монголы и чингис-хан the mongolians and chingiz-khan

Предлагаемая статья является не столько результатом, сколько проектом исследования, направленного на изучение начального этапа этно-, культуро- и политогенеза общности, сформированной Чингис-ханом и известной в истории под именем монголы. В названии статьи слово монголы поставлено в кавычки, поскольку мне бы хотелось обратить внимание на перенасыщенность смыслами данного понятия. Актуальность обращения к этой проблеме определяется ревитализацией этнического наполнения, в его примордиалистском (эссенциализм) смысле, категории монголы в современных процессах национально-культурного возрождения монголоязычных народов, что требует выявления его реального содержания. Актуальность подобного исследования определяется также тем, что, с одной стороны, накоплен значительный материал по данной проблеме, с другой - этот материал не рассматривался не только российскими, но и зарубежными монголоведами в парадигмах современной науки, выработанных социальной, культурной и политической антропологией (за исключением статьи П. Рыкина, 2002), что позволяет предложить новый подход к изучению содержания социальных и политических процессов на исторической арене Центральной Азии в предчингисову и чингисову эпоху и их интерпретацию. Причем внимание, на мой взгляд, следует концентрировать на выявлении процесса сложения собственно кочевого ядра Монгольской империи, выявления субстратных единиц, его формировавших.

Сложение кочевого ядра Монгольской империи характеризуется тем, что в процесс вовлекались народы разной этнической принадлежности, в связи с чем даже властная элита представляла собой полиэтничное сообщество. В этом контексте огромное значение должно иметь исследование процессов идентификации и самоидентификации, нашедших отражение в письменных средневековых памятниках как собственно монгольских, так и соседствующих с ними народов, имевших собственную историографическую традицию, поскольку идентификация является одной из функций политической культуры, через которую реализуется потребность человека в понимании своей групповой принадлежности, что способствует также выполнению ею и других функций: адаптивной, ориентации, социализации, интеграции и коммуникации.

Исследование должно быть ориентировано также на изучение феноменов, обозначаемых как потестарная/политическая организация и потестарная/политическая культура, являющихся примером типа культуры, присущей кочевым обществам, на материале конкретного средневекового кочевого общества - монгольского; на системный анализ собственно монгольского общества XII-XIII вв., его социальной структуры и общественной организации и выявление мобильного социокультурного механизма, обеспечивавшего корпоративный доступ к власти в монгольском обществе.

На мой взгляд, реконструкция социального, культурного и политического содержания понятия монголы должна выходить за пределы примордиалистских представлений об общности "крови и почвы" (гердеровское Blut und Boden), т. е. только этнического, и должна осуществляться в рамках современной концепции формирования идентичностей, где одновременно актуализируется исследование идеологических концептов обоснования границ идентичности, социальных практик и невербального поля культуры (ритуала), которые сами агенты рассматривали как значимые. Именно поэтому является важной, с одной стороны, реконструкция границ общностей (как этносов, так и социально-политических объединений) через употребление этнонимов/политонимов в историческом контексте средневековых сочинений, с другой стороны, не менее важным и продуктивным может стать моделирование не только социокультурного, но и геополитического пространства через выявление ритуального поля традиционной культуры.

Применение синхронных и диахронных методов исследования позволят не только описать и реконструировать конкретные формы, но и показать эволюцию структуры социально-политического организма, который традиционно обозначается как "монголы", и полисемантичность понятия.

Рассматриваемый период - постоянного переструктурирования социально-политических объединений - требовал столь же регулярного осмысления (констатации) и пересмотра границ своей общности, когда как идентификация, так и самоидентификация становятся целым рядом выбора, который осуществляется по иерархии идентичностей ситуативно, что можно обозначить как "смену одежд". Наиболее актуальной и осознанной манифестацией своей идентичности в мире является этничность, которая отвечает коллективной потребности и приобретает особую значимость в полиэтничном обществе, где на фоне сложения множественной идентичности ей отдается приоритет.

