Секст Проперций

(ок. 50 – ок. 16 гг. до н.э.)

Знать вы хотите, зачем про любовь пишу я так много

И почему так легко вслух мою книгу читать.

Ни Каллиопа[1], ни бог Аполлон мне стихов не внушают,

Нет, вдохновляет меня милая только моя.

5 Если увижу ее в блистательной косской одежде[2],—

Косскою тканью одной свиток заполнится мой;

Если у ней на челе я замечу волос беспорядок,—

Радуясь, будет ходить гордо в воспетых кудрях;

Если коснется до струн перстами кости слоновой,—

10 Я изумляюсь ее ловким, искусным рукам;

Если же дрема смежит ее усталые глазки,—

Сыщет поэт для стихов тысячу новых причин;

Если нагая со мной затеет борьбу за одежду,—

Буду я рад сочинять целые тьмы «Илиад»;

15 Что б ни сказала она и что бы ни сделала, тотчас

Из пустяка у меня длинный выходит рассказ.

Будь мне дано, Меценат[3], судьбою столько таланта,

Чтобы героев толпу мог я на брани вести,

Я не Титанов[4] бы пел, не Оссу[5] над вышним Олимпом,

20 Не взгроможденный над ней путь к небесам — Пелион,

Древних не пел бы я Фив[6], ни Трои, Гомеровой славы,

Не вспоминал бы, как Ксеркс слиться двум водам велел[7]

Или как царствовал Рем[8], не пел бы высот Карфагена[9],

Мария[10] доблестных дел, кимвров[11] свирепых угроз:

25 Цезаря[12] я твоего труды восхвалял бы и войны,

Ну, а за Цезарем вслед ты был бы мною воспет,

Мутину[13] вспомнив не раз и сограждан могилу — Филиппы[14],

Петь сицилийских судов бегство я был бы готов,

Или разгром очагов старинного рода этрусков,

30 Или фаросского пел берега смелый захват,

Пел бы Египет и Нил[15], который, во град приведенный,

В изнеможении нес семь своих скованных вод,

Или актийских[16] носы кораблей на Священной дороге[17],

Или же выи царей пел в золоченых цепях:

35 Муза б моя и тебя в этих подвигах бранных воспела,

В мирные дни и в бою Августу преданный друг.

В царстве подземном Тезей[18], Ахиллес превозносит в небесном —

Иксионида[19] один, Менетиада[20] другой.

Но ни Юпитеров бой на Флегрейских полях с Энкеладом[21]

40 Голосом громким воспеть и Каллимаху[22] невмочь;

Ни у меня нету сил в груди, чтоб стихом величавым

Цезаря славить в ряду предков фригийских его![23]

Пахари всё о волах, мореход толкует о ветрах,

Перечисляет солдат раны, пастух же — овец;

45 Я же всегда говорю о битвах на узкой постели:

Кто в чем искусен, пускай тем и наполнит свой день.

Славно в любви умереть, и славен, кто страстью единой

Мог наслаждаться; когда б милой владел только я!

Помнится мне, что она легкомысленных дев осуждает,

50 Всю «Илиаду» бранит из-за Елены одной.

Пусть мне пригубить дадут из чаши мачехи Федры[24],

Чаши, что пасынку встарь не причинила вреда,

Пусть отравляют меня волшебным зельем Цирцеи[25]

Или в колхидском котле жгут на иолкском огне[26], —

55 Но раз всю душу свою одной я единственной отдал,

Пусть лишь из дома ее вынесут тело мое.

Все недуги людей исцелять помогает лекарство,

Только страданья любви вовсе не терпят врачей.

Вылечил встарь Махаон[27] Филоктету распухшие ноги,

60 Также Хирон Филлирид[28] Фениксу зренье вернул;

Критскими травами бог Эпидаврский вернул Андрогея[29]

К жизни и вновь возвратил отчим его очагам;

И, получивши в бою от копья гемонийского рану,

Был тем же самым копьем юный мисиец спасен.

65 Если ж кто рану мою исцелить оказался бы в силах,

Он бы и Танталу[30] мог яблоко в руку вложить,

И Данаидам[31] помочь наполнить бездонную бочку,

С нежных девичьих плеч урны тяжелые сняв;

И от кавказской скалы отвязал бы он Прометею

70 Руки его и согнал птицу, клюющую грудь.

В день, когда наконец востребуют жизнь мою судьбы

И на могильной плите стану лишь именем я,

Ты, Меценат, краса и зависть всех всадников наших,

Верная слава моя в жизни и смерти моей,

75 Если ты пустишься в путь на британской резной колеснице

Мимо могилы моей, то придержи лошадей

И со слезою скажи, обращаясь к безмолвному праху:

«Горьким уделом была гордая дева ему».

Вергилий (70-19 до н. э.)

Дата добавления: 2015-07-16