Елена — моя. 3 страница

«А он действительно изменился», — подумала Бонни. И не просто стал счастливее, тут что-то другое. Он стал как-то... сильнее, что ли? Раньше в глубине его души всегда царило спокойствие; у Бонни, с ее экстрасенсорным чутьем, это спокойствие ассоциировалось с озером, наполненным прозрачной водой. Сейчас ей казалось, что эта чистая вода собирается в цунами.

Ответ пришел немедленно, хотя и в виде предположения. Елена оставалась наполовину духом — об этом свидетельствовала интуиция Бонни. Интересно: что с тобой станет, если ты напьешься крови такого существа?

— Кэролайн, давай забудем все, что было, а? — сказала она. — Извини меня. Я очень, очень тебя прошу, извини за... В общем, ты сама знаешь, за что. Я была неправа. Я прошу у тебя прощения.

— Ах-ах, «прошу у тебя прощения». И все в порядке, да? — Голос Кэролайн сочился ядом. Она повернулась к Бонни спиной, давая понять, что разговор окончен. К своему удивлению, Бонни почувствовала, что на глазах у нее выступили слезы.

Елена и Мередит по-прежнему не разжимали объятий. Щеки каждой из девушек были мокрыми от слез другой. Они смотрели друг на друга, и Елена сияла.

— Теперь она узнает тебя где угодно, — сказал Стефан Мередит. — И не просто твое лицо, а... то, что у тебя внутри. По крайней мере в общих чертах. Мне стоило предупредить вас заранее, но пока что я был единственным, кого она так «встретила», и мне даже в голову не пришло, что...

— А могло бы и прийти! — Кэролайн расхаживала по комнате, как разъяренная тигрица.

— Господи, ну поцеловалась ты с девушкой, ну и что дальше? — не выдержала Бонни. — Боишься, что у тебя теперь вырастет борода?

И тут, словно под действием кипящих страстей, Елена неожиданно взмыла в воздух. Она зигзагами заметалась по комнате, как будто ею выстрелили из пушки. Когда она резко останавливалась или делала вираж, было слышно, что в ее волосах потрескивают электрические разряды. Елена дважды облетела комнату; каждый раз, когда она пролетала мимо старого окна с запыленным стеклом, Бонни думала: «Мама дорогая! Ей надо принести хоть какую-то одежду!» Она бросила взгляд на Мередит и поняла, что та думает о том же. Решено: приносим Елене одежду; в первую очередь — нижнее белье.

Когда Бонни приблизилась к Елене, смущаясь, как будто никогда в жизни не целовалась, Кэролайн взорвались.

— Они все продолжают, и продолжают, и продолжают! («Ну визжать-то зачем?» — подумала Бонни.) — С ума спятили, что ли? Последний стыд потеряли?

О, ужас! После этих слов Бонни и Мередит снова захихикали. Захихикали, отлично понимая, что хихикать нельзя. Даже Стефан резко отвернулся. Он очень хотел быть. галантным по отношению к своей гостье, но у него получалось все хуже и хуже.

«Кстати, Кэролайн для него не просто гостья. Это девушка, с которой у них в свое время все зашло о-о-очень далеко». Когда Кэролайн охмуряла очередного парня, она тут же посвящала широкие массы во все подробности. «Зашло настолько далеко, насколько это вообще возможно с вампиром, — вспомнила Бонни, — то есть все-таки не до самого конца. Ведь у вампиров, кажется, обмен кровью заменяет... да ладно, чего стыдиться: заменяет ЭТО». В общем, чья бы корова мычала...

Бонни бросила взгляд на Елену и увидела, что та как-то странно разглядывает Кэролайн. Елена не то чтобы боялась ее — скорее она очень сильно боялась за нее.

— Ты в порядке? — прошептала Бонни. К ее удивлению, Елена кивнула, потом снова взглянула на Кэролайн и покачала головой. Она внимательно осмотрела Кэролайн снизу вверх, потом сверху вниз. У нее было такое выражение, которое бывает у врачей, потрясенных тем, в каком тяжелом состоянии находится пациент.

