Время умирать 4 страница

И еще сутки продержались ребята. Дождались родную матушку-пехоту. Красноармейцы подсобили голодным и измученным танкистам, вызволили боевую машину из ловушки, благословили на новый праведный бой.

…Ежедневные атаки на Дубовик распыляли силы русских, а вот оборона гитлеровцев крепла, насыщаясь артстволами из резерва, и явственно было для всех, что изнуренным федюнинцам не под силу захватить поселок. Впереди снова замаячил призрак позиционной войны.

Мысли о том пока не произносились в штабе армии вслух, но укреплялись в сознании генерала Федюнинского, его помощников в оперативном отделе. Размышлять они были вольны как угодно, а вслух сказать, что наступление сорвалось, никто не решался. И потому по инерции шли из армейского штаба команды «Вперед!». Кое-где измотанным людям удавалось в жестоких схватках немного подвинуться к Любани, захватить еще одну деревню, разгромить еще один немецкий гарнизон.

Когда 115-я дивизия вместе с танкистами удачно сшибла немцев с железной дороги в трех километрах юго-восточнее разъезда Жарок и отбросила противника к Посадникову Острову, Федюнинский ввел в этот прорыв корпус Гагена, надеясь фланговым охватом овладеть Дубовиком. И захватил бы это разнесчастное село: на его северной окраине уже дрались вовсю гвардейцы. Если бы не эскадрильи люфтваффе. Они свели на нет усилия бойцов, обрушив на них с воздуха тонны смертельных гостинцев. Отогнать стервятников было некому: у нас каждый самолет на учете. Вот и вынужден был отойти генерал Гаген.

Когда Кузнецов собрался в дорогу, к нему неожиданно присоединился Бархаш. Он отошел от группы журналистов, в центре которой стоял Евгений Вучетич. С ним ожесточенно спорил Ларионов, остальные — Кузьмичев, Моисеев и Родионов — слушали их молча.

— Наши бурсаки, — кивнул в их сторону философ. — Завтра уж будут в тылу…

Четверых журналистов отправляли на трехмесячные курсы переподготовки.

— На прощание наставляют бедного Женю? — спросил Кузнецов.

Они направлялись к редакционной полуторке, ее разрешил взять, чтобы добраться до Кречно, Румянцев.

— Великий спор затеяли ребята, — улыбнулся Бархат. — По поводу личности нового командарма…

— Опасный спор, — заметил Кузнецов, и Бархаш, умеющий различать оттенки в произносимых товарищем словах, уловил в них иронию.

— Евгений опять попался на глаза начальству, — продолжал Борис. — Теперь самому Власову. Вот он и рассказывал, как тот поприветствовал его первым. Да еще и добавил: «Здравствуйте, товарищ боец». Каково?

— А спор-то о чем?

— Мнения разделились… Одни говорят: здорово это, демократичный генерал, красноармейца ценит, видит в нем отнюдь не пушечное мясо. Другие считают, что это заигрывание с массой, панибратство и все такое прочее. Сам Вучетич горой стоит за генерала: сразу, мол, отличил, кому надо оказывать честь.

— Наш командарм и других бойцов приветствует первым, — отметил Кузнецов.

— Слыхал об этом, только мне он, слава богу, навстречу не попадался.

— Так ты ведь, Боря, не красноармеец, а командир, тебе генерал первым козырять не будет. А если опоздаешь руку поднять к головному убору, влепит он тебе на полную катушку. Власов наш по части выправки педант,

— Какая выправка в полевых условиях?!

— Не скажи, — возразил Кузнецов. — Сейчас она еще нужнее. А по части козырянья тут вот какая история. Еще до войны Управление пропаганды спустило инструкцию. В ней говорилось, что красноармеец — основа советского воинства, он — представитель рабочих и крестьян, потому и достоин глубокого уважения. Значит, не будет зазорным командиру, первому увидевшему бойца, первому и поздороваться с ним, показав собственную высокую культуру.

— Интересно, — сказал Бархаш.

