Колокольня Петропавловского собора

Но хронологически первым архитектором, поселившимся, благодаря городскому фольклору, в петербургском зазеркалье еще в XVIII веке, был Александр Филиппович Кокоринов. Зодчий родился на Урале. Он был сыном тамошнего архитектора, служившего у известного богача Демидова. Может быть, именно поэтому ему приписывают авторство петербургского особняка Г. А. Демидова на углу набережной Мойки и Демидова (ныне Гривцова) переулка. Учился Кокоринов в московской Архитектурной школе. Однажды, после случайной встречи с И. И. Шуваловым, он был приглашен в Петербург. Здесь Кокоринов строит дворец Шувалова, где впервые в петербургском зодчестве наглядно проявился переход от растреллиевского пышного барокко к сдержанному и строгому классицизму.

С 1761 года Кокоринов становится первым директором учрежденной Екатериной II Академии художеств. Он же, совместно с Жаном Батистом Валлен-Деламотом, проектирует и строит здание Академии на Васильевском острове.

О Кокоринове сохранилось предание, будто этот талантливый архитектор, издерганный, больной и затравленный, покончил жизнь самоубийством. Якобы он повесился на чердаке Академии. Нет определенной ясности и о месте погребения зодчего. С одной стороны, существует легенда о том, что зодчий погребен там же на Васильевском острове, недалеко от Академии художеств, на старинном Смоленском кладбище, с другой – историками обнаружено документальное свидетельство о том, что Кокоринов скончался от «водяной болезни», исповедан в Симеоновской церкви и предан земле на старейшем в Петербурге Сампсониевском кладбище на Выборгской стороне. Заметим, что как в том, так и в другом случае самоубийство исключено по определению. Самоубийц на кладбищах не хоронили. В этом им отказывала православная церковь. Для их погребения были отведены специальные места за оградой кладбищ.

Между тем легенда о самоубийстве первого ректора Академии художеств дожила до наших дней. По вечерам, когда смолкают привычные дневные звуки и сумерки заполняют узкие коридоры Академии, нет-нет да и раздаются редкие непонятные шумы. Запоздавшие обитатели академических помещений в такие мгновения смолкают и обращают понимающие взоры к потолку. Это, утверждают они, призрак легендарного архитектора бродит по чердакам и лестничным переходам некогда построенного им здания.

В 1785 году указом Екатерины II в Петербурге было введено городское самоуправление. Для заседания Городской думы в 1799–1804 годах было перестроено здание так называемого «Гильдейского дома», в котором до создания Думы проходили собрания «городовых старост». Тогда же по образу и подобию европейских ратуш архитектор Д. Феррари возвел угловую четырехъярусную часовую башню, которую городские власти использовали для промежуточной станции оптического телеграфа, действовавшего между императорской резиденцией в Царском Селе и Зимним дворцом в Петербурге. К верхней открытой площадке башни, на которой в свое время были установлены оптические зеркала, ведет внутренняя винтовая лестница. Ныне ее используют часовые мастера, наблюдающие за точным ходом старинных башенных часов. Время от времени, как утверждает легенда, когда смотрители возвращаются назад, на верхних ступенях лестницы можно различить фигуру самого архитектора Феррари, каждый раз пристальным взглядом провожающего их вниз.

Известен в Петербурге и призрак архитектора Антония Томишко, автора знаменитых «Крестов», но об этом мы расскажем позже, в отдельной главе, посвященной тюремным призракам и привидениям.

Одним из самых знаменитых петербургских зодчих, призрак которого до сих пор бродит по Петербургу, стал Огюст Монферран. Архитектор родился во Франции в предместье Парижа Шайо, там же начал архитектурную учебу. Однако по времени этот период жизни Монферрана совпал с падением Наполеона и резким сокращением в связи с этим строительной деятельности во Франции. Воспользовавшись пребыванием в Париже императора Александра I, Монферран находит возможность преподнести ему альбом чертежей с пышной надписью на французском языке: «Разные архитектурные проекты, представленные и посвященные его величеству императору всероссийскому Александру I Августом Монферраном, членом Французской академии архитектуры. Париж. Апрель, 1814». Надо сказать, что к тому времени Монферраном во Франции не было построено ровно ничего.

