Знак в архитектуре

I. Характеристики архитектурного знака

I.1.

Раз установлено, что архитектуру можно рассматривать как систему знаков, в первую очередь следует охарактеризовать эти знаки.

Сказанное в предыдущих главах располагает к тому, чтобы про­должать использовать те семиологические схемы, которых мы до сих пор придерживались, однако имело бы смысл проверить, насколько к феномену архитектуры приложимы другие типы семиологических схем. Например, пожелав использовать применительно к архитектуре категории семантики Ричардса, мы столкнемся с труднопреодолимы­ми препятствиями. Если к примеру рассматривать дверь в качестве символа, которому в вершине известного треугольника будет соответ­ствовать референция "возможность войти", мы окажемся в затрудне­нии с определением референта, той предполагаемой физической ре­альности, с которой должен соотноситься символ. Разве что придется сказать, что дверь соотносится сама с собой, обозначая реальность дверь, или же соотносится с собственной функцией, и в таком случае треугольник перестает быть треугольником, лишившись одной из сторон из-за совпадения референции и референта. В этом плане было бы затруднительно определить, к чему отсылает символ "триумфаль­ная арка", несомненно означающий возможность прохода, но в то же самое время явно соозначающий "победу", "триумф", "торжество". Ведь тогда мы получим напластование референций на референт, к тому же совпадающий то ли со знаком, то ли с референцией

I.2.

Другая попытка, принесшая небезынтересные результаты, при­надлежит Джованни Клаусу Кенигу, который стремился описать "язык архитектуры", опираясь на семиотику Морриса ³ Кениг вернул­ся к определению знака, согласно которому "если А является стиму­лом, который (в отсутствие иных объектов, способных стимулировать ответную реакцию) при определенных условиях вызывает в опреде­ленном организме побуждение ответить рядом последовательных действий, принадлежащих одному и тому же типу поведения, тогда А это знак".

³ Giovanni Klaus Koenig, Analisi del linguaggio architettonico (Iº), Firenze, Libreria Ed Fiorentina, 1964

В другом месте Моррис повторяет: "Если некое А ориентирует поведение на достижение какой-либо цели сходным образом, но не­обязательно точно так, как некое Б, будучи наблюдаемым, могло бы направить поведение на достижение той же самой цели, тогда А явля­ется знаком" ⁴.

Исходя из предложенных Моррисом определений, Кениг замечает: "Если я заселяю спроектированный мной квартал десятью тысячами жителей, нет никакого сомнения, что я оказываю более длительное и существенное влияние на десять тысяч людей, чем когда даю словес­ные указания типа "садитесь!", и подводит итог: "Архитектура состо­ит из целых совокупностей знаков, побуждающих к определенному поведению". Но из моррисовского понимания знака это-то как раз и трудно вывести. Потому что, если предписание "садитесь!" это имен­но стимул, который в отсутствие иных стимулирующих объектов может спровоцировать ряд последовательных ответных действий, если это предписание является тем самым А, ориентирующим поведе­ние сходным образом с тем, как это могла бы сделать, оказавшись в поле зрения, какая-то другая вещь Б, то архитектурный объект это никакой не стимул, заменяющий отсутствующий реальный стимуля­тор, но сам по себе стимулирующий объект как таковой. Наш пример с лестницей хорошо иллюстрирует сказанное, ведь именно рассмотре­ние лестницы в качестве знака трудноосуществимо в рамках моррисовской семиотики. Эта семиотика, напомним, выдвигает свой вари­ант семантического треугольника, сходного с треугольником Ричардса, в котором символ, или цепочка знаков, косвенно отсылает к дено­тату и непосредственно к сигнификату, который Моррис в другом месте более определенно называет десигнатом. Денотат это объект, "который существует в реальности или в том, что под этим словом понимается,, тогда как сигнификат это "то, к чему относится знак" (в том смысле, что он является условием, превращающим любую удов­летворяющую этому условию вещь, в денотат). Как объясняет Макс Бензе ⁵, который воспроизводит терминологию Морриса в общем русле семиотики Пирса, в электронном осциляторе спектральная линия означает частоту (десигнат, или сигнификат), но необязательно (хотя могла бы) говорит о наличии атома (денотат). Иными словами, у знака может быть сигнификат и может не быть денотата ("сущест­вующего в реальности или в том, что имеют в виду, когда говорят это слово"). Кениг приводит пример: некто останавливает машину и,

