Серый дом

Мой поезд путь держал в открытый мир от дома.

Я у окна сидел, безмерно одинок,

Постройки и цветы снаружи видеть мог,

А поезд плавно шел сквозь воздух незнакомый.

Луга среди домов ловил я беглым взглядом,

Нормальным было все, что было вне меня.

Я радость потерял, забыл, с какого дня;

Живу в безмолвии, одни пустоты рядом.

Светло еще вверху, но тень к земле приникла,

И трещина во мне проснулась и растет.

Так вечером, в пути, нормандский небосвод

Дышал итогами и завершеньем цикла.

* * *

Матрас как принадлежность тела.

Два метра, ровно два длиной.

Смешно, как будто в этом дело,

Бывает же расчет иной.

Случались радости. Немного.

Миг примиренья с миром был,

Я был неотделим от Бога

Давным-давно. Когда - забыл.

Взрывается в потемках тела

Не сразу лампочка. Но вот

Я вижу: нить перегорела.

Живой ли? Мертвый? Кто поймет?

* * *

Воздействие телеантенн

С укусом насекомых схоже:

Рецепторы цепляя кожи,

Они домой нас гонят, в плен.

Счастливым стать вдруг пожелав,

Я бы учился бальным танцам

Или купил бы мячик с глянцем,

Как аутисты, для забав.

И в шестьдесят их радость ждет.

Им, в упоенье настоящем

С резиновой игрушкой спящим,

Часов совсем не слышен ход.

А этот телеромантизм -

Мир в социуме, секс и «мыло» -

Почти что жизнь, где все так мило,

Но, в сущности, обман, цинизм.

* * *

Цветочных чашечек дыханье.

Опасны бабочки в ночи.

Бесшумных крыльев колыханье,

Стальные лунные лучи.

Я опыт не забыл жестокий

Подростка, прячущего стыд.

Всех поражений все уроки

Мальчишка выросший хранит.

Термитам дышится отменно,

Была бы пища да жилье.

Но это напряженье члена

Ослабнет, только взяв свое.

И будет аппетит отличный,

Сознанья поле расцветет.

Благопристойной и приличной

Жизнь станет, сладостной как мед.

* * *

Я тут, я на матрасе весь,

И наша тяга обоюдна,

Но часть меня уже не здесь,

И ей вернуться будет трудно.

Мы в шкуре собственной дрожим,

Кровь заставляя суетиться.

Как по субботам мы спешим,

Принарядясь, совокупиться!

Я взглядом упираюсь в дверь,

В нее был вложен труд немалый.

Мы кончили. И я теперь

Пойду на кухню спать, пожалуй.

Я вновь дыханье обрету

На кафельном нестрашном льду.

Ребенком я любил конфеты,

Теперь мне все равно и это.

* * *

К Дурдану рвется поезд скорый.

С кроссвордом девушка. Одна.

Не завожу с ней разговора,

Пусть время так убьет она.

Как монолит на ровном месте,

Рабочих движется орда.

Все независимы, но вместе;

Пробили воздух без следа…

Как плавны рельсов повороты,

Вот пригородов первых свет.

Час пик. Народ спешит с работы.

Ни времени, ни места нет.

* * *

В метро, уже полупустом,

Народ почти что ирреальный.

Игру затеял я притом,

Опасную потенциально.

Догадкой поражен, что вкус

Свободы без последствий сладок,

Я тут же свой теряю курс,

И обхожусь без пересадок.

Проснувшись, вижу: Монпарнас,

Здесь сауна для натуристов…

Весь мир на место встал тотчас.

Но грустно мне среди туристов.

* * *

Миг простодушья или транса,

Абсурдность встречи с кенгуру.

Спастись нет никакого шанса:

Я окружен толпой гуру.

Как средство лучшее от боли

Мне смерть свою хотят продать.

Они лишь призраки, не боле,

Но могут телом управлять.

Вся флора бешено плодится

И этим нагоняет грусть,

А светлячку дано светиться

Одну лишь ночь, и всё. И пусть.

Мы смысл существованья новый

Опять находим без труда.

Шумим, шумим, круша основы,

А гусь - он лапчатый всегда.

* * *

Душа под солнцем распростерта

На грозном берегу морском.

Разбужена волной, не стерта

Боль, скопленная в нас тайком.

Без солнца что бы с нами было?

Отчаянье, унынье, страх,

Вся жизнь - бессмыслица и прах.

Мир солнце умиротворило.

Расплавленный полудня жар.

И в неподвижности, в истоме

Смерть телу видится как дар:

Забыться, быть в тактильной коме.

Вот потянулся океан -

Проснувшись, зверь скребет когтями.

Закон вселенной не был дан.

Что стало бы без солнца с нами?

* * *

Их на песке сложили в ряд

Под светом, яростным, как стронций.

Тела ждет медленный распад;

Дробятся камни здесь от солнца.

Валы лениво в берег бьют,

И свет, скорбя, меняет лики.

