлькове. Принятое решение об активном выступлении не было поколеблено и сведениями о неудаче в Петербурге.

Дальнейшее промедление, однако, становилось невозмож­ным. В ночь с 25 на 26 декабря членам тайного общества стало» очевидно, что раскрыта и Васильковская управа. В эту ночь в Васильков к командиру Черниговского полка полковнику Г. И. Гебелю приехал жандармский офицер с приказом арестовать С. И. Муравьева-Апостола.

Этот приезд не мог быть скрыт от членов тайного общества, находившихся в Василькове. Большинство из них по случаю рождественских празднеств было приглашено к Гебелю с гости и лично видело, как приехавший жандарм увел куда-то их командира. Что касается цели его приезда, то она также сразу стала очевидной. Гебель отправился на квартиру к С. И. Му­равьеву-Апостолу, где от ночевавшего там М. П. Бестужева-Рюмина узнал, что хозяин находится в Житомире. Утром 26-го

Гебель решил выехать на поиски С. Муравьева-Апостола. Длят того чтобы предупредить Муравьева о грозящей ему опасности, члены Южного общества решили направить к нему Бестужева-Рюмина. Оставшиеся в Василькове деятельно принялись за под­готовку к выступлению.

М. П. Бестужеву-Рюмину удалось опередить Гебеля и, нагнав С. И. Муравьева в Любаре, предупредить его о грозящей опасности. Сюда в Любарь С. И. Муравьев-Апостол заехал для того, чтобы встретиться с членом тайного общества Артамоном Муравьевым и сообщить ему о готовящемся выступлении. Узнав от М. П. Бестужева-Рюмина о раскрытии Васильковской управы, С. И. Муравьев-Апостол хотел уже здесь, в Любаре, поднять восстание Ахтырского гусарского полка, которым командовал Артамон Муравьев. Но перепуганный Артамон Му­равьев изменил данному слову и категорически отказался выступить, ограничившись неопределенными обещаниями в даль­нейшем поддержать восставших.

Таким образом, первая попытка перейти к активным дейст­виям уже в Любаре сорвалась. Но неудача не обескуражила руководителей Васильковской управы. Направляясь в сторону Василькова, Сергей Муравьев-Апостол в сопровождении М. П. Бестужева-Рюмина и своего брата Матвея 28 декабря достигли с. Трилесы. До Василькова оставалось еще около-45 верст. Здесь, в Трилесах, квартировала 5-я мушкетерская рота Черниговского полка, которой командовал член тайного общества поручик А. Д. Кузьмин. Опасаясь быть опознанным, С. И. Муравьев-Апостол и его спутники, достигнув Трилес, оста­новились в квартире Кузьмина. Хозяина дома не было; он все-еще оставался в Василькове. Бестужев-Рюмин, не задерживаясь в Трилесах, решил отправиться в расположенные вблизи Радо-мысль и Брусилов, где проживали некоторые из членов Южно­го общества. Под утро он предполагал возвратиться обратно. Тем временем С. И. Муравьев-Апостол, написав записку пору­чику А. Д. Кузьмину, отправил ее в Васильков с одним из сол­дат 5-й роты. В этой записке С. Муравьев сообщал о своем мес­тонахождении и просил группу членов тайного общества при­быть к нему. Вызов членов тайного общества, и в первую оче­редь Кузьмина, командира квартировавшей в Трилесах роты„ дает некоторое основание предполагать, что именно здесь С. И. Муравьев-Апостол рассчитывал начать восстание.

Между тем почти вслед за Муравьевым-Апостолом и его спутниками в Трилесы приехал Гебель.

Г. И. Гебель, который еще 26 декабря утром отправился из Василькова в сопровожде­нии двух жандармских офицеров на поиски Сергея Муравьева, уже третий день скакал безуспешно по его следам. Был он: в Житомире, где узнал, что Муравьевы отправились в Любарь. Был и в Любаре, где узнал, что Муравьевы направились в Бердичев.

Остановившись в Трилесах, Гебель, не подозревая, что и Сергей Муравьев избрал эту деревню для остановки, зашел на квартиру Кузьмина, где застал к величайшему своему удив­лению братьев Муравьевых.