— Это была только рекомендация, — продолжал Виктор, — устав никто не отменял. Тем не менее, как теперь ясно, наш командарм рекомендацию эту для себя лично принял. По крайней мере, придерживается ее в повседневной жизни.

— Надо присмотреться к нему, — задумчиво произнес философ.

— Присмотрись, — усмехнулся ответсекретарь. — Только не в ущерб положенным с тебя для «Отваги» строчкам. Кстати, для начала очерк о нем прочти, сам Эренбург написал…

— В «Красной звезде»?

— В ней самой. За одиннадцатое марта… А ты зачем со мною едешь?

— Досье хочу пополнить на одного политрука-артиллериста. Выдвиженец из сержантов, из гвардейского дивизиона. Дрались они здесь отлично.

…У Кречно всюду валили лес, гнали к Мясному Бору лежневку. Нет более тягомотного дела, чем пытаться проложить по болотам дорогу. Руководил строительством полковник Бугачев, начальник штаба 4-й гвардейской дивизии.

— Вы, товарищи корреспонденты, погуляйте пока, с народом потолкуйте, — предложил он журналистам, когда Бархаш и Кузнецов представились ему. — А я комиссию приму — участок проверяют. Потом усиленный обед вам обещаю…

Бархаш искал своего героя, но не нашел: Анатолий Дружинин ушел уже с батареей к Долине Смерти.

— Так бойцы участок коридора прозвали, — пояснил батальонный комиссар Ляпунов. — Тот, где последний переход в шесть километров. Самое узкое место. Противник покоя здесь никому не дает. Гибнут там люди изо дня в день. Одним словом, Долина Смерти.

— Надеюсь, что парень этот ее удачно минует, — тихо сказал Бархаш. — А я поеду обратно…

— Погоди, — остановил товарища Виктор, — нам ведь обед посулили. Да и строителей отличившихся не записал. Освободится Бугачев, расспрошу его.

Бойцы по колено в воде таскали мокрые, скользкие бревна, часто спотыкались, падали, матерились на чем свет стоит, вновь поднимались. От постоянного недоедания силы у людей были на исходе, дрожали от слабости руки, гулко колотилось сердце, пот заливал глаза и тоскливо сводило желудок.

— Хочу побывать в Долине Смерти, — сказал вдруг Борис Бархаш.

— Это можно, — отозвался Ляпунов, — только зачем? Для газеты то, что вы там увидите, не пойдет. Кладбище техники по обочинам, весь лес срезан, торчат расщепленные пни в полтора-два метра. И трупы повсюду. Тучи воронья над ними… — Комиссар сердито сплюнул: — Об этом в «Отваге» ни слова не дадите. Так зачем вам погибать? Успеете еще. Пишите о героях, их и здесь достаточно.

Закуковала кукушка. Стали прислушиваться, считать, сколько лет жизни отмерит им птаха. Считал и Бархаш. Но он не знал, в каком масштабе считает кукушка: недели, месяцы или годы означает каждое ку-ку. Откуда ему знать, что в каждом ее вскрике только один день из тех, что отпущены ему судьбой? Что скоро он примет смерть, о которой никто и никогда не расскажет людям, а вдове его придет казенная бумажка со страшными словами: «Пропал без вести». Они означают, что военный корреспондент Бархаш отныне стал лицом без права на память, лицом вне закона, а значит, и вдова, и сиротка-дочь не имеют права ждать никакой помощи от государства. И таких пропавших, которые наверняка бы предпочли считаться убитыми, оказалось при не очень дотошных подсчетах многие сотни тысяч.

Но сейчас бывший философ был жив и здоров, хотя и расстроен тем, что не нашел своего героя.

— Генерал Гусев! — встрепенулся стоявший рядом и тоже считавший ку-ку полковник Бугачев и двинулся навстречу комкору, среднего роста человеку с изогнутой саблей на левом боку. Тот поздоровался с Бугачевым, и журналисты услыхали, как Гусев сообщил: фронт выделил истребителей, они прикроют с воздуха выход кавалеристов и гвардейского дивизиона.

