Читайте также: |
|
Чувство уныния, с которым Майкл вернулся от «первоисточника», несколько рассеялось благодаря письмам, которые он получал от самых, разнообразных лиц; писали ему большей частью люди молодые – писали сочувственно и очень серьезно. Он стал подумывать, не слишком ли в конечном счете беспечны политики‑практики, напоминающие конферансье в мюзик‑холле, которые изо всех сил стараются заставить публику забыть, что у нее есть вкус. И зародилось подозрение: являются ли палата и даже пресса подлинными выразителями общественного мнения? Между прочим, получил он такое письмо:
«Солнечный, приют»
Бетнел‑Грин
Дорогой мистер Монт,
Я была так рада, когда прочла Вашу речь в «Таймсе». Я сейчас же купила книгу сэра Джемса Фоггарта. Мне кажется, его план великолепен. Вы не знаете, как тяжело нам, пытающимся сделать что‑то для детей, – как тяжело нам сознавать, что жизнь, которую приходится вести детям по окончании школы, сводит на нет всю нашу работу. Ведь мы лучше, чем кто бы то ни было, знаем, в каких условиях живут лондонские дети.
Многие матери, которым и самим живется несладко, все готовы сделать для своих малышей; но мы часто замечали, что, когда ребенку исполнится десять – двенадцать лет, эта любовь принимает иные формы. Мне кажется, тогда‑то родители и начинают понимать, что ребенка можно использовать как работника. Там, где пахнет деньгами, нет места для бескорыстной любви. Пожалуй, это – естественно, но тем не менее очень печально, ибо заработок детей ничтожен и жизнь ребенка приносится в жертву ради нескольких шиллингов. Всей душой надеюсь, что Ваше выступление принесет плоды; но все делается так медленно, не правда ли? Хорошо бы Вам приехать сюда, посмотреть наш приют. Дети прелестны, и мы стараемся дать им побольше солнца.
Искренне Вам преданная Нора Кэрфью".
Сестра Бэрти Кэрфью! Но, конечно, процесса не будет, все обойдется! Благодарный за сочувствие, хватаясь за каждую возможность получше разобраться в фоггартизме, Майкл решил ехать. Быть может. Нора Кэрфью примет в свой приют детей Боддика! Он предложил Флер ехать вместе, но она побоялась занести в дом заразу, опасную для одиннадцатого баронета, и Майкл отправился один.
Приют находился в местности, называемой Бетнел‑Грин; три маленьких домика были соединены в один; три дворика, обнесенные общей стеной, превращены в площадку для игр; над входной дверью золотыми буквами было начертано: «Солнечный приют». На окнах висели веселые ситцевые занавески, стены были окрашены в кремовый цвет. В передней Майкла встретила Нора Кэрфью, высокая, стройная, темноволосая; у нее было бледное лицо и карие глаза, ясные и чистые.
«Да, – подумал Майкл, пожимая ей руку, – вот здесь все в полном порядке. В этой душе нет темных закоулков!» " – Как хорошо, что вы приехали, мистер Монт! Я вам покажу весь дом. Вот комната для игр.
Майкл вошел в залу – видимо, несколько маленьких комнат были соединены в одну. Шесть ребятишек в синих полотняных платьях сидели на полу и играли в какие‑то игры. Когда Нора Кэрфью подошла к ним, они уцепились за ее платье. Все они, за исключением одной девочки, показались Майклу некрасивыми.
– Вот эти живут у нас постоянно. Остальные приходят после школы. Сейчас у нас только пятьдесят человек, но все‑таки очень тесно. Нужно раздобыть денег, чтобы арендовать еще два дома.
– Какой у вас персонал?
– Нас шесть человек; две занимаются стряпней, одна бухгалтерией, а остальные стирают, штопают, играют с детьми и исполняют всю работу по дому. Две из нас живут здесь.
– Где же ваши арфы и венцы?
Нора Кэрфью улыбнулась.
– Заложены, – сказала она.
– Как вы разрешаете вопрос религии? – спросил Майкл, озабоченный воспитанием одиннадцатого баронета.
– В сущности – никак. Здесь нет детей старше двенадцати лет, а религиозными вопросами дети начинают интересоваться лет с четырнадцати, не раньше. Мы просто стараемся приучать детей быть веселыми и добрыми. На днях сюда приезжал мой брат. Он всегда надо мной подсмеивается, но все‑таки хочет поставить в нашу пользу спектакль.