Узнав от денщика А. Д. Кузьмина об ожидаемом под утро возвращении Бестужева-Рюмина, Гебель и жандармский офи­цер, объявив братьям Муравьевым об аресте, благодушно расположились в квартире Кузьмина.

Рано утром 29 декабря в Трилесы приехали вызванные С. И. Муравьевым-Апостолом офицеры Черниговского полка. Первыми, по свидетельству Муравьева, прибыли Кузьмин и Су-хинов, несколько позже Соловьев и Щепилло. Все четверо были полны решимости. Вопрос о восстании решен был окончатель­но. В случае же ареста С. И. Муравьева-Апостола рассчитыва­ли освободить его силой.

Увидев дом Кузьмина, окруженный часовыми, черниговцы прекрасно поняли создавшееся положение. Кузьмин и Сухинов смело вошли в квартиру, где находился Гебель с арестован­ными. Внезапное появление этих офицеров не могло не вызвать некоторого подозрения у Гебеля, хотя внешне он всячески ста­рался этого не обнаружить. В резкой форме Гебель сделал вы­говор Кузьмину за самовольную отлучку, Сухинову — за несвое­временный отъезд к месту нового назначения в Александрий­ский гусарский полк, куда он был переведен из Черниговского полка.

Очень важные данные об этом моменте, предшествующем началу открытого выступления, сообщает в своих показаниях С. И. Муравьев-Апостол. Когда началась словесная перепалка прибывших офицеров с Гебелем, «Кузьмин,— рассказывает С. Муравьев,— подошел к брату, спросил его, что делать, на это брат отвечал ему: «Ничего». А я на такой же вопрос Кузьмина отвечал: „Избавить нас"». Это заявление не может быть расце­нено иначе, как приказ главы Васильковской управы приступить к активным действиям, и Кузьмин поспешил к караулу, чтобы объявить солдатам о восстании. Нет сомнения, что арест и освобождение С. И. Муравьева-Апостола ускорили начало выступления Васильковской управы, но не эти события его определили. Вопрос о восстании, как мы уже отмечали, был решен бесповоротно еще раньше, и первые попытки реализации этого плана были сделаны еще в Любаре. Но то, что не удалось осуществить там, с успехом было осуществлено в Трилесах.

Гебель путем угроз пытался предотвратить начинавшееся восстание. Тогда офицеры-черниговцы нанесли Гебелю несколько штыковых ран, после чего он поспешил скрыться, добравшись вскоре до Василькова. Бежал и жандармский офицер.

Отдав распоряжение командиру 5-й роты Кузьмину собрать своих подчиненных и направиться в селение Ковалевку, расположенное на дороге в Васильков, Сергей Муравьев поспешил и сам туда. В Ковалевке он вызвал к себе нескольких унтер-офицеров и фельдфебеля дислоцировавшейся там 2-й гренадер­ской роты Черниговского полка для того, чтобы выяснить, в какой степени можно рассчитывать на присоединение этой роты к восставшим. Получив положительный ответ, Муравьев распо­рядился созвать солдат. На вопрос, чувствуют ли они довольно мужества, чтобы отважиться на столь смелый и великий подвиг, гренадеры, по свидетельству И. И. Горбачевского, едино­душно изъявили свое согласие и отвечали положительно. Солдатам 2-й гренадерской роты было приказано готовиться к походу.

Вечером в Ковалевку вступил А. Д. Кузьмин с 5-й мушкетерской ротой и остановился здесь на ночевку. Утром 30-го из Ковалевки в направлении к Василькову уже выступили две роты Черниговского полка.

Во главе восставших рот кроме С. И. Муравьева-Апостола теперь находился и М. П. Бестужев-Рюмин. Отлучившись из Трилес 28 декабря, еще до начала активных действий, с целью связаться с проживавшими в окрестных районах членами тайного общества, он в момент движения к Василькову присоеди­нился к восставшим.