Потом она подплыла к Кэролайн, вытянув вперед руку.

Кэролайн отшатнулась от нее, словно брезгуя ее прикосновением. «Нет, она не брезгует, — поняла Бонни. — Она боится».

— Откуда я знаю, что ей взбредет в голову? — огрызнулась Кэролайн, но Бонни уже знала: она боится не этого. А чего? Что происходит? Елена боится за Кэролайн. Кэролайн боится Елены. Что все это значит?

Экстрасенсорное чутье посылало Бонни сигналы, от которых у нее по коже бежали мурашки. С Кэролайн что-то было не так, причем это было что-то новенькое — Бонни никогда раньше не сталкивалась ни с чем подобным.

А воздух... сгущался, как будто собиралась гроза.

Кэролайн резко развернулась и забежала за стул.

— Не подпускайте ее ко мне. Договорились? Если она еще раз до меня дотронется... — начала она, но тут Мередит изменила весь ход разговора, спокойно произнеся всего два слова.

— Что-что? — широко раскрыв глаза, переспросила Кэролайн.

Дамон ехал куда глаза глядят, когда вдруг заметил эту девушку.

Она шла по улице в одиночестве, ее золотистые волосы развевались на ветру, а плечи обвисли под тяжестью сумок.

Дамой решил проявить галантность. Он мягко затормозил машину, подождал, пока девушка, сделав еще несколько широких шагов, поравняется с ним —che gumbel ^[2] — после чего стремительно вышел из машины и распахнул прямо перед ней дверцу автомобиля.

Звали девушку, как выяснилось вскоре, Дамарис.

Через несколько секунд «феррари» снова мчался но дороге с такой скоростью, что золотистые волосы Дамарис развевались как флаг. Она была совсем молоденькой и вполне заслуживала все те комплименты, которые он бесплатно расточал весь сегодняшний день и которые вводили женщин в состояние, похожее на трасе. «Очень кстати», — коротко подумал он. За целый день он почти исчерпал запасы воображения.

Но для того, чтобы льстить этому прелестному созданию с нимбом рыжевато-золотых волос и молочно-белой кожей, напрягать воображение не требовалось. Дамон не ожидал никаких осложнений и собирался оставить ее у себя на всю ночь.

«Veni, vidi, vici^[3]», — подумал он, и его зловещая улыбка вспыхнула, как фары дальнего света. Ну, может, еще и не победил, поправил он себя, — но готов поставить «феррари» на то, что дело в шляпе.

Он остановил машину на возвышенности, с которой открывался «ах какой живописный вид», а когда Дамарис уронила сумочку и наклонилась, чтобы поднять ее, прямо перед его глазами оказалась задняя сторона ее шеи. Дивные золотистые локоны смотрелись на молочно-белом фоне так изысканно!

Дамон поцеловал ее туда — порывисто, страстно. Он успел почувствовать, что кожа у Дамарис нежная, как у младенца, и теплая. Потом он предоставил ей полную свободу действий — ему стало интересно, даст ли она ему пощечину. Но она выпрямилась, потом несколько раз прерывисто вздохнула, а потом позволила обнять ее и целовать, целовать, целовать — пока она, робкая, разгоряченная, не затрепетала в его руках, а взгляд ее темно-голубых глаз пытался остановить его и одновременно умолял не останавливаться.

— Мне... не надо было тебе разрешать... И больше я не разрешу. Я хочу домой.

Дамон улыбнулся. С его «феррари» все в порядке.

«Когда она сдастся окончательно, произойдет много приятного», — думал он, когда машина опять неслась вперед. А если у нее действительно такая хорошая фигура, как кажется под одеждой, можно оставить ее у себя на несколько дней. Или даже обратить ее.

Но теперь его что-то смутно беспокоило. Конечно, дело в Елене. Он был сейчас так близко от нее, совсем радом с общежитием — и все-таки не осмелился подняться к ней. Испугался, что сделает что-нибудь такое... Черт возьми! То, что давно уже должен был сделать», — подумал он, чувствуя, что его охватывает ярость. А ведь Стефан был прав — сегодня с ним действительно что-то не так.