Моделируемые властной элитой границы общностей становятся эффективными механизмами конкретной социальной практики, регламентирующими принципы взаимоотношений групп (этносов, политий, союзов, конфедераций), носящих нестабильный, изменчивый характер вследствие специфики кочевых обществ, с одной стороны. С другой стороны, для конца XII-начала XIII в. постоянная изменчивость границ общностей определялась также завоевательной политикой не только Чингис-хана, но и его предшественников и современников. Только понимание того, что идентификация - это прежде всего постоянный, непрекращающийся процесс, позволяет, на мой взгляд, выявить реальную картину становления кочевого ядра Монгольской империи.

В этом контексте необходимо исследовать идентификационные процессы в эпоху Чингис-хана, где должны быть проанализированы как самоидентификация монголов, так и внешние типы идентификаций, представленных в средневековых источниках, на этническом и политическом уровнях (кият, борджигин, монголы, тюрки, татары).

В кочевом обществе, где генеалогия является регулятором внутри- и межродовых отношений (ритуальная практика, браки), эпоним часто заменяет имя. Сколь бы виртуальной и фиктивной ни была генеалогия, она становится феноменологической реальностью и выполняет свою главную задачу - моделирует границы общности, которые всегда актуальны для своего времени. Именно поэтому тексты, составленные в разных частях общности, воспринимаемой сейчас как некая целостность, могут представлять не совпадающие полностью генеалогии, т. е. в них конструируются разные модели - представления о данной общности.

Отмечу кратко основные формы идентификационных практик периода Монгольской империи. Первые две (1. кият и 2. борджигин) были связаны с верхушкой правящей элиты и должны были регулировать именно доступ к власти. 3. Монгол выступает в двух формах: а) как этноним, причем в "Сокровенном сказании" границы этнической общности не моделируются (актуален маркер наши), в то время как у Рашид-ад-дина она прописывается, поскольку монгольская династия правит в иносреде. Также может служить дополнительным к индивидуальным способностям "пропуском во власть". Расширение потестарного организма потребовало и очерчивания его новых границ и здесь термин монголы выступает уже в другом качестве, идет процесс идентификации новой общности - конфедерации племен (б/ политоним): "Эти племена монголов состоят из двух отделов: монгол [мугул]-дарлекины и монгол [му-гул]-нируны. Под монголами дарлекин имеются в виду монголы вообще, а под [монголами] нирун - те, которые происходят из непорочных чресел, т. е. из рода и чресел Алан-Гоа, предание о чем известно и распространено среди монголов" [Рашид-ад-дин, 1952 а, с.152-153].

Затем в источниках выявляется внешняя идентификация, отражавшая характерное для ближневосточной историографии того времени сопряжение двух идентификационных маркеров: 4. тюрки/монголы. Обратим внимание на формулировку автора "Сборника летописей": если раздел второй называется "О тюркских племенах, которых в настоящее время (здесь и ниже выделено мной. - Т.С.) называют монголами" (племена джалаир; сунит; татар; меркит; курлаут; таргут; ойрат; баргут, кори и тулас; тумат; булагачин и кэрэмучин; урасут, теленгут и куштеми; лесных урянкатов, куркан, сакаит [Рашид-ад-дин, 1952 а, с. 220]), то раздел четвертый - "О тюркских племенах, прозвание которых было монголы", что совершенно определенно указывает на моделирование границ общности в разное время. Первый перечень включает, вероятно, группу общностей, вошедших в состав конфедерации, созданной Чингис-ханом после 1206 г. Второй, предположительно, содержит наименования тех племенных образований, которые объединены, согласно традиции, генетическим родством (причем для процесса идентификации/самоидентификации неважно, было ли оно реальным или фиктивным), что маркировалось, как мы видели, специальными терминами - нирун и дарлекин. К дарлекинам Рашид-ад-дин относил урянкат, кунгират, уряут, хушин, сулдус, илдуркин, баяут, кингит, а к нирун - катакин; салджиут, тайджиут; хартакан и сиджиут; чинос; нуякин, урут и мангут; дурбан, баарин; барулас; хадаркин; джуръят; будат; дуклат; йисут; сукан; кунгият [Рашид-ад-дин, 1952 а, с. 221].

