Проза Пушкина

В течение первых пятнадцати лет своей литературной деятельности Пушкин писал почти исключительно стихами. Естественно, что современники привыкли видеть в нем великого поэтам только поэта. Кроме того, размах художественного развития Пушкина, его творческой эволюции был так стремителен и велик, что современная ему критика просто не поспевала за ним, не могла охватить его в полном объеме. Прозаические произведения Пушкина, которые все чаще и чаще начинали появляться из-под его пера в последние годы его литературной деятельности, не только не встречали признания и должной оценки, но и воспринимались критиками как признак ослабления его творческой силы, упадка его поэтического гения.

На такую точку зрения встал даже молодой Белинский. Не находя в своих первых статьях достаточно восторженных слов для оценки Пушкина-поэта, Белинский в то же время резко-отрицательно относился к Пушкину-прозаику, отзываясь об той полосе его творчества как о «холодной, дождливой осени», наступившей «после прекрасной, роскошной, благоуханной весны» (статья о повестях Пушкина 1835 г.). Правда, значительно позже, девять лет спустя после смерти Пушкина, в последний из своих знаменитых одиннадцати статей, посвященных общей оценке всего его творчества, Белинский признает замечательные достоинства и за пушкинской прозой. О «Капитанской дочке» он отзывается как об «Онегине в прозе», многие картины которого «по верности, истине содержания и мастерству изложения – чудо совершенства». О «Пиковой даме» он пишет теперь, что как рассказ это «верх мастерства»; о главах незаконченного «Арапа Петра Великого», - что они «неизмеримо выше и лучше всякого исторического русского романа, порознь взятого, и всех их, вместе взятых». Однако, несмотря на такую высокую оценку и в явной непоследовательности с ней, Белинский и в данной статье продолжает утверждать, что прозаические произведения Пушкина «далеко не могут равняться в достоинстве с лучшими стихотворениями его произведениями».

Эта точка зрения Белинского в основном утвердилась и в последующей нашей критике. Между тем точка зрения эта совершенно не верна.

Пушкин - великий поэт, но Пушкин – и великий прозаик.

Стремление писать в прозе сказывается в Пушкине почти с самого начала выхода его на широкую литературную дорогу. «Лета клонят к прозе», - заявляет он в письме к одному из своих близких друзей. Поэту и критику П. А. Вяземскому, написанному в 1822 году, т.е. всего через два года после окончания «Руслана и Людмилы». Почти в тех же словах повторяет он это в одной из глав «Евгения Онегина»: «Лета к суровой прозе клонят, лета шалунью рифму гонят».

«Лета» - это не только возраст (в момент написания письма к Вяземскому, Пушкину и было-то всего двадцать три года), но и новое отношение к действительности.

Вскоре после письма к Вяземскому, в 1823-1824 гг. Пушкин пишет одно из замечательнейших своих стихотворений: «Разговор книгопродавца с поэтом». Стихотворение посвящено частной теме: книгопродавец убеждает поэта продать ему свою новую поэму (в пушкинское время жить на литературный заработок считалось в среде писателей-дворян чем-то в высшей степени низменным и предосудительным). Однако эта частная тема является для Пушкина поводом к тому, чтобы поставить во всей широте чрезвычайно важный вопрос о двух типах отношений к действительности. «Поэт» поэтизирует действительность, создает себе из окружающего мир «чудных грез», «ярких видений». «Книгопродавец», наоборот, относится ко всему трезво-прозаически, противопоставляет поэтическому «пиру воображения» - суровую «истину» о действительности.

Все свое воодушевление, весь свой пафос Пушкин вкладывает в восторженные речи «поэта», но побеждает в результате разговора не «поэт», а «книгопродавец». В связи с этим резко ломается и сам стиль стихотворения. «Поэт» не только признает правоту своего собеседника, но и начинает говорить на его языке. Лирическое стихотворение монологи завершаются лаконичной прозаической концовкой, являющейся самым первым по времени внедрением прозаической речи в пушкинские стихи: «Вы совершенно правы. Вот вам моя рукопись. Условимся».

Новое отношение к действительности вызывает потребность и в новых средствах ее художественного воспроизведения. «Играм воображения» Пушкин противопоставляет реалистическое отражение действительности, ее «простой» - без всяких «романтических затей» - «пересказ»; «пламенному» «языку чувств», стихам, - «язык мысли», прозу.

Соответственно этому уже в III главе «Евгения Онегина» Пушкин выражает свое твердое намерение – взамен стихотворных произведений начать писать прозаические, «унизиться до смиренной прозы»:

Быть может, волею небес

Я перестану быть поэтом,

В меня вселится новый бес,

И, Фебовы презрев угрозы,

Унижусь до смиренной прозы:

Тогда роман на старый лад

Займет веселый мой закат.