Он даже не подозревал, что чувство отчаяния может быть таким острым. Вот что ему надо было сделать: втоптать брата лицом в грязь, свернуть ему шею, а потом подняться по старой узкой лестнице и взять Елену, хочет она того или нет. Он не сделал этого раньше только из слюнтяйства: ах какой ужас, она же будет верещать и вырываться, когда он приподнимет пальцами этот несравненный подбородок и вонзит в лилейно-белое горло распухшие, ноющие клыки.

Тем временем до него продолжали доноситься какие-то звуки.

—... а ты как думаешь? — щебетала Дамарис.

Он был слишком взвинчен и слишком увлекся своими фантазиями, чтобы вспомнить, что она ему сейчас говорила, поэтому попросту отключил ее, и она тут же умолкла. Дамарис была хорошенькой, но una siomata — идиоткой. Теперь она сидела неподвижно. Золотистые волосы по-прежнему развевались, но глаза стали пустыми, зрачки сузились и смотрели в одну точку.

Бесполезно. Дамон раздраженно зашипел. Воскресить фантазию не удавалось: теперь даже в тишине ему мешали воображаемые рыдания Елены.

Но если он обратит ее в вампира, никаких рыданий уже не будет, тихо подсказал внутренний голос. Дамон вздернул голову и откинулся в кресле, придерживая руль тремя пальцами. Когда-то он уже хотел сделать ее своей Принцессой Тьмы, так почему бы не попробовать снова? Тогда она будет принадлежать ему вся, без остатка, а если ему и придется отказаться от ее человеческой крови... вообще говоря, он и сейчас ее не получает, разве не так? — вкрадчиво напомнил внутренний голос. Елена, бледная, сияющая Силой вампира, со светлыми, почти белыми волосами, в черном платье на молочно-белой коже. Картинка, от которой сердце любого вампира забьется учащенно.

Теперь, когда она стала духом, он хотел ее еще сильнее. Даже когда Елена превратилась в вампира, она сумела сохранить многое из своей истинной натуры, и Дамон в один миг нарисовал в воображении ее облик. Ее сияние рядом с его тьмой. Она, такая светлая и нежная, — в его крепких руках в черной коже. От его поцелуев эти дивные губы беспомощно замрут. Он задушит ее поцелуями...

Кстати, что это за бред? Вампиры не целуются просто так, ради удовольствия, тем более с другими вампирами. Кровь, охота — вот единственная цель. Если поцелуи не нужны для того, чтобы завоевать жертву, они вообще ни для чего не нужны. Такой ерундой увлекаются только сентиментальные хлюпики вроде его брата. Супружеская пара вампиров может разделить между собой кровь жертвы, одновременно впиться в нее, контролировать ее сознание — и через это соединить свои сознания. Так они получают удовольствие.

И все равно Дамон чувствовал сильное возбуждение, когда представлял себе, что целует Елену, целует против воли, чувствуя, как гаснут ее безнадежные попытки вырваться, и через миг она уже отвечает на его поцелуй, отдается ему без остатка.

Я что, сошел с ума?» — недоумевал Дамон. Сколько он себя помнил, он еще ни разу не сходил с ума, так что и этой идее была своя привлекательность. Таким возбужденным он не чувствовал себя уже несколько столетий.

Тем лучше для тебя, Дамарис»,— подумал он. Он ужe доехал до того места, где Платановая улица уходила в Старый лес; дорога начинала петлять и была опасной. Несмотря на это, он повернулся к Дамарис, чтобы разбудить ее, и с удовлетворением заметил, что мягкий вишневый цвет ее губ был естественным, без всякой губной номады. Он легонько поцеловал ее и сделал паузу, чтобы оценить ее реакцию.

Наслаждение. Дамон увидел, как она обмякла и порозовела от поцелуя.