Другим типом двойной идентичности является характерное как для Востока (китайская традиция), так и для крайнего Запада (армянские, европейские источники) обозначение новой общности: 5. монголо-татары или татаро-монголы. Приведу лишь одну цитату из Рашид-ад-дина: "Из-за [их] чрезвычайного величия и почетного положения другие тюркские роды, при [всем] различии их разрядов и названий, стали известны под их именем и все назывались татарами. И те различные роды полагали свое величие и достоинство в том, что себя относили к ним и стали известны под их именем, вроде того как в настоящее время, вследствие благоденствия Чингиз-хана и его рода, по-скольку они суть монголы, - [разные] тюркские племена, подобно джалаирам, татарам, ойратам, онгутам, кераитам, найманам, тангутам и прочим, из которых каждое имело определенное имя и специальное прозвище, - все они из-за самовосхваления называют себя [тоже] монголами, несмотря на то, что в древности они не признавали этого имени. Их теперешние потомки, таким образом, воображают, что они уже издревле относятся к имени монголов и именуются [этим именем], - а это не так, ибо в древности монголы были [лишь] одним племенем из всей совокупности тюркских степных племен. Так как в отношении их была проявлена божественная милость в том смысле, что Чингиз-хан и его род происходит из племени монголов и от них возникло много ветвей, особенно со времени Алан-Гоа, около трехсот лет тому назад возникла многочисленная ветвь, племена которой называют нирун и которые сделались почтенны и возвеличены, - то все стали известны как племена монгольские, хотя в то время другие племена не называли монголами" [Рашид-ад-дин, 1952 а, с. 103].

В этой цитате из Рашид-ад-дина вполне современное объяснение не только моделирующих возможностей этнонима/политонима, но и значения этого моделирования в политической практике. Для кочевых народов, граничивших с Китаем, включение общности в более крупную конфедерацию, с одной стороны, давало покровительство сильного суверена и выступало в качестве защиты от бесконечных нападок воинственных кочевых соседей, с другой - способствовало поддержанию приграничных торговых контактов с земледельческим соседом (Китай не вступал в контакты с мелкими структурами). В данном отрывке можно видеть отражение механизма моделирования социо-политического пространства: общность (группа), ставшая во главе более широкой общности (конфедерации), дает ей имя, т. е. идентификация в данном случае осуществляется не по этнокультурному, а по социополитическому принципу, а этноним превращается в политоним.

Примордиалисты на самом деле были истинными конструктивистами: именно они моделируют границы общности: с одной стороны, они со священным трепетом относятся к генеалогии как к механизму социальной регуляции, с другой - используя его как инструмент и апеллируя к актуальным идеологемам, "восстанавливают" недостающие звенья. Так, "Сокровенное сказание" реконструирует генеалогическую таблицу, сохранявшуюся в устной традиции, где мы сталкиваемся с этнонимами борджигин и монгол, причем последний связан с матрилинейным родством, так же как и у Рашид-ад-дина, монголы - это потомки Алан-гоа, причем наиболее истинные из них те, которые родились после смерти мужа (и при отсутствии какого-либо мужчины).

Заметным шагом в понимании характера общности, обозначаемой именем "монгол", может стать выявление и анализ мест и территорий проведения знаковых мероприятий - интронизации, общественных ритуалов, поскольку они становятся символами организации не только геополитического, но и социокультурного пространства формирования общностей разного уровня и характера. Особый интерес представляет собой проблема места и роли территорий, являвшихся важнейшими сакральными центрами этих общностей, в формировании общекультурного контекста, поскольку именно с ними связаны процессы этнокультурных взаимодействий, в результате которых стало возможным говорить о появлении на исторической арене новых структур. Реконструкция и интерпретация ритуальных аспектов функционирования сакральных центров позволяет предложить один из вариантов моделирования идентичностей, что также будет способствовать выявлению характера этнических и социально-политических процессов, проходящих на территории формирования Монгольской империи.

Можно даже говорить о моделировании геополитического пространства, поскольку все значимые акты социокультурного пространства легитимируются географическим - проведением их в определенных точках, маркирующих сакральный центр общности. И в этом смысле знаковыми становятся акты интронизации Темучжина и Чжамухи: одна связана с "новой" территорией - трехречьем (Бурхан-Халдун, Тэргуне...), а другая - с территорией, откуда, по преданию, монголы (мы = наши) вышли - с Эргунэ-кун, где происходила интронизация Чжамухи. При этом следует заметить, что исторически монголы и тайчжиуты могли составлять амбивалентную общность: с одной стороны, выступать как нечто единое (см. монголы-тайчжиуты), находящееся в равнозначных отношениях (анда), с другой - разные союзы, включавшие обе общности, именовавшиеся по названию правящего клана монголами или тай-чжиутами, что бывает при перепроизводстве властной элиты.