Альбом императору понравился. В 1816 году Монферран приезжает в Петербург. Согласно одной из современных литературных легенд, еще во время подготовки к отъезду из Франции однажды во сне Монферран отчетливо увидел собственный проект грандиозного собора, который он непременно построит в России. Едва появившись в Петербурге, деятельный и энергичный архитектор подает заявку на участие в конкурсе проектов нового Исаакиевского собора, объявленном Александром I еще в 1809 году. И, как ни странно, к немалому удивлению петербургских зодчих, побеждает.

Торжественная закладка собора произошла в 1818, а его освящение состоялось в 1858 году. Собор строился так долго, что практически вся его мифология сводилась к этому факту. В то время в Петербурге одновременно велись три грандиозные стройки: железная дорога между Петербургом и Москвой, первый постоянный мост через Неву и Исаакиевский собор. По этому поводу салонные остряки шутили: «Мост через Неву мы увидим, но дети наши не увидят, железную дорогу мы не увидим, но дети наши увидят, а Исаакиевский собор не увидим ни мы, ни наши дети». Как правило, вина за длительное строительство возлагалась на архитектора. Встречаясь друг с другом, петербуржцы вместо приветствия обменивались очередными слухами. «Говорят, приезжий ясновидец предсказал Монферрану смерть сразу же после окончания строительства собора». – «То-то он так долго его строит».

Монферран действительно умер едва ли не сразу после окончания строительства Исаакиевского собора. По преданию, в торжественный день освящения грандиозного храма новый император Александр II в присутствии двора, многочисленных вельмож и приглашенных сделал будто бы замечание архитектору «за ношение усов». Это была привилегия исключительно военных. «Пораженный неприязненным отношением к нему императора, Монферран почувствовал себя дурно», ушел домой и спустя месяц умер. Будто бы от этого.

Согласно другому, столь же интригующему преданию, смерть зодчего наступила по другой причине. В скульптурном декоре Исаакиевского собора есть группа христианских святых, почтительным наклоном головы приветствующих появление Исаакия Далматского, святого, которому посвящен собор. Среди них есть и скульптурное изображение Монферрана с моделью собора в руках – своеобразный автограф зодчего – прием, широко известный в архитектурной практике. Во время освящения собора один из приближенных угодливо обратил внимание императора на то, что все святые преклонили головы перед Исаакием Далматским и только архитектор, преисполненный гордыни, не сделал этого. Государь ничего не ответил, однако, проходя мимо архитектора, руки ему не подал и не проронил ни слова благодарности. Тот не на шутку расстроился, ушел домой до окончания церемонии, заболел… и через месяц скончался.

Жил Монферран в собственном доме на набережной Мойки среди прекрасной коллекции произведений античного искусства, собранных им в последние годы жизни. Завистники, обвиняя зодчего в финансовых злоупотреблениях при строительстве Исаакиевского собора, распространяли в городе слухи, будто архитектор приобрел себе дом именно на эти деньги. Дело будто бы дошло до императора, который указал провести тщательное расследование. Ничего противозаконного обнаружено не было. Николай I, как утверждает фольклор, пожал плечами: «Ну Бог с ним, с этим Монферраном, пускай себе берет сколько угодно, только бы другим не давал».

Об отношении царя к Монферрану можно судить и по разговору, якобы случившемуся однажды между ними. Поклонник итальянской школы живописи, Николай I настаивал на приглашении к росписи внутренних стен собора итальянских мастеров. Монферран же отдавал предпочтение русским мастерам. Разговор незаметно перешел в спор. «Да как же вы, Ваше Величество, – убеждал по-французски царя архитектор, – не понимаете, что НАШИ РУССКИЕ художники распишут русский храм лучше итальянцев!» Император расхохотался, хлопнул Монферрана по плечу и весело воскликнул: «Ну что же! Пускай собор расписывают ВАШИ РУССКИЕ художники». Между тем, завистники не унимались. На этот раз заговорили о том, что Александровская колонна – второе крупнейшее произведение Монферрана в Петербурге – по проекту должна была быть мраморной, да вот мрамор пошел на украшение собственного дома архитектора, а колонну пришлось якобы по этой причине сделать из гранита.

Дата добавления: 2015-07-16