Не муки тайные злодейства

Я грозно в нем изображу,

Не просто вам перескажу

Преданья русского семейства,

Любви пленительные сны

Да нравы нашей старины.

Однако переход от стихов к прозе был осуществлен Пушкиным далеко не сразу. На первых парах новое отношение к действительности и стремление по-новому передавать ее в своем творчестве еще облекается им в форму стихов. Пушкин создает такие шедевры своего творчества, как реалистическая трагедия в стихах «Борис Годунов», реалистическая повесть в стихах «Граф Нулин», реалистический роман в стихах «Евгений Онегин». Но проза все настойчивее проникает в мир пушкинской поэзии. В стихотворное послание к своему другу, поэту Дельвигу, «Череп» (1827 г.) Пушкин вставляет пространный прозаический кусок. Прозой написано несколько сцен «Бориса Годунова»; некоторые сцены его попеременно ведутся то в стихах, то в прозе. С прозаическими вставками опубликована Пушкиным глава о «странствиях Онегина». Наконец, к концу 20-х годов относится ряд попыток Пушкина писать сплошной прозой. В 1827-1828 гг. Пушкин принимается за осуществление обширного замысла – исторического романа в прозе «Арап Петра Великого». В1829 году задумывает и частично начинает несколько прозаических вещей. Однако ни один из этих замыслов не доводится им до конца. Создать ряд законченных художественных произведений в прозе Пушкину удалось только в 1830 году, когда им пишутся «Повести Белкина» и «История села Горюхина». (1830-1831 гг.) Вслед за этим создаются друг за другом «Дубровский» (1832-1833 гг.), «Пиковая дама» (1832-1834), «Кирджали» (1834 г.) «Египетские ночи» (1835 г.), «Капитанская дочка» (1833-1836 гг.).

Медленность перехода Пушкина к творчеству в прозе была связана не только с общим идейно-творческим его развитием, но и обусловливалась почти совершенной не разработанностью в его время русской художественной прозы, как таковой.

В области стиха у Пушкина бал ряд предшественников: один из крупнейших русских поэтов, Державин; непосредственные учителя молодого Пушкина - Батюшков и Жуковский, в поэзии которых стихотворная форма уже достигла замечательной гибкости, музыкальности, яркой выразительности.

Стихи самого Пушкина, открывая в нашей литературе новые, невиданные до того горизонты художественности, вместе с тем завершал большую, почти вековую полосу культуры русского стиха.

Наоборот, в области прозы у Пушкина, не считая весьма слабой в художественном отношении прозы Карамзина, почти не было предшественников. «Проза наша так еще мало разработана, что даже в простой переписке мы принуждены создавать обороты слов для изъяснения понятий самых обыкновенных», - жаловался Пушкин в одной из своих критических статей середины 20-х годов.

Ни в какой мере не удовлетворяли Пушкина и опыты в области художественной прозы писателей, ему современных. В пушкинское время усиленно культивировался особый род так называемой «поэтической прозы». Ее отличительными признаками были приподнятость, патетичность тона и вытекающий отсюда особый ритмизованный склад речи, приближающий ее к стихам, перегруженность пышными образами, сравнениями, метафорами. Наиболее характерным образцом такой прозы являлись пользовавшиеся в 30-е годы огромным успехом повести Марлинского (псевдоним декабриста А. А. Бестужева).

Пушкин был решительным противником подобной «поэтической прозы». «У нас употребляют прозу как стихотворство … токмо для приятного проявления форм», - пишет он в одной из заметок 1827 года.

Прозе, как «стихотворству», Пушкин противопоставляет прозу, как прозу. Пушкин-прозаик, по словам одного современного ему критика, «крепко-накрепко запер себя в прозе так, чтобы поэт не мог и заглянуть к нему». Меткость этого непосредственного наблюдения подтверждается научным стилистическим анализом. «В его прозе, - пишет проделавший такой анализ академик Ф. Е. Корш, - едва ли найдется хоть какой-нибудь признак, по которому можно было бы догадаться, что он поэт».

В противовес «напыщенности», «манерности», «надутости», «жеманству», столь свойственным прозаическим писателям его времени, Пушкин неизменно выдвигает требование писать точно, кратко и просто.

«Что сказать о наших писателях, которые, почитая за низость изъяснять просто вещи самые обыкновенные, думают оживить детскую прозу дополнениями и вялыми метафорами. Эти люди никогда не скажут: дружба, не прибавя: «сие священное чувство, коего благородный пламень» и проч. Должно бы сказать: «Рано поутру», - а они пишут: «Едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба …» Как это все ново и свежо! Разве лучше потому только, что длиннее? …

Точность и краткость – вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей – без них блестящие выражения ни к чему не служат … (заметка 1822 г.).