Он бросил взгляд на дорогу, а потом поцеловал ее снова, на этот раз более обстоятельно. Ее реакция опять привела его в восторг. Поразительно. То ли дело в количестве выпитой крови — еще никогда Дамон не пил так много крови за один день, — то ли в букете...

И тут он был вынужден переключиться на дорогу. Прямо перед машиной на дороге появился какой-то маленький зверек ржаво-рыжего цвета. Вообще-то у Дамона не было привычки специально давить кроликов, дикобразов и прочую мелочь, но эта тварь умудрилась отвлечь его от важного дела. Он взялся за руль обеими руками, а его глаза стали черными и холодными, как глетчерный лед в глубине пещеры. Он направил машину прямо на рыжую тварь.

Кстати, не такая уж она и маленькая. Сейчас должно тряхнуть.

— Держись крепче, — бархатным голосом сказал он, обращаясь к Дамарис.

Зверь выскочил из-под колес в самый последний момент. Дамон вывернул руль, чтобы догнать его, и увидел прямо перед собой канаву. Предотвратить аварию могло только сочетание сверхчеловеческих рефлексов вампира и идеально отлаженного механизма очень дорогой машины. К счастью, в распоряжении Дамона было и то и другое, его рефлексы и рефлексы машины сплелись в один крепкий жгут. Протестующее визжа, задымились шины.

И никакого толчка.

Дамон молниеносно выскочил из машины и огляделся. Странная тварь исчезла так же загадочно, как и появилось.

Sconosciuto^[4]. Бред.

Он пожалел, что выехал против солнца: яркий дневной свет больно ударил его но глазам. Но за ту секунду, что зверь был рядом, Дамон сумел его разглядеть. Так вот, он был каким-то... перекошенным. С одной стороны — вытянутым, а с другой — похожим па веер.

Очень хорошо.

Он повернулся к машине, где Дамарис уже билась в истерике. Он был не в том настроении, чтобы миндальничать, поэтому попросту усыпил ее опять. Она откинулась на сиденье, а невытертые слезы так и остались сохнуть на ее щеках.

Дамон садился в машину в раздражении. Впрочем, теперь он знал, чем хочет заняться сегодня. Зайти в какой-нибудь бар — дешевый и грязный или красивый и дорогой, неважно, — и найти другого вампира. Поскольку город Феллс-Черч лежал на пересечении энергетических линий, сделать это было несложно. Вампиров и других созданий тьмы такие места привлекали, как нектар привлекает пчел.

Он хотел драться. Это было абсолютно нечестно: Дамон был сильнее всех известных ему вампиров, да вдобавок сейчас его до краев наполнял коктейль из крови лучших дев города. Но ему было наплевать на честность. Он должен был на ком-то выместить свое раздражение, чтобы (он снова сверкнул своей неподражаемой пламенной улыбкой) какой-нибудь оборотень, вампир или гуль обрел вечный покой. Если повезет, то и не один. Потом — изысканная Дамарис на десерт.

Все-гаки жизнь хороша. А не-жизнъ, подумал Дамон, и его глаза. угрожающе заблестели за стеклами темных очков — еще лучше. Если он не может заполучить Елену немедленно, это еще не повод хандрить. Сейчас он выйдет на улицу, получит спою порцию удовольствий, наберется сил — и тогда отправится к этому ушлепку, своему младшему брату, и возьмет ее.

На миг его взгляд упал на собственное отражение в зеркальце заднего вида. То ли из-за странной игры света, то ли из-за какого-то атмосферного явления, но ему показалось, что он видит из-за темных очков свои глаза. Они были огненно-красными.

— Я сказала: вон отсюда, — так же спокойно повторила Мередит, обращаясь к Кэролайн. — Ты наговорила такого, чего в приличных местах не говорят. Я знаю: мы сейчас в гостях у Стефана, и указать тебе на дверь может только он. Я делаю это за него лишь потому, что он никогда не сможет сказать девушке — тем более, посмею напомнить, своей бывшей девушке, — чтобы она выкатывалась ко всем чертям.