Большая часть ритуалов, воспроизводящих центр (Axis mundi), который рассматривался как место соприкосновения Неба и Земли, как "пуп земли", ритуалов, выполняющих цивилизаторскую роль, направленных на установление порядка на определенный период (год, период правления, время намечаемого события и т. п.) и имеющих общественное значение, проводилась в местах, связанных с предками (у горы, у реки, у дерева). Именно предки соединяли все части космоса в пространстве и во времени, поскольку они находились в центре космологической модели мира (благодаря харизме умершего предка).

Можно отметить три географических объекта, с которыми были связаны жизненно важные для социума ритуалы: интронизации, Новый год, побратимство, начало любого дела. Это, во-первых, Эргунэ-кун - место впадения р. Кан в Аргунь - горное место, откуда вышли первопредки всех монгольских племен; второе место - Хорхонах-джибур и третье, связанное непосредственно с Чингис-ханом и его родом - Бурхан-Халдун.

Бурхан-Халдун, покрытый лесом и богатый зверем [Козин, 1941, с. 80] горный массив, стал объектом культа не какого-либо одного рода, а более крупного социально-политического организма и, естественно, отмечался как общемонгольская (в политическом смысле) святыня чаще и в "Сокровенном сказании", и в "Сборнике летописей" Рашид-ад-дина. Бурхан-Халдун - цепь гор, доминирующих в междуречье Онон - Керулен - Тола - Тунгелик (две последние впадают в Орхон) и организующих пространство [Козин, 1941, с. 79; Рашид-ад-дин, 1952 б, с. 10]. Горы Бурхан-Халдун были центром довольно обширного освоенного и организованного пространства, имевшего общемонгольское значение. Именно поэтому Чингис-хан говорил Сача-бехи и Тайчу, сыновьям Бартан-Баатура: " 179. Никому не позволяйте стоять (располагаться кочевьем) у истоков Трех рек" [Козин, 1941, с. 137].

Рашид-ад-дин совершенно определенно говорит о погребально-поминальном характере Бурхан-Халдун [Рашид-ад-дин, 1952 а, с. 233-235]. В другом месте своего труда Рашид-ад-дин говорит о захоронении "Чингис-хана и Тулай-хана в местности Буркан-Калдун, называемой Екэ-Курук" [Рашид-ад-дин, 1960, с. 148], что связано с традицией хоронить правителей в одном месте, которое поэтому и называлось "место [захоронения] великих (или старших)" (yekes-e qajar [Рахевилц, 1972, с. 27]), т. е. "земля предков" [Козин, 1941, с. 88].

Захоронение являлось в традиционной культуре не только местом, связанным с уходом в небытие, но и местом, где все порождается (= пуп земли), там совершались ежегодные ритуалы (Новый год включал и все обряды жизненного цикла: день рождения, свадьбы всех членов социума, всеобщие похороны и поминки, например проводился поминальный обряд, который носит во всем мире регулярный характер). Из текста "Сокровенного сказания" мы знаем, что он был общим для тайчжиутов и борчжигинов с едой и питьем (yekes-un kesig-ece bile'ur sarqud-ece [Рахевилц, 1972, с. 27]). К Бурхан-Халдун относится Гурбан Улху на р. Толе, где у основания развесистого дерева возвели четырехбунчужное черное знамя (интронизация). Его как раз и делали из этого дерева, вокруг которого плясал народ [Ринчен, 1959 а, с. 69-70; 64; 73]. Сохраняется как объект поклонения, что специально выделяется в "Молитве сульдэ владыки (Чингис-хана. - Т.С.)", Бурхан-Халдун и относящиеся к нему реки Онон, Керулен и Тола, которым брызгают по девятке (т. е. один раз специальной ритуальной деревянной ложкой, в которой девять углублений 3 3) [там же, с. 86], а также Ходоо Арал (тоже в цепи Бурхан-халдун) на Керулене, где Чингис-хан стал ханом [там же, с. 63]. Кроме того, в "Сокровенном сказании" упоминается случай человеческого жертвоприношения, когда захваченного в плен меркита Хаатай-Дармалу "посвятили Бурхан-Халдуну" [Козин, 1941, с. 146]). Потомки Чингис-хана так же проводили там обряды, например новогодние [Абрамовски, 1979, с. 22, 23, 24, 26].