– Какая пойдет пьеса?
– Кажется, «Прямодушный»; брат говорит, что он уже давно предназначил эту пьесу для какого‑нибудь благотворительного спектакля.
Майкл посмотрел на нее с удивлением.
– А вы знаете, что это за пьеса?
– Нет. Кажется, одного из драматургов Реставрации?
– Уичерли.
– Ах да! – Глаза ее остались такими же ясными.
«Бедняжка! – подумал Майкл. – Не мое дело объяснять ей, что послужит источником ее доходов, по этот Бэрти, видимо, непрочь подшутить».
– Я должен привезти сюда жену, – сказал он, – ей понравится цвет стен и эти занавески. И еще скажите, не могли бы вы потесниться и принять двух маленьких девочек, если мы будем за них платить? Их отец безработный – я хочу дать ему работу за городом; матери нет.
Нора Кэрфью сдвинула брови, и лицо ее выразило напряженное желание одной доброй волей преодолеть все препятствия.
– Нужно попытаться, – сказала она. – Как‑нибудь устрою. Как их зовут?
– Фамилия Боддик, имен я не знаю. Одной – четыре года, другой – пять.
– Дайте мне адрес, я сама к ним заеду. Если они не больны какой‑нибудь заразной болезнью, мы их возьмем.
– Вы – ангел! – сказал Майкл.
Нора Кэрфью покраснела.
– Вздор! – сказала она, открывая дверь в соседнюю комнату. – Вот наша столовая.
Комната была небольшая. За пишущей машинкой сидела девушка, она подняла голову, когда вошел Майкл. Другая девушка сбивала яйца в чашке и в то же время читала томик стихов. Третья, видимо, занималась гимнастикой – она так и застыла с поднятыми руками.
– Это мистер Монт, – сказала Нора Кэрфью, – мистер Монт, который произнес в палате ту самую прекрасную речь. Мисс Бэте, мисс Лафонтэн, мисс Бистон.
Девушки поклонились, и та, что сбивала яйца, сказала:
– Замечательная речь.
Майкл тоже поклонился.
– Боюсь, что все это впустую.
– Ну что вы, мистер Монт, она возымеет действие.
Вы сказали то, о чем многие думают.
– Но знаете, – сказал Майкл, – они так глубоко прячут свои мысли!
– Садитесь же.
Майкл опустился на синий диван.
– Я родилась в Южной Африке, – сказала та, которая сбивала яйца, – и знаю, что значит ждать.
– Мой отец был в палате, – сказала девушка, занимавшаяся гимнастикой. – Ваша речь
произвела на него глубокое впечатление. Во всяком случае, мы вам благодарны.
Майкл переводил взгляд с одной на другую.
– Если б вы ни во что не верили, вы не стали бы здесь работать, правда? Уж вы‑то наверное не считаете, что Англия дошла до точки?
– О боже! Конечно, нет! – сказала девушка, сидевшая за машинкой. Нужно пожить среди бедняков, чтобы это понять.
– В сущности, я имел в виду другое, – сказал Майкл. – Я размышлял, не нависла ли над нами серьезная опасность.
– Вы говорите о ядовитых газах?
– Пожалуй, но это не все; тут и гибельное влияние городов и банкротство цивилизации.
– Не знаю, – отозвалась хорошенькая брюнетка, сбивавшая яйца. – Я тоже так думала во время войны. Но ведь Европа – это не весь мир. В сущности, она большого значения не имеет. Здесь и солнце‑то почти не светит.
Майкл кивнул.
– В конце концов если здесь, в Европе, мы сотрем друг друга с лица земли, то появится только новая пустыня величиной с Сахару, погибнут люди, слишком бедствовавшие, чтобы приспособиться к жизни, а для остального человечества наша судьба послужит уроком, не правда ли? Хорошо, что континенты далеко отстоят один от другого!
– Весело! – воскликнула Нора Кэрфью.
Майкл усмехнулся.
– Я невольно заражаюсь атмосферой этого дома. Знаете, я вами восхищаюсь: вы от всего отказались, чтобы прийти сюда работать.
– Пустяки, – сказала девушка за машинкой. – От чего было отказываться – от фокстротов? Во время войны мы привыкли работать.
– Уж коли на то пошло, – вмешалась девушка, сбивавшая яйца, – мы вами восхищаемся гораздо больше: вы не отказываетесь от работы в парламенте.
Снова Майкл усмехнулся.
– Мисс Лафонтэн, вас зовут на кухню!