Мэтт откашлялся. Перед этим он отошел в угол, и все уже успели о нем забыть. Теперь он сказал:

— Кэролайн, мы с тобой слишком давно знакомы, чтобы нужны были формальности, и я должен сказать, что Мередит права. Если тебе хочется говорить про Елену то, что ты сейчас сказала, делай это как можно дальше от Елены. И, кроме того, я точно знаю одно. Что бы ни делала Елена, раньше... когда была здесь перед этим, — он осекся, и Бонни поняла, что он хотел сказать: когда Елена была человеком, — сейчас... если она на кого-то и похожа, то на ангела. Она теперь... совсем... — Он замялся, подыскивая правильное слово.

— Чистая, — легко закончила за него Мередит.

— Вот-вот, — согласился Мэтт. — Чистая, да. Все, что она делает, — чистое. И не то чтобы грязные слова, которые ты говоришь, могут как-то ее замарать, просто мы не хотим слушать, как ты стараешься.

Послышалось сдавленное «спасибо». Это был Стефан.

— А я и так собиралась уходить, — процедила Кэролайн сквозь зубы. — У вас хватает наглости что-то впаривать мне про чистоту? После того, что тут творилось? Признайтесь — вам просто понравилось на это смотреть. Ну, как целуются две девушки. А мотом вы собира...

— Хватит, — сказал Стефан бесцветным голосом, и Кэролайн внезапно взмыла в воздух, вылетела за дверь и опустилась на пол, поставленная невидимой рукой. Следом отправилась ее сумочка.

И дверь тихо закрылась.

Волоски на шее Бонни встали дыбом. Это была Сила, причем такая мощная, что экстрасенсорные чувства Бонни онемели от потрясения. Чтобы перенести Кэролайн по воздуху — а она была не маленькой девушкой... — да, для этого требовалась колоссальная Сила.

Не исключено, что Стефан изменился не меньше, чем Елена. Бонни взглянула на Елену и почувствовала, что спокойное озеро покрылось рябью. Из-за Кэролайн.

«Все, хватит об этом думать, — решила Бонни. — Лучше сделаю что-нибудь, чтобы тоже заслужить “спасибо” от Стефана».

Она похлопала Елену но коленке, а когда та обернулась, Бонни поцеловала ее.

Елена прервала поцелуй очень быстро, словно боясь снова устроить бедлам. Но Бонни сразу поняла, что имела в виду Мередит, когда сказала, что здесь нет ничего сексуального. Было ощущение, что Елена изучает ее, используя все органы чувств. Когда Елена отстранилась, она сияла, как и после поцелуя с Мередит, а всякое ощущение неловкости было снято чистотой этого поцелуя. Более того, Бонни показалось, что какая-то часть гармонии Елены передалась и ей.

—... лишний раз подумать, прежде чем брать ее с собой, — говорил Мэтт, обращаясь к Стефану. — Прости, что я встрял. Но я знаю Кэролайн — она могла еще полчаса здесь разоряться и так никуда и не уйти.

— Ну, этот вопрос Стефан решил, — сказала Мередит. — Или Елена тоже поучаствовала?

— Нет, только я, — сказала Стефан. — Мэтт прав: она могла стоять здесь и говорить до бесконечности. А я предпочитаю, чтобы Елену не оскорбляли в моем присутствии.

«Зачем они все это говорят?» — удивилась Бонни.

Мередит и Стефан были последними людьми на свете, которых можно было заподозрить в любви к светской болтовне, — но они сейчас обменивались фразами, в которых не было совершенно никакой необходимости. Вдруг она поняла: это ради Мэтта, который медленно, но решительно шел по направлению к Елене.

Бонни легко и стремительно снялась с места — практически вспорхнула. Потом она умудрилась пройти мимо Мэтта и не посмотреть на него, после чего присоединилась к болтовне (или, точнее, почти болтовне) Мередит и Стефана. Все сошлись на том, что Кэролайн — неопасный враг: она никак не может уяснить, что все ее интриги против Елены регулярно бьют по ней самой. Бонни не сомневалась, что прямо сейчас Кэролайн задумывает новую интригу против них всех.