— С нами выходит и часть беженцев, — сообщил вполголоса Ляпунов. — Женщины с детьми, старые люди… Оголодали вовсе. Может быть, кого и спасем.

— А как же все мы, остальные? — вырвалось у Бархаша.

— Вместо нас замену пришлют, — уверенно ответил комиссар, Ляпунов не сомневался в этом. — Нас — отсюда, других, хорошо вооруженных, с боеприпасами, — сюда. Обычное дело! Закон войны!

— Зачем?.. — сказал вдруг Бархаш и обвел рукою пространство, где измазанные болотной вонючей грязью люди ладили путь, по которому хотели уйти из гибельных мест. — К чему все это? Где первопричина хаоса, именуемого войной?

— Продолжение политики иными средствами, — усмехнулся Кузнецов. — А верующие люди объясняют проще: божья кара за грехи людские, суд господень…

— Нет, — сказал бывший философ, — только высшее, вселенское, зло может измыслить такое зверское дело, как война!

Кузнецов внимательно посмотрел на товарища и отрицательно качнул головой.

— Высшего зла не существует, его попросту не может быть, — сказал он. — Хотя зло всегда и умаляет добро, только никогда не может полностью его уничтожить.

Бархаш изумленно глянул на Кузнецова.

— Да ты знаешь, кого тех пересказал? Представляешь?! Виктор смущенно улыбнулся:

— Не представляю… Пришло на ум сейчас, вот и все.

— Так говорил Фома Аквинский, — пояснил Бархаш, но Виктор, что называется, и ухом не повел.

— Может быть, — спокойно проговорил он.

— «Кому назначен темный жребий, — вполголоса произнес Борис, — над тем не властен хоровод. Он, как звезда, утонет в небе, и новая звезда взойдет. — Он замолчал, испытующе посмотрел на Кузнецова. — И краток путь средь долгой ночи, друзья, близка ночная твердь! И даже рифмы нет короче глухой, крылатой рифмы: смерть…»

Власов и Зуев прилетели в Малую Вишеру 12 мая и на следующий день предстали перед руководством Волховской группы войск Ленинградского фронта. Вел совещание генерал-лейтенант Хозин. После доклада командарма слово взял Иван Васильевич.

— Надо строить транспортную дорогу от Финева Луга до Новой Керести. Будем тянуть ее через Кересть Глухую. От Кречно до Мясного Бора худо-бедно, а какой-то путь имеем. Только вот внутри оперативного района, собственно мешка, в котором мы сидим, любая переброска войск, диктуемая обстановкой, — проблема. Наличие транспортных связей развяжет нам хоть в какой-то степени руки.

— Что ж, я рад тому, что комиссар армии настроен так оптимистично, — улыбнулся Хозин. — Ему, видимо, и поручим руководить стройкой.

— Кому же еще, — поддержал командующего фронтом Власов. — У Ивана Васильевича опыт… Одну «железку» на пустом месте уже соорудил…

Нахмуренное лицо Зуева несколько посветлело.

— А что? — сказал он. — Дороги строить лучше, нежели воевать.

Тут бы и перейти к текущим вопросам, но последняя реплика дивизионного комиссара задела члена Военного совета фронта Запорожца за живое.

— Когда войну закончим, тогда и решим, кому что делать, — раздраженно произнес он. — Все мы Ивана Васильевича уважаем, но я бы предостерег его от выражений типа «мешок». Не в мешке вы находитесь, дорогие товарищи, а на освобожденной от немецко-фашистских оккупантов советской территории, обороняете ее от гитлеровцев. Так и надо рассматривать вашу задачу в военном и особенно в политическом аспекте. А такие слова деморализуют бойцов, вносят элемент паникерских настроений, что, как вы сами хорошо, товарищи, понимаете, нам вовсе ни к чему. Поэтому я попрошу быть осмотрительнее и подобных терминов гражданских не упоминать.

Наступило неловкое молчание. Кто-то должен был прервать его первым, и все с надеждой посмотрели на Хозина.