Девушка, сбивавшая яйца, направилась к двери.
– Вы умеете сбивать яйца? Я сию минуту вернусь.
И, вручив Майклу чашку и вилку, она скрылась.
– Какой позор! – воскликнула Нора Кэрфью. – Дайте мне!
– Нет, – сказал Майкл, – я умею сбивать яйца, А как вы смотрите на то, что в четырнадцать лет детей придется отрывать от дома?
– Конечно, многие будут резко возражать, – сказала девушка, сидевшая за машинкой, – скажут, что бесчеловечно, жестоко. Но еще бесчеловечнее держать детей здесь.
– Хуже всего, – сказала Нора Кэрфью. – это вопрос о заработках детей и еще идея о вмешательстве одного класса в дела другого. Да и имперская политика сейчас не в моде.
– Еще бы она была в моде, – проворчала гимнастка.
– О, – сказала машинистка, – но ведь это не та имперская политика, не правда ли, мистер Монт? Это скорее стремление уравнять права доминионов и метрополии.
Майкл кивнул.
– Содружество наций.
– Это не помешает маскировать подлинную цель: сохранить заработок детей, – сказала гимнастка.
И три девушки стали подробно обсуждать вопрос, насколько заработки детей увеличивают бюджет рабочего. Майкл сбивал яйца и слушал. Он знал, сколь важен этот вопрос. Согласились на том, что дети часто зарабатывают больше, чем себе на пропитание, но что «в конечном счете это недальновидно», потому что приводит к перенаселению И безработице, и «просто стыдно» портить детям жизнь ради родителей.
Разговор прервался, когда вошла девушка, сбивавшая яйца.
– Дети собираются, Нора.
Гимнастка исчезла. Нора Кэрфью сказала:
– Ну, мистер Монт, хотите взглянуть на них?
Майкл последовал за ней. Он думал: «Жаль, что Флер со мной не поехала!» Казалось, эти девушки действительно во что‑то верили.
Стоя в передней, Майкл смотрел, как дом наполняется детьми. Они казались странной смесью малокровия и жизнеспособности, живости и послушания. Многие выглядели старше своих лет, но были непосредственны, как щенята, и, видимо, никогда не задумывались о будущем. Казалось, каждое их движение, каждый жест мог быть последним. Почти все принесли с собой что‑нибудь поесть. Они болтали и не смеялись. Их произношение оставляло желать много лучшего. Шесть‑семь ребят показались Майклу хорошенькими, и почти у всех вид был добродушный. Движения их были порывисты. Они тормошили Нору Кэрфью и гимнастку, повиновались беспрекословно, ели без всякого аппетита и приставали к кошке. Майкл был очарован.
Вместе с ними пришли четыре или пять женщин – матери, которым нужно было о чем‑нибудь спросить или посоветоваться. Они тоже были в прекрасных отношениях с воспитательницами. В этом доме не было речи о классовых различиях; значение имела только человеческая личность. Майкл заметил, что дети отвечают на его улыбку, а женщины остаются серьезными, хотя Нoрe Кэрфью и девушке, занимавшейся гимнастикой, они улыбались. Интересно, поделились бы они с ним своими мыслями, если б знали о его речи?
Нора Кэрфью проводила его до двери.
– Не правда ли, они милые?
– Боюсь, как бы мне не отречься от фоггартизма, если я слишком долго буду на них смотреть.
– Что вы! Почему?
– Видите ли, фоггартизм хочет сделать из них собственников.
– Вы думаете, что это их испортит?
Майкл усмехнулся.
– С серебряной ложкой связана опасность. Вот мой вступительный взнос.
Он вручил ей все свои деньги.
– О мистер Монт, право же...
– Ну так верните мне шесть пенсов, иначе мне придется идти домой пешком.
– Какой вы добрый! Навещайте нас и, пожалуйста, не отрекайтесь от фоггартизма.
По дороге на станцию он думал об ее глазах, а вернувшись домой, сказал Флар:
– Ты непременно должна туда съездить и посмотреть. Чистота там изумительная, и дух бодрый. Я набрался сил. Молодец эта Нора Кэрфью.
Флер посмотрела на него из‑под опущенных ресниц.
– Да? – сказала она. – Хорошо, съезжу.
Дата добавления: 2015-07-16; просмотров: 65 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
V. ДЕЛО РАЗВЕРТЫВАЕТСЯ | | | VII. КОНТРАСТЫ |