Она ведь, в сущности, очень одинока, — говорил Стефан, словно пытаясь хоть как-то оправдать ее. — Ей хочется, чтобы ее любили, причем всю и без всяких условий, — а все равно вокруг нее вакуум. Получается, что всякий, кто узнает ее поближе, перестает ей доверять.

Да, она заранее обижена на весь мир, — согласилась Мередит. — Но могла же она проявить хоть какую-то благодарность. Как-никак неделю назад мы спасли ей жизнь.

«Они правы, но дело не только в этом», — подумала Бонни. Интуиция пыталась о чем-то ей сказать — например, что с Кэролайн могло что-то случиться еще до того, как они ее спасли, — но она так разозлилась на нее из за Елены, что отмахнулась от внутреннего голоса.

— А с какой стати кто-то должен ей доверять? — спросила она у Стефана и украдкой оглянулась. Было попятно, что теперь Елена узнает где угодно и Мэтта, а сам Мэтт явно находился в полуобморочном состоянии.— Она красивая, это правда, но, кроме красоты, в ней нет ни-че-го-шень-ки. Она ни разу ни о ком не сказала доброго слова. Вечно играет в какие-то игры, и... ну да, я знаю, никто из нас не ангел... но она все игры затевает только затем, чтобы поставить других в дурацкое положение. Я понимаю, она запросто может заполучить практически любого пария, какого захочет...— Бонни вдруг почувствовала острый укол ревности и заговорила громче, пытаясь заглушить это чувство, — но, если разобраться, все девушки как девушки, а Кэролайн — это просто пара длинных ног и пара больших...

И тут Бонни, замолчала, потому что Мередит и Стефан замерли, и у них на лицах появилось абсолютно одинаковое выражение: «Господи, только не это».

— И пара чутких ушей, — произнес за спиной у Бонни звенящий от ярости голос. У Бонни екнуло сердце.

Вот что бывает, когда отмахиваешься от предзнаменований.

— Кэролайн...

Мередит и Стефан сделали все, чтобы свести к минимуму жертвы и разрушения, но было поздно. Длинные ноги Кэролайн прошагали через всю комнату, а лицо у нее было такое, как будто она не хотела, чтобы ее ступни прикасались к полу в комнате Стефана. При этом свои туфли на высоких каблуках она почему-то держала в руках.

— Я вернулась за темными очками, — сказала она все тем же звенящим голосом, — И услышала достаточно, чтобы понять, что на самом деле обо мне думают мои так называемые друзья.

— Нет, не достаточно, — в Мередит мгновенно проснулся оратор, а у Бонни так же мгновенно отнялся язык. — Ты услышала разговор раздраженных людей, которых ты только что оскорбила, и им нужно было выпустить пар.

— И вдобавок, — сказала Бонни, к которой неожиданно вернулся дар речи, — ну признай сама, Кэролайн: ты ведь хотела послушать, что мы говорим. Поэтому-то и сняла туфли. Ты стояла за дверью и подслушивала. Скажешь, нет?

Стефан закрыл глаза.

— Это моя вина. Я должен был...

— Нет, не должен, — оборвала его Мередит и добавила, обращаясь к Кэролайн: — Если ты назовешь мне хоть одно произнесенное нами слово, где было вранье или преувеличение... Ну разве что, за исключением того, что сказала Бонни, но Бонни... Ладно, Бонни — это Бонни. Короче: если ты назовешь мне хоть одно слово, которое произнес кто-то другой и которое было бы враньем, я тут же попрошу у тебя прощения.

Кэролайн не слушала ее. Кэролайн дергалась. У нее начался нервный тик; ее миловидное личико исказилось судорогой и побагровело от ярости.

— А ты попросишь у меня прощения, — сказала Кэролайн и обернулась вокруг своей оси, ткнув в каждого острым ногтем указательного пальца. — Вы все скоро пожалеете. А ты, — сказала она, глядя на Стефана, — если хоть раз еще попробуешь отрабатывать на мне свои вампирские приемчики, имей в виду: у меня есть друзья. Очень крутые друзья. И им будет интересно об этом узнать.