Обо всем случившемся в Трилесах в Василькове уже было известно. Здесь ожидали прихода восставших и приняли неко­торые меры предосторожности. Майор Трухин, который теперь командовал невосставшей частью Черниговского полка, увели­чил в городе караулы и отдал распоряжение о сборе в Васильков всех остальных рот.

Прибывшие в город офицеры Черниговского полка Соловьев и Щепилло немедленно были арестованы как участники восста­ния. Командование Черниговского полка намеревалось оказать у Василькова упорное сопротивление двум восставшим ротам, рассчитывая на их полный разгром.

Но во второй половине дня 30 декабря 1825 г. авангард вос­ставших под командою Сухинова, не встретив никакого сопротивления, вступил в город. Восставшие направились к центральной городской площади. Сюда во главе с недавно арестованным Соловьевым явились расположенные в Василькове роты Черни­говского полка.

Ночь восставшие провели в Василькове. В вечернем приказе предложено было всем ротам собраться на площади на следу­ющий день утром. «Ночь с 30 на 31 декабря,— как свидетельствует И. И. Горбачевский,— проведена в приготовлениях к походу. Каждый занимался своим делом, забывая опасность; деятельность и усердие членов общества были беспримерны; они старались одушевить солдат новым мужеством и поддержать бодрость их духа... Сами солдаты в приготовлении к походу показывали не менее ревности: ружья, патроны и вся амуниция были осмотрены с величайшим тщанием, и все недостатки были исправлены».

Теперь, когда подавляющая часть полка была на стороне декабристов, надлежало решить вопрос о плане дальнейших действий. Муравьев считал необходимым получить некоторые данные о положении в Киеве и дождаться обещанной помощи со стороны тех частей, которые были расположены непосредственно в районе восстания. Это и повлекло за собою принятие решения о движении на Брусилов.

Движение на Брусилов не предрешало вопроса о выборе окончательного варианта плана. Возможность движения как на Киев, так и на Житомир полностью сохранялась. Терялось лишь столь драгоценное в условиях каждого восстания время, упускалась инициатива.

В Киев с письмом Муравьева-Апостола был послан прапор­щик Мозалевский, с возвращением которого должен был окон­чательно оформиться план действия. «Из Брусилова,— рассказывал С. Муравьев,— я мог одним переходом придти в Киев, если бы получил... удовлетворительный ответ, в противном же случае я находился в расстоянии одного перехода от Житомира».

Движение на Житомир имело, с точки зрения Муравьева, также целый ряд выгод. В 8-й пехотной дивизии, расположен­ной за Житомиром, служили многие из членов Южного обще­ства и Общества соединенных славян. Здесь же находились и солдаты нескольких рот старого Семеновского полка, на сочувствие которых Муравьев рассчитывал.

31 декабря в 12 часов дня Муравьев собрал солдат на площадь. По его приказу полковой священник прочел перед фрон­том «Православный катехизис». Этот агитационный документ, написанный в форме вопросов и ответов, сочинен был Сергеем Муравьевым-Апостолом и Михаилом Бестужевым-Рюминым.

После чтения катехизиса восставшие черниговцы отправились в брусиловском направлении к Мотовиловке. Вечером роты Черниговского полка вступили в это местечко. Переночевав в Мотовиловке, восставшие не двинулись, однако, дальше. Была объявлена «по случаю нового года» дневка.

В распоряжении Муравьева здесь было уже около тысячи человек. В Василькове к двум приведенным Муравьевым ротам присоединились еще три — 3, 4 и 6-я мушкетерские. 1 января утром в Мотовиловку поручик Быстрицкий привел 2-ю мушке­терскую роту, которая с готовностью присоединилась к вос­ставшим.

Правда, здесь Муравьев-Апостол рассчитывал присоединить к восставшим 1-ю мушкетерскую и 1-ю гренадерскую роты, которые были сюда вызваны из д. Сиеринки — места их посто­янного квартирования. Но на предложение Муравьева-Апостола поддержать своих товарищей солдаты этих рот ответили мол­чанием. Поняв, что иа этих людей рассчитывать невозможно, он предложил им вернуться в свои казармы.