Кроме ежегодных ритуалов, связанных с началом года и включавших в себя как обряды поклонения Небу, так и обряды культа предков, и совершаемых в местах их захоронения - Новогодний ритуал, здесь же проводились и обряды интронизации. Согласно "Сокровенному сказанию" ( 123), "Темучжина же нарекли Чингис-хаганом и поставили ханом над собой" [Козин, 1941, с. 109] в истоках реки Сэнгур, впадающей в реку Керулен, у озера Кукунор в горах Бурхан-Халдун. Благодаря проявлению сакрального и небесного покровительства верховному правителю, Бурхан-Халдун становится его защитником [там же,  193]. Вероятно, можно даже воспринимать это как описание обряда инициации Темучжина, после чего он совершил обряд поклонения солнцу утром на вершине Бурхан-Халдун и завещал делать это своим потомкам.

Нельзя не сказать и о территории, расположенной значительно восточнее обитания монголов в XI-XIII вв., - об Эргунэ-кун, т. е. об Аргуни, куда был вытеснен Чингис-ханом Чжамуха вместе с остатками своих сторонников, в числе которых были и тайчжиуты ( 141). Эргунэ-кун - земля в бассейне р. Аргунь - местность, из которой предки монголов вышли, чтобы оказаться в трехречье Онон - Керулен - Тола. По преданию, они вынуждены были расплавить гору Эргунэ-кун, после чего род Чингис-хана получил право совершать новогодний обряд [Рашид-ад-дин, 1952 б, с. 154-155]. Поэтому не случайно побежденный Чжамуха со своими сторонниками бежит вниз по течению р. Аргунь, где они останавливаются у впадения в нее р. Кан, а центром их земли становится гора, вершина которой поросла лесом: "...Все они покочевали вниз по течению реки Эргунэ и совершили обряд возведения Чжамухи в Гур-ханы на вершине поросшей лесом горы при впадении в Эргунэ реки Кан-мурен" [Козин, 1941, с. 116,  141].

Каждая возвышенность была связана с разными субстратами, вошедшими в состав монгольского этноса: Бурхан-Халдун - с урянхайцами и Чингис-ханом (его предками и потомками); Хорхонах-джибур - с ним же, тайчжиутами и Чжамухой; Эргунэ-кун - с Чжамухой после его поражения в войне с Чингис-ханом.

Места, где проходили наиболее важные для существования социума ритуальные действия, были связаны непременно с горами, создававшими цепочку освоенности пространства, на котором формировался монгольский этнос и впоследствии более крупная социально-политическая общность - конфедерация племен. Не говоря о том, насколько этногенетически и лингвистически были однородны группы, подчеркну лишь, что перечнем участников событий, происходивших в сакральных центрах, актуализируется модель общности, в тот конкретный момент собравшейся под эгидой Чингис-хана и обозначенной как монголы, и оформляются идентификационные модели. Идентификация - это процесс, который никогда не прекращается и который трудно фиксируется в латентный период, зато актуализируется/демонстрируется в манифестный. Вот почему в источниках мы можем обнаружить перекодировку содержания общности в периоды перераспределения политической власти в кочевом обществе: усиление Темучжина (завоевание - объявление себя Чингис-ханом) - победа над Онг-ханом и Чжамухой - победа над найманами и распределение должностей, создание Монгольской империи, потребовали очерчивание границ вновь сформировавшихся общностей - расширившихся конфедераций.

Разнонаправленность векторов этнокультурного и социально-политического взаимодействия в результате деятельности Чингис-хана привела к формированию суперсложной организационной структуры и соответственно многоуровневой системы идентификационных предпочтений. Эта иерархия идентичностей не исключала одна другую, а лишь свидетельствовала о многомерности процессов идентификации как внешней, так и внутренней (самоидентификации), и в этой системе монголами оказываются в разное время разные субъекты социально-политических практик.

Работа выполнена по гранту РФФИ № 02-06-80379

Дата добавления: 2015-07-16