Смольный собор

А на четвертом году своего царствования набожная императрица Елизавета Петровна будто бы решила отречься от престола в пользу своего племянника великого князя Петра Федоровича, к тому времени объявленного уже наследником престола, и удалиться в монастырь. Но расстаться со столицей – творением своего великого отца, ей, верной дочери Петра I, не хотелось. Поэтому будто бы и возникла идея возвести собор на берегу Невы, на месте старого Смольного дома, в непосредственной близости к творению своего отца – Петербургу.

Смольный собор был заложен в 1748 году и строился с небывалым размахом. Тысячи солдат были согнаны для забивки свай под фундамент и тысячи мастеровых – для возведения стен. Финансирование из казны было на удивление щедрым и регулярным. Но, когда через несколько лет величественный храм был возведен и оставалось только завершить внутреннее убранство, русские войска перешли границу Пруссии, и Россия ввязалась в Семилетнюю войну. Денег стало катастрофически недоставать. Строительство собора прекратилось. Да к тому времени и мечты государыни о монашестве постепенно выветрились. В результате целых 50 лет почти готовый храм был закрыт для прихожан. Со временем сложилась и зажила в народе легенда, будто службу в храме нельзя совершать целых 100 лет из-за того, что давно, еще тогда, когда кипели строительные работы и со всего Петербурга сходились и съезжались любоваться на строящийся храм толпы горожан – от самой императрицы до последнего нищего с паперти Троицкой церкви, – здесь, в Смольном, в его алтарной части, кто-то из помощников архитектора или строитель наложил на себя руки. Место осквернил. И собор будто бы пришлось закрыть.

Долгое время призрак самоубийцы был единственным обитателем Смольного собора. Но со временем легенда о таинственном призраке в недостроенном храме трансформировалась в ходячий сюжет о замурованной монахине, призрак которой многие годы по ночам пугал юных и доверчивых обитательниц Смольного монастыря в пору бытования там Смольного института благородных девиц.

Известна легенда еще об одном призраке Смольного собора. Им оказался некий провизор, владелец аптеки поблизости от монастыря. Много лет он ежедневно поднимался на звонницу собора и охотился за голубями, во множестве гнездившимися там. Их кровь шла на приготовление некоторых лекарств. Но однажды случилось несчастье. Бросившись за мгновенно взлетевшей птицей, аптекарь оступился, потерял равновесие, упал с огромной высоты вниз и разбился.

Смольный собор, заложенный в 1748 году, действительно был окончательно достроен архитектором В. П. Стасовым почти через сто лет, в 1835 году. Но церковные службы в нем так никогда и не проводились. А вот мистика вокруг него продолжается до сих пор. Собор, считающийся одной из самых драгоценных архитектурных жемчужин старого Петербурга, имеет одну необъяснимую особенность, замеченную однажды Анной Андреевной Ахматовой. При приближении к собору он постепенно «уходит в землю» и, наоборот, вырастает из нее при удалении. Особенно выразительно выглядит этот оптический эффект из окон движущегося транспорта.

Призраки конкретных архитекторов, работавших при советской власти, фольклору неизвестны. Вместе с тем послереволюционные годы, отмеченные в истории петербургских зданий бесконечными реквизициями, конфискациями и уплотнениями, породили в городском коммунальном фольклоре любопытный феномен. Появился безымянный, собирательный, обобщенный образ некоего не то архитектора, не то строителя, не то владельца дома, который, боясь стать жертвой режима, тайно проживает на чердаке уже не принадлежащего ему здания. Этот удивительный призрак архитектора дожил до наших дней. О нем рассказывает в своих «Очерках коммунального быта» петербургский исследователь Илья Утехин. К сожалению, ни фамилии архитектора, ни адреса дома Утехин не называет. Остается предположить, что этот случай не единичный, и жильцы многочисленных «ленинградских коммуналок», порожденных коммунистическими фантазиями большевиков и до сих пор не изжитых в современном Петербурге, по сей день слышат над головами таинственные шаги и загадочные шорохи потустороннего мира.

Призраки писателей, актеров, ученых, скульпторов…

Какой-либо строгой логики в появлении тех или иных призраков ушедших в иной мир представителей петербургской художественной элиты нет. Однако рискнем предположить: поскольку первые признаки этого мистического явления были замечены в городском фольклоре только в первой четверти XIX столетия, то в значительной степени это связано с изменением общественных вкусов, метнувшихся от идеалов классицизма, с его античной четкостью и определенностью, к романтизму, проникнутому мечтательной созерцательностью и идеализацией действительности. Это подтверждает и тот любопытный факт, что призраки архитекторов появились в воображении обывателей значительно раньше, чем призраки писателей или актеров. В XVIII веке профессия архитектора была гораздо ближе к созидательному труду ремесленника, строителя, нежели труд писателя, работа которого и профессиональной-то не считалась. Она не приносила дохода и не служила средством к существованию. Известно, что первым в России профессиональным литератором стал только А. С. Пушкин. До него литература была делом сугубо любительским. А во властных структурах она всегда считалась силой, разлагающе действовавшей на читателей, особенно молодых.

Из литераторов первый мистический опыт испытал на себе Дельвиг. Недолгая жизнь Антона Дельвига была вся посвящена творчеству, он был одним из самых интересных поэтов пушкинского круга. Дельвиг основал первое в России профессиональное периодическое издание русских литераторов – «Литературную газету». Он был деятельным организатором, хотя внешне выглядел неуклюжим и неповоротливым флегматиком. Еще в Лицее за кажущуюся леность его прозвали «Мусульманином», а за полноту – «Султаном». Его внешний вид так не вязался с представлениями о творчестве, что, узнав о первых поэтических опытах своего товарища, лицеисты пришли в невероятное возбуждение и долго издевались над бедным поэтом:

Ха, ха, ха, хи, хи, хи

Дельвиг пишет стихи.

Дельвиг был суеверен и как бы постоянно предчувствовал свою раннюю смерть. По воспоминаниям современников, он любил порассуждать о загробной жизни и, в особенности, об обещаниях, данных при жизни и исполненных после кончины. Как-то раз он вполне серьезно взял клятву со своего приятеля Н. В. Левашева и, в свою очередь, пообещал сам «явиться после смерти тому, кто останется после другого в живых». Разговор происходил за семь лет до преждевременной смерти Дельвига и, конечно, был Левашевым давно забыт. Но вот ровно через год после похорон поэта, как утверждал сам Левашев, «в двенадцать часов ночи Дельвиг молча явился в его кабинет, сел в кресло и потом, все так же, не говоря ни слова, удалился».

Столь же невероятное приключение произошло и с князем Петром Андреевичем Вяземским, поэтом и литературным критиком, одним из наиболее близких друзей Пушкина, оставившим свои «Старые записные книжки», переполненные бесценными свидетельствами городского фольклора – слухами, анекдотами, легендами.

По утверждению современников, Вяземский был человеком весьма трезвым и прагматичным, начисто лишенным суеверных предрассудков. Каково же было его удивление, когда он, как об этом увлеченно пересказывали в аристократических и литературных салонах, неожиданно пережил собственный «мистический опыт». Однажды, вернувшись домой и войдя в собственный кабинет, он увидел «самого себя, сидящего за столом и что-то пишущего». Вяземский осторожно заглянул двойнику через плечо… То, что он увидел, никто никогда не узнал. Он об этом не рассказывал до конца своей жизни. Но, как утверждали со знанием дела в Петербурге, с тех пор «стал верующим христианином».

Дата добавления: 2015-07-16