1 января — день, проведенный восставшими в Мотовиловке, наряду с единичными фактами предательства делу восстания — продемонстрировал и подлинную преданность той борьбе, кото­рая начата была черниговцами. Покинули восставших и некото­рые офицеры, вначале примкнувшие к движению, но теперь усомнившиеся в успехе.

Но наряду с этим как солдаты, так и руководители восста­ния имели возможность в этот же день убедиться в том сочув­ствии, которое встречает их борьба со стороны украинских кре­постных крестьян. Вот что рассказывает об этом знаменитом эпизоде в своих воспоминаниях И. И. Горбачевский: «Объезжая караулы, Муравьев был окружен народом, возвращавшимся из церкви. Добрые крестьяне радостно приветствовали его с новым годом, желая ему счастья повторяли беспрестанно: „Да поможе тебе бог, добрый наш полковник, избавитель наш"». Крестьяне «радушно принимали его солдат, заботились о них и снабжали их всем в избытке, видя в них не постояльцев, а защитников».

2 января утром восставший полк оставил Мотовиловку, взяв направление на Белую Церковь, а не на Брусилов, как это предполагалось раньше.

Вопрос о выборе Киевского или Житомирского направления должен был быть разрешен, как мы уже знаем, в Брусилове. Но, остановившись на ночевку в Мотовиловке, Муравьев, судя по некоторым данным, утром 2 января мог получить сведения, что движение на Брусилов не только не безопасно, но при соз­давшихся условиях совершенно бесцельно.

2 января утром в Мотовиловку приехал офицер Чернигов­ского полка Маевский. Ночью он был в д. Бишово, расположенной между Мотовиловкой и Брусиловым, где квартировала одна из рот Кременчугского полка, на присоединение которого рассчитывал Муравьев, двигаясь в брусиловском направлении.

Маевский сообщил, что в Кременчугском полку царит полное спокойствие. Возможно, что ему стало известно и о наличии приказа командующего 3-м корпусом генерала Рота о концентрации Кременчугского и Алексопольского полков, на которые С. И. Муравьев-Апостол также рассчитывал, в окрестностях Житомира.

Отсутствие какого бы то ни было брожения в Кременчуг­ском полку и вообще возможность вывода этих полков, а сле­довательно, и замена их другими заставили Муравьева приос­тановить дальнейшее движение на Брусилов, а тем самым и на Житомир. Одновременно с этим рухнули надежды, которые возлагались на связь с Киевом.

Хотя Мозалевский из Киева должен был прибыть в Бруси­лов, но Муравьев рассчитывал, что, не найдя по возвращении восставших в назначенном месте, Мозалевский, выяснив место­нахождение черниговцев, конечно, приедет в Мотовиловку.

Но 1 января, в тот день, когда Муравьев-Апостол с таким нетерпением ждал возвращения своего посланца, Мозалевский в момент выезда из Киева был арестован. Ничего не зная о судьбе Мозалевского, Муравьев, однако, понял, что движе­ние на Киев столь же не осуществимо, как и движение на Жи­томир через Брусилов. «2 января,— рассказывал С. И. Муравьев-Апостол на следствии,— не имея никаких известий о Моза-левском и заключив из сего, что он взят или в Киеве, куда, следственно, мне идти не надобно, или в Брусилове, я решился двинуться на Белую Церковь, где предполагал, что меня не ожидают, и где надеялся не встретить артиллерии».

В Белой Церкви Муравьев-Апостол рассчитывал на присое­динение 17-го егерского полка. Еще в Василькове к Муравьеву приезжал один из офицеров этого полка и обещал от имени сво­их товарищей всяческую помощь черниговцам. В 4 часа дня 2 января Черниговский полк занял д. Пологи, расположенную в 15 верстах от Белой Церкви.

Дальнейшее движение требовало выяснения обстановки в этом местечке, ибо сведения о сочувствии восстанию в 17-м егерском полку были получены несколько дней назад, еще во время пребывания в Василькове. Однако известия населения, подтвержденные разведкой Сухинова, были весьма неутешительны.

17-й егерский полк был выведен из Белой Церкви и отправ­лен в неизвестном направлении. Движение на Белую Церковь в данных условиях было бессмысленным и вдобавок далеко не безопасным.