— Кэролайн, ты сегодня подписала клятву...

— И плевать на нее хотела.

Стефан встал. В маленькой комнатке с пыльными окнами было уже темно, и его тень от стоящего у кровати ночника легла прямо перед ним. Бонни увидела эту тень, и волоски на руках и шее у нее поднялись. Она ткнула Мередит. Тень была очень черной и очень большой. Тень Кэролайн была бледная, прозрачная и маленькая — пародия на тень Стефана.

Ощущение грядущей грозы вернулось. Бонни задрожала; она пыталась унять дрожь, но не могла; она чувствовала себя так, как будто ее бросили в ледяную воду. Холод пробрался до самых костей и теперь слизывал остатки тепла, слой за слоем, как прожорливый великан, и вот ее уже била крупная дрожь...

В сумраке с Кэролайн что-то происходило... Из нее что то сыпалось, или в нее что-то входило... — а может, и то и другое одновременно. В любом случае, это что-то было совсем-рядом с ней — и рядом с Бонни тоже. Напряжение становилось невыносимым, Бонни чувствовала, что задыхается, а ее сердце бешено заколотилось. Мередит — рассудительная, благоразумная Мередит — беспокойно заерзала рядом с ней.

— Что проис... — шепотом начала она.

И тут, словно существа во тьме искусно подогнали все одно к одному, дверь в комнату Стефана с шумом захлопнулась, лампочка — обычная электрическая лампочка — погасла, а старые шторы, закатанные на окне, с шумом опустились, и комната погрузилась в кромешную тьму.

Тогда Кэролайн завизжала. Это был ужасающий звук — плотный, словно его содрали с ее позвоночника, как кусок мяса, а потом вытолкнули через глотку.

Бонни тоже завизжала: она просто не смогла сдержаться. Впрочем, это был не визг — скорее уж безголосый выдох. Во всяком случае, он никак не мог сравниться с колоратурой, которую выдала Кэролайн. Слава богу, Кэролайн больше не кричала, и Бонни сумела подавить следующий вопль, который готовился вырваться из ее гортани. Впрочем, задрожала она еще сильнее. Мередит крепко обняла ее, но темнота и тишина от этого не исчезли, а дрожь Бонни все не унималась, поэтому Мередит встала и бесцеремонно передала подругу Мэтту. Тот явно смутился, но все-таки неуклюже попытался ее обнять.

— Сейчас глаза привыкнут, и станет не так темно, — проговорил он. Его голос был хрипловатым, как будто у него пересохло в горле, но слова, которые он произнес, были в этой ситуации лучшим лекарством из всех возможных, поскольку больше всего на свете Бонни боялась темноты. В темноте были какие-то существа, которых никто, кроме Бонни, не видел. Ее била дрожь, но она, с помощью Мэтта, нашла в себе силы устоять на ногах — и вдруг ахнула, одновременно услышав, как ахнул Мэтт.

Елена светилась в темноте. И не просто светилась. В сиянии у нее за спиной была отчетливо, совершенно явно видна пара...

Пара крыльев.

— К-к-крылья, — пролепетала Бонни, заикаясь не столько от благоговения или страха, сколько просто от дрожи. Мэтт вцепился в нее, как ребенок. Он явно был не в силах ничего сказать.

Крылья шевелились в такт с дыханием Елены. Она стояла, зависнув в воздухе, но на этот раз абсолютно неподвижно. Она вытянула вперед одну ладонь, расставив пальцы, как будто на что-то возражала.

Елена говорила. Она говорила на каком-то языке, которого Бонни никогда прежде не слышала, да и вообще сильно сомневалась, что на нем говорит хоть один из живущих на земле народов. Слова были тонкие, с острыми краями, похожие на мириады хрустальных частиц, которые рассыпались, упав с какой-то невероятной высоты.

