Форма и значение, замечание по поводу феноменологии языка

Перевод с французского С. Г. Кашиной

¹ Плотин

Феноменология критиковала метафизику в действи­тельности только для того, чтобы ее восстановить. Она уведомляла метафизику относительно настоящего поло­жения ее дел только для того, чтобы пробудить в ней сущ­ность ее задачи, ее исконное и аутентичное назначение. Это провозглашается на последних страницах Карте­зианских размышлений:от «безрассудных» спекуляций, от «наивной» и «выродившейся» метафизики, мы должны вернуться к критическому проекту «первой философии». Если какие-то метафизические системы и вызывали подо­зрение и даже если вся существующая метафизика стоит на подозрении у феноменологии, то это не исключает ме­тафизику вообще.

В этом движении критического очищения феномено­логии в качестве путеводной нити можно использовать понятие формы. Хотя словом «форма» некоторые гречес­кие термины переводятся в высшей степени двусмыслен­но, мы, тем не менее, можем быть уверены, что все эти тер­мины сами отсылают назад к фундаментальным метафи­зическим понятиям. Вписывая греческие термины (eidos, morphé)в язык феноменологии, играя на различиях меж­ду греческими, латинскими и немецкими, Гуссерль очевид­но хотел освободить изначальные понятия от поздних и дополняющих метафизических интерпретаций, которые, как он заявлял, наполнили слово невидимым осадком. Но Гуссерль всегда добивался восстановления изначального смысла этих терминов, смысла, с которого они начались,чтобы затем исказиться в момент, когда они вписались в традицию. Так, Гуссерль часто идет против первых мыс­лителей, против Платона и Аристотеля. Будь то вопрос определения eidos вразрез с платонизмом, формы (Form)или morphe (в проблеме трансцендентальной конституции

¹ Ибо след того, что не имеет формы — форма (греч.). — Прим. перев.

[140]

и в ее отношениях с hyle)вразрез с Аристотелем, сила, бдительность и эффективность критики остаются внутри-метафизическими в своих мотивах. Могло ли быть иначе?

Как только мы начинаем использовать понятие фор­мы — даже для критики других понятий формы, — мы долж­ны обратиться к очевидности конкретного источника смыс­ла. А средством этой очевидности может быть только язык метафизики. Мы знаем, что для этого языка значит «фор­ма», как предопределяется возможность ее вариаций, чем являются ее границы и поле возможных споров, касающих­ся ее. Система оппозиций, в которой можно рассматривать такие понятия, как форма, формальность формы, является конечной системой. Больше того, недостаточно сказать, что «форма» имеет для нас смысл,центр очевидности или то, что ее сущность дана нам как таковая: в действительности это понятие является и всегда было неотделимым от поня­тия явления, смысла, очевидности или сущности. Лишь форма очевидна,лишь форма имеет или является сущнос­тью, лишь форма преподносится как таковая. Несомненно то, что нет такой интерпретации платонической или арис­тотелевской концептуальной системы, которая может ее вы­теснить.

Все понятия, которыми переводились и определялись eidos или morphe,отсылают назад к теме присутствия во­обще. Форма — это само присутствие. Формальность — это то, что явлено, видимо и воспринимаемо в вещи вооб­ще. Это метафизическое мышление — и, следовательно, феноменологическое — есть мышление бытия как формы, то, что в нем мыслится, воспринимается как мышление о форме и формальности формы и не является ничем иным, кроме необходимости; тот факт, что Гуссерль определяет живое настоящее (lebendige Gegenwart)как полную, уни­версальную и абсолютную «форму» трансцендентального опыта вообще, является последним указанием на это.

Хотя привилегия theoria в феноменологии не просто провозглашалась, хотя классические теории глубоко в ней пересматривались, метафизическое господство понятия формы не могло изменить свершения несомненного под-

[141]

чинения взгляду. Это подчинение всегда было подчине­нием смысла видению, смысла смыслу зрения, так как смысл вообще фактически является понятием всякого фено­менологического поля. Импликации такой опоры-на-взгляд могли бы быть развернуты во многих направлениях, отправляясь как от того, что явствует из самых различных мест текста, так и от проблем феноменологии. Можно было бы показать, например, каким образом эта опора-на-взгляд и это понятие формы позволяют двигаться меж­ду проектом формальной онтологии, описанием времени или интерсубъективности, латентной теории произведе­ния искусства и т. д.

Но если смысл не есть речь, их отношения в соответ­ствии с этой опорой-на-взгляд, несомненно, заслуживают особого внимания. Итак, решив сузить здесь нашу перс­пективу, обратимся в особенности к тексту, который ка­сается статуса языка в Идеях I. Между определениями это­го статуса, привилегией формального и превосходством теоретического существует определенное систематическое чередование. И все же связность этой системы кажется переработанной чем-то внешним тому отношению к внеш­нему, которое является отношением к форме. За пределами этой циркулярности и беспокойства мы хотим, несколько предварительно, но с уверенностью, указать, что Идеи I не только не противоречат Логическим Исследованиям в этом пункте, но, напротив, постоянно его проясняют и что нет текста после Идей I,который бы специально пересмат­ривал их анализ.

[142]

Дата добавления: 2015-07-19