3 января 1826 г. Черниговский полк оставил Пологи и на­правился вновь на Ковалевку и Трилесы, откуда он начал свое движение, намереваясь дойти до Житомира.

Во второй половине дня на пути из Ковалевки в Трилесы Черниговский полк внезапно был обстрелян картечью. Это был отряд генерала Гейсмара, посланный для разгрома чернигов-цев. «Первый картечный выстрел,— рассказывает И. И. Горба­чевский,— ранил и убил несколько человек. С. Муравьев-Апо­стол хотел вызвать стрелков; новый выстрел ранил его в голо­ву, поручик Щепилло и несколько рядовых пали на землю мертвыми. С. Муравьев стоял как бы оглушенный: кровь текла по его лицу. Он собрал все свои силы и хотел сделать нужные распоряжения, но солдаты, видя его окровавленным, поколеба­лись: первый взвод бросил ружья и рассыпался по полю; второй следовал его примеру; прочие, становясь сами собою, кажется готовились дорого продать свою жизнь. Несколько метких кар­течных выстрелов переменили их намерение... Мужество солдат колебалось: Сухинов, Кузьмин и Соловьев употребили все уси­лия к возбуждению в них прежних надежд и бодрости... но все было тщетно. Вид убитых и раненых, отсутствие С. Муравьева нанесли решительный удар мужеству восставших черниговцев: они, бросив ружья, побежали в разные стороны».

Шесть дней миновало с того момента, как восстала 5-я муш­кетерская рота Черниговского полка. Для подавления этого движения были приведены в боевую готовность почти все воин­ские части, располагавшиеся в южных районах страны.

Командующий 1-й армией предписывал «тем войскам, кото­рые не наряжены для печального шествия (т. е. для сопровождения тела Александра I, перевозившегося из Таганрога в Пе­тербург.— С. О.), быть готовым к выступлению с патронными ящиками и артиллерией». Но вся сложность положения заклю­чалась в том, что командование не было вполне уверено в на­дежности этих частей. Оно опасалось, что к черниговцам при­соединятся части, направляемые для их разгрома и что движе­ние не удастся локализовать в том небольшом районе, где оно началось.

Однако восстание все же удалось подавить сравнительно легко. За эти шесть дней не намного возросла численность вос­ставших и невелик был путь, ими пройденный. Из Трилес 29 де­кабря выступила одна рота, в Трилесы 3 января возвращались шесть рот все того же Черниговского полка. В маршруте дви­жения восставших повторяются названия одних и тех же насе­ленных пунктов. Руководители движения думали о походе на Киев, они стремились к Житомиру или в крайнем случае'к Белой Церкви, а в то же время, в сущности, так и не вышли из района мелких поселков, где был расположен Черниговский полк.

Из 579 человек, привлеченных учрежденной 17 декабря 1825 г. комиссией к следствию по делу о восстании в Петербурге и на юге, признаны были виновными 289 человек. Свыше ста человек из этого числа по личному приказу Николая I были отданы под надзор полиции, переведены в кавказские полки. Часть умерла во время следствия. Другие в количестве 131 человека были преданы Верховному уголовному суду.

В зависимости от степени виновности подсудимые были раз­биты на 11 разрядов, а 5 человек были выделены вне их. В эту группу вошли К.. Ф. Рылеев, П. И. Пестель, С. И. Муравьев-Апо­стол, М. П. Бестужев-Рюмин и П. Г. Каховский, которые были приговорены к четвертованию, впоследствии замененному повешением. Остальные были приговорены к каторжным работам, разжалованию в солдаты и прочим видам наказания.

Солдаты Черниговского, Московского и других полков, матросы гвардейского экипажа судились особо. Часть из них была приговорена к шпицрутенам через тысячу человек 12 раз и затем к каторжным работам, некоторые к меньшему количеству шпицрутенов и опять-таки к каторжным работам; основная мас­са, в составе сводно-гвардейского полка и других полков, переведена была на Кавказ.

Дата добавления: 2015-07-25