И тут Бонни поняла, что эти слова становятся ей почти ясны, потому что ее собственные экстрасенсорные способности питала исходящая от Елены невероятная Сила. Эта Сила перекрывала темноту и уже начала отгонять ее прочь, так что таящиеся в темноте существа помчались врассыпную, и скрип их когтей доносился со всех сторон. Слова, острые, как льдинки, неслись за ними вслед, и теперь они были преисполнены презрения...

А Елена... Елена стала такой же потрясающе красивой, как тогда, когда превратилась в вампира, — и почти такой же бледной.

Но Кэролайн тоже что-то выкрикивала. Она произносила мощные заклинания черной магии, и Бонни показалось, что из ее рта извергаются всевозможные порождения тьмы и ужаса — ящерицы, змеи, пауки с бесчисленными ногами.

У нее на глазах происходил поединок магий. Но как Кэролайн сумела так хорошо овладеть черной магией? В отличие от Бонни, она не была наследственной ведьмой.

За стенами комнаты по всему периметру слышался странный звук, похожий на шум вертолета. Вупвупвуп-вупвуп... От этого звука Бонни стало еще страшнее.

И все-таки она должна была что-то предпринять. Она была кельткой по крови, экстрасенсом — потому что так вышло, и сейчас у нее не было выбора. Она должна была помочь Елене. Медленно, словно преодолевая ураганный ветер, Бонни подошла к Елене и положила руку на ее руку, делясь с ней своей Силой.

Елена стиснула ее пальцы, и Бонни поняла, что по другую сторону от Елены стоит Мередит. Стало светлее. Скребущиеся существа, похожие на ящериц, побежали, спасаясь от света, визжа и наскакивая друг на друга.

Потом Бонни поняла, что Елена обмякла. Крылья исчезли. Темные скребущиеся существа тоже пропали. Елена прогнала их. Она задействовала белую магию, но при этом потратила неимоверное количество энергии.

— Она сейчас свалится, — прошептала Бонни, глядя на Стефана. — Слишком сильная магия...

Стефан повернулся к Елене, но в тот же миг в комнате стремительно произошло несколько событий — словно несколько раз вспыхнул свет.

Вспышка. Жалюзи с бешеным треском заворачиваются наверх.

Вспышка. Загорается лампа, и оказывается, что она в руках у Стефана, — видимо, он пытался ее починить.

Вспышка. Дверь в комнату Стефана медленно, со скрипом приоткрывается, словно в отместку за то, что ее перед этим так резко захлопнули.

Вспышка. Кэролайн, тяжело дыша, падает на четвереньки, Елена победила...

Елена начинает падать.

Только тот, кто обладает сверхчеловеческой реакцией, мог ее подхватить, тем более если перед этим он стоял в противоположном конце комнаты. Но Стефан успел перебросить лампу Мередит и с такой скоростью преодолел расстояние, отделявшее его от Елены, что Бонни не успела за ним уследить. Сейчас он уже держал Елену в объятиях.

— Дьявол,— сказала Кэролайн. Тушь для ресниц размазалась по ее лицу, отчего она стала не слишком похожа на человека. Она смотрела на Стефана с откровенной злобой. Ответный взгляд Стефана был серьезным — нет, суровым.

— Не призывай дьявола, — очень тихо сказал он. — Неподходящее место. Неподходящее время. Он может услышать и сам призвать тебя.

— А то он этого не сделал, — ответила она, и в этот момент в ней было что-то жалкое. Она была сломлена. Она как будто запустила какой-то механизм, который была не в силах остановить.

— Что ты говоришь, Кэролайн? — Стефан присел перед ней на корточки. — Ты хочешь сказать, что уже... заключила сделку...

— Ты ушиблась? — вдруг непроизвольно спросила Бонни, и зловещая атмосфера моментально развеялась. На полу была кровавая полоса от сломанного ногтя Кэролайн, которая, упав на колени, испачкалась в этой крови. Бонни тут же показалось, что у нее самой болит палец, на котором сломался ноготь. Но тут Кэролайн протянула трясущуюся руку к Стефану. Сочувствие исчезло и сменилось приступом тошноты.

Дата добавления: 2015-07-25