⁴ Комментарий к этим определениям из книги Segni, linguaggio e comportamento см указанный труд F Rossi-Landi, Charles Morris, cap IV

⁵ Bense М Aesthetica, cit

проехав два километра, замечает впереди оползень Его слова, адре­сованные водителю, суть знаки денотата, каковым является оползень Сигнификатом же в данном случае будет то обстоятельство, что этот оползень мешает движению. Ясно, однако, что тот, кто говорит, может говорить неправду, и тогда у знаков будет сигнификат и не будет денотата. Так что же происходит с архитектурными знаками? Они, если у знака действительно есть реальный денотат, должны денотировать не что иное, как самих себя, равным образом, они, не подменяя собой стимула, им являются Кениг, усомнившийся в эффек­тивности понятия сигнификата, предпочитает считать, что архитек­турные знаки денотируют что-то (и ясно, что, используя понятие "денотации" в моррисовском смысле, он понимает его иначе, чем мы в предыдущих параграфах и в будущем), но соглашаясь с тем, что отношение денотации подразумевает физическое наличие некоего де­нотата (то же самое происходит со знаком Ричардса, который харак­теризуется отношением к реальному референту), он лишает смысла попытки применения семиологических методов в области архитекту­ры, поскольку в этом случае ему пришлось бы признать, что архитек­турные факты денотируют только собственное физическое наличие ⁶.

I.3.

Сомнительность этой позиции проистекает, как мы показали во вводных главах, из того, что принимаются предпосылки семиотики бихевиористского толка, в которой значение знака верифицируется при помощи ряда ответных действий или путем указания на соответ­ствующий предмет.

Тот семиологический подход, который мы излагали на предшест­вующих страницах, не предполагает описания знака, ни исходя из поведенческих реакций, которые он стимулирует, ни отсылая к реаль­ным объектам, которые его верифицировали бы; характеризуя знак, мы берем в расчет только кодифицированное значение, которое опре­деленный культурный контекст приписывает тому или иному означа­ющему

⁶ См с 63, на которой Кениг определяет архитектурный знак как иконический, однако, на с 64, дополнив определение характеристикой архитектурного знака как предписывающего, он возвращается к понятию иконичности, описывая ее как пространственное выражение функции Так вводится такая небезопасная с семиотической точки зрения категория, как "выражение", используемая для характеристики иконичности, понимаемой также как наличие-тождество Тогда уж лучше согласиться с Чезаре Бранди, строго различившим semiosis и aslanza, согласно этому различению имеются такие эстетические реалии, которые не могут быть сведены к сигнификации, их следует рассматривать просто как наличные (Le due vie Ban, Laterza, 1966)

Разумеется, и процессы кодификации это тоже формы социального поведения, но их никак не верифицировать эмпирически в отдельных случаях, потому что коды складываются как структурные модели в качестве теоретических гипотез, хотя и на основе некоторых констант, выявляющихся в ходе наблюдения за коммуникативной практикой.