Бакланы здесь еще живут,

И в небе жалобны их крики.

Такая жизнь на вкус во рту

Как лимонад, где газа нету.

Под солнцем жизнь и на свету,

Под солнцем и в разгаре лета.

* * *

Самоанализа урок,

К сочувствию привычка впрок,

Прогорклый привкус давней злобы,

Вербеновый экстракт особый.

Приют «Аркадия». А там

Пустые стулья, мертвый хлам.

Жизнь, разбиваясь о колонны,

Рекою растеклась бездонной.

Утопленники. Груда тел.

Над ними свод остекленел.

Река весь город затопила,

В погасших взглядах злая сила.

* * *

Вокруг горы стоял туман густой;

Я двигатель проверил - все в порядке.

Дождь был тягучий и как будто сладкий

(Я понял, что не справлюсь с тошнотой).

Вдруг вспыхивали яркие зарницы,

В картине мира высветив одно:

Здесь страх и голод царствуют давно.

Хотел бы я бесчувственным родиться.

Голодных нищих муравьиный рой

Метался под дождем и тек рядами

С открытыми, как для охоты, ртами,

Дорогу всю заполонив собой.

День убывал, но медля, неохотно,

Как сон дурной, как грязная вода.

Здесь примирения не будет никогда.

День кончился. Совсем. Бесповоротно.

* * *

Я над рекой, впадавшей в море, плыл.

Рой плотоядных итальянцев рядом.

И запах трав так свеж под утро был,

Что я к добру поплыл с открытым взглядом.

Кровь мелкой живности (ей счета нет)

Поддерживает весь баланс природный.

Их кровь, и внутренности, и скелет

Нужны, чтоб чья-то жизнь была свободной.

Среди травы их отыскать легко,

Лишь стоит кожу почесать несильно.

Растительность взметнулась высоко:

Могильщица, она растет обильно.

Я в сини плыл, объятый тишиной,

В отчаянье почти нечеловечьем.

Плыл между облаками и войной,

Меж низостью и этим небом вечным.

* * *

Предмет, способный удержать границы,

Хоть кожа не совсем предмет, но все же.

Ночами только трупам сладко спится,

Живая плоть не тосковать не может.

Вот сердце стукнуло. Один удар -

И крови начинается броженье.

В лице, в коленях, в пальцах - легкий жар,

Все тело целиком пришло в движенье.

Но кровь, токсинами отягчена,

По капиллярам пробегать устала,

Божественной субстанции полна.

Остановилась вдруг - все ясным стало.

Миг осознанья полного настал

И радости: ушли страданья сами.

Миг чистого присутствия. Финал,

Когда весь мир встает перед глазами.

* * *

Для паузы есть время. Помолчи,

Покуда лампа вполнакала светит.

Агония в саду деревья метит.

Смерть голубая в розовой ночи.

Расписана программа наперед,

На три ближайшие недели смело:

Сначала гнить мое здесь будет тело,

А после бесконечность прах сотрет.

Но бесконечность - в нас. Таков закон.

Я представляю атомов круженье,

Молекул презабавные движенья

Внутри у трупа. Все оценит он.

* * *

Мы должны выработать в себе установку на непротивление миру.

Негативное негативно,

Позитивное позитивно.

Реалии существуют.

Они появляются, трансформируются,

Потом просто исчезают.

Внешний мир, в некотором роде,- данность.

Бытие как объект восприятия похоже на водоросль,

Вещь отвратительную и чересчур аморфную,

В сущности женственную.

И это то, до чего мы должны добраться,

Если хотим говорить о мире,

Просто говорить о мире.

Мы не должны походить на тех, кто пытается подмять мир

Под свои желания

И свои убеждения.

В то же время у нас есть право

На ограниченное количество желаний

И даже убеждений.

В конце концов, мы представляем собой часть феномена

И в этом смысле заслуживаем самого большого уважения.

Как, например, ящерицы.

Как ящерицы, мы греемся под солнцем феномена

В ожидании ночи.

Но мы не будем сражаться,

Мы не должны сражаться,

Мы вечно находимся в положении побежденного.

* * *

Ласточки взлетают, медленно чиркая по волнам, поднимаются по спирали в тепло атмосферы. Они не говорят с людьми, ибо люди всегда остаются привязанными к земле. Ласточки тоже не свободны. Они зависят от необходимости повторять свои геометрические орбиты. Они легко изменяют угол атаки своих крыльев, чтобы описывать спирали, все более и более удаленные от поверхности земли. В общем, никакого урока ласточки нам преподать не могут.

Иногда мы возвращались вместе на машине. Над бескрайней равниной закатное солнце было огромным и красным. Вдруг стремительный полет ласточек начинал разлиновывать его поверхность. Ты вздрагивала тогда. Твои руки сжимались на обтянутом кожей руле. Сколько вещей в то время могло встать между нами.

Дата добавления: 2015-07-16