Командующий откашлялся.

— Подведем итоги, — сказал он. — Дороги — дело нужное, особенно в вашей зон е… — Он выразительно глянул на Запорожца, и тот согласно кивнул. — Мы тоже не сидим сложа руки, — продолжал Хозин. — Заканчиваем строительство наплавного моста в Селище и новой переправы в Шевелево. Там работают три саперных батальона и понтонеры майора… Как его?

— Ермаков, товарищ командующий, — подал голос Стельмах.

— Вот-вот… Саперы работают день и ночь, да еще под ударами вражеской авиации. Плохо у нас пока с прикрытием, но когда-нибудь будет и хорошо.

Все, будто по команде, вздохнули.

— Вам уже довели мою сегодняшнюю директиву: Второй ударной занять более выгодный рубеж по линии Ольховка, река Рогавка, Финев Луг… Ставка Верховного Главнокомандования о нашем решении знает, но план этот ею пока не утвержден. К сожалению, Пятьдесят девятая армия не в состоянии потеснить противника в районе Спасской Полисти. Немец ожесточенно отбивает наши атаки, подтягивает резервы.

— По уточняющимся сейчас данным, — вклинился в паузу начальник разведки фронта, — для усиления группы Венделя из рейха прибывает Баварский стрелковый корпус.

Козин поморщился. Не ко времени вылез, незачем ошарашивать людей. Да и нежелательную параллель могут провести: дескать, Хозин отдал Ставке стрелковый корпус, а немцы такую подмогу своим присылают.

— Мы надеемся, что противник не догадывается о нашем решении сократить линию обороны Второй ударной, — сказал Михаил Семенович. — Значит, нам необходимо сохранить их уверенность в том, что войска волховской группы будут укреплять транспортные коммуникации, связь с вашей зоной за счет расширения горловины прорыва ударами Пятьдесят девятой армии с востока. Одновременно продолжать отражать натиск немцев из района Новгорода и Подберезья. Тут вся ответственность ложится на Пятьдесят вторую армию. А Пятьдесят четвертая армия, которую принял генерал Сухомлин, будет продолжать наступление на Любань в районе По-гостья. Таким образом, совместными усилиями мы обязаны прорвать фронт германских войск.

— Так мы обороняться будем или наступать? — спросил генерал Власов.

— И то, и другое, — оживился Хозин. — В этом и будет состоять своеобразие нашей стратегии. Вам что-нибудь неясно, Андрей Андреевич?

Власов неопределенно повел плечом.

— Вопросов не имею, — бесстрастным тоном произнес он.

— Из состава нашей армии выводят кавкорпус Гусева, Четвертую дивизию, полк гвардейских минометов, артиллерию, — подал голос Зуев. — А вместо боевых частей развертывают полевые госпитали, хотя раненых и без того скопилось на освобожденной территории огромное количество. Получим ли мы что-либо взамен?

— Да у вас там свыше сорока боевых частей! — вскричал Хозин. — Мне известно, что Мерецков ободрал все армии фронта, бросая их дивизии в вашу ненасытную прорву! А вы еще плачетесь… Вот я сам как-нибудь соберусь, приеду к вам и проверю, где вы там прячете боеспособные единицы!

— Они были такими прежде, товарищ командующий, — смело глядя Хозину в глаза, ответил Зуев. — Да, Мерецков укреплял нашу армию, ибо она шла на острие прорыва, Но теперь эти части обескровлены непрерывными боями, измучены голодом, который начался еще в апреле. Военный совет делает все, чтобы мобилизовать бойцов, дух армии необычайно высок, несмотря на лишения и потери. Но человеческим возможностям все-таки есть предел.

— Вы правы, комиссар, — устало произнес Хозин и опустил голову. — Силы человека не беспредельны… Но вот резервов для вас у меня нет никаких. Обходитесь как-нибудь сами.

«А что я скажу Сталину?» — с тоской спросил себя командующий фронтом.

Дата добавления: 2015-07-19