То, что лестница стимулирует желание подняться по ней, это еще не теория коммуникации, но то, что она, обладая известными фор­мальными характеристиками, делающими ее тем или иным означаю­щим (так, в итальянском языке означающее сапе (собака) представля­ет собой набор тех, а не иных смыслоразличительных признаков), сообщает, как надлежит ею пользоваться, это факт культуры, кото­рый я могу зафиксировать независимо от моего поведения и моих намерений Иными словами, в той культурной ситуации, в которой мы живем (для некоторых наиболее устойчивых кодов эта культурная ситуация может измеряться тысячелетиями), предполагается сущест­вование некой структуры, описываемой так параллелепипеды, нало­женные друг на друга таким образом, что их основания не совпадают, при этом их смещение в одном и том же направлении образует ряд поверхностей, последовательно уходящих вверх. Эта структура денотирует означаемое "лестница как возможность подъема" на основе кода, который я вырабатываю и удостоверяю всякий раз, когда вижу лестницу, хотя бы в этот миг по лестнице никто не шел и предположи­тельно вообще никто никогда не ходил, как если бы человечество вообще перестало пользоваться лестницами, как оно больше не ис­пользует пирамид для астрономических наблюдений.

Таким образом, наш подход к семиологии позволяет увидеть в архитектурном знаке означающее, означаемым которого является его собственное функциональное назначение

I.4.

Когда Кениг замечает, что денотаты архитектурного знака являются экзистенциалами (это кванты человеческого существова­ния), говоря, "если строится школа, то денотатом этого знакового комплекса являются дети, которые будут в ней учиться, и сигнифика­том — факт хождения детей в школу", что "денотатом жилого дома будут члены проживающей в нем семьи, а сигнификатом — тот факт, что люди имеют обыкновение объединяться в семьи для проживания под одной крышей", этот лингвистический ключ оказывается непри­меним к сооружениям прошлого, утратившим свое функциональное назначение (храмы и арены, лишившиеся своего денотата — публики, которая их больше не посещает, между тем денотат должен быть реальным), нам также не удается применить его по отношению к тем сооружениям прошлого, первоначальное назначение которых нам

неясно (мегалитические постройки, чей сигнификат для нас темен, ведь не можем же мы принимать за таковой то обстоятельство, что здесь кто-то делал неведомо что).

Понятно, что бихевиористский подход предполагает характеризо­вать знак через соответствующее поведение, которое можно наблю­дать, но при таком подходе теряется вот что: можно ли определить как знак то, чему более нет соответствия в наблюдаемом поведении и о чем нельзя сказать, какое поведение ему соответствовало. В таком случае пришлось бы не считать знаками этрусские надписи, статуи с острова Пасхи или граффити какой-нибудь таинственной цивилиза­ции, и это при том что: 1) эти знаковые элементы существуют по крайней мере в качестве наблюдаемых физических фактов; 2) история только и делает, что толкует то так то эдак эти очевидные физические факты, последовательно приписывая им какие-то новые смыслы, про­должая считать их знаками как раз потому, что они двусмысленны и таинственны.

I.5.

Занятая нами позиция в семиологии (с ее различением означа­ющих и означаемых, причем первые можно наблюдать и описывать, не принимая в расчет, по крайней мере в принципе, приписываемых им значений, вторые же видоизменяются в зависимости от того, в свете какого кода мы прочитываем означающие), напротив, позволя­ет находить у архитектурных знаков описуемые и классифицируемые означающие, которые, будучи истолкованы в свете определенных кодов, могут означать и какие-то конкретные функции; и эти означаю­щие могут последовательно исполняться различных значений не толь­ко через денотацию, но и с помощью коннотации, на основе иных кодов.

I.6.

Значащие формы, коды, формирующиеся под влиянием узуса и выдвигающиеся в качестве структурной модели коммуникации, де­нотативные и коннотативные значения — таков семиологический универсум, в котором интерпретация архитектуры как коммуникации может осуществляться на законных правах и основаниях. В этом универсуме не предполагается отсылок к реальным объектам, будь то денотаты или референты, а равно и к наблюдаемым актам поведения. Единственные конкретные объекты, которыми в нем можно опериро­вать, это архитектурные объекты в качестве значащих форм. В этих пределах и следует вести речь о коммуникативных возможностях ар­хитектуры.

Дата добавления: 2015-07-17