«Что касается слога, - советует Пушкин одному из начинающих прозаиков, - то чем он проще, тем лучше» (письмо 1835 г.)

Точностью, краткостью, предельной простотой отличается в полной мере художественная проза самого Пушкина.

Сжатость пушкинской прозы, ее сосредоточенный лаконизм не имеют себе ничего подобного во всей нашей литературе. Самая крупная по объему прозаическая вещь Пушкина – роман «Капитанская дочка», в котором Белинский, как мы уже упоминали, справедливо усматривал «Онегина в прозе», т. е. произведение, насыщенное исключительно богатым содержанием, представляющее художественную «энциклопедию русской жизни» XVIII века, - заключает в себе всего около пяти печатных листов. Повесть о молдаванском разбойнике Кирджали, дающая образ замечательной яркости и художественной силы, занимает всего четверть печатного листа.

Столь же беспримерны простота и точность пушкинского прозаического слога. Образцов этому приводит, нет нужды. Образцом может служить любая, наудачу раскрытая страница любого прозаического произведения Пушкина.

Однако Пушкин добивался в своей художественной прозе не только точности слога.

Стремление к лишенной каких бы то ни было «поэтических обветшалых украшений», отличающейся «прелестью нагой простоты» прозаической форме было выражением глубокой внутренней потребности Пушкина в строго реалистическом, правдивом и точном воспроизведении действительности, - потребности, которая возникает в нем с начала 20-х годов, а в 30-ые – становится основной, ведущей линией его творчества.

Стараясь, по его собственным словам, изображать жизнь «такою, какою она была в действительности», заставить действительность говорить саму за себя, Пушкин не останавливается даже перед тем, чтобы включить в свои прозаические произведения подлинные документы. Так, в одну из глав «Дубровского» он вводит полностью, изменив только соответственным образом имена, подлинное судебное решение того времени.

Добиваясь правдивого, «истинного» изображения действительности, Пушкин зачастую не ограничивается тем, что проникает в нее как художник, но прорабатывает ее и как ученый. Это скрещение в Пушкине поэта и ученого представляет для нас исключительный интерес. Разительный пример – история создания «Капитанской дочки». Задумав новое произведение из времени Пугачева, Пушкин не только едет на место исторического действия романа – в Поволжье, в Оренбургские степи, но и по впервые добытым архивным материалам, как ученый исследователь, самостоятельно прорабатывает всю нужную ему историческую эпоху. О серьезности и основательности этой проработки свидетельствует собственно – исторический труд, возникший в результате ее, так называемая «История Пугачевского бунта». И только после того как исторический материал был Пушкиным совершенно освоен, «История» была написана, он приступает к завершающей работе над издавна вынашиваемым замыслом своего романа. Причем эта серьезнейшая, строго научная в прямом смысле этого слова, подготовка автора «Капитанской дочки» остается совершенно скрытой от читателя. В романе не встретим никаких археолого-исторических экскурсов, отвлеченных описаний мест и событий, рассуждений на исторические темы, чем столь изобилуют исторические романы не только Гюго, но и непосредственного литературного образца Пушкина – Вальтера Скотта, чем временами так перегружена «Война и мир» Толстого. В «Капитанской дочке» предварительному, абсолютному по тому времени, овладению историческим материалом соответствует абсолютное же его художественное воплощение.

Конечно, и в своем научно-историческом понимании действительности, и в своих художественных ее концепциях Пушкин несвободен от неизвестных ограничений, связанных с его социальной позицией писателя-дворянина. Однако в «Капитанской дочке» в изображении пугачевской эпохи отчетливо сквозит безусловно прогрессивная, для того времени, точка зрения. Центральным образом повести «Капитанская дочка» является сам Пугачев, рисуемый Пушкиным с несомненным сочувствием. В большинстве прозаических произведений Пушкина изображается жизнь поместного дворянства. Но вместе с тем Пушкин не ограничивается в них пределами только дворянско-поместной действительности. Наряду с поместными героями: Гриневым, стариком Дубровским и др., в Германе из «Пиковой дамы» Пушкиным дан образ нового городского героя, образ огромной типической силы, - русское соответствие буржуазным героям Бальзака и Стендаля. Из пяти повестей Белкина три: «Выстрел», «Метель», «Барышня-крестьянка» - еще целиком заимствуют свое содержание из дворянского военного и усадебного быта. Но уже в «Станционном смотрителе» в центре повести стоит отнюдь не дворянский образ бедного обиженного труженика, Симеона Вырина, прямого предшественника героя «Шинели» Гоголя и всех тех «бедных людей», «униженных и оскорбленных», которые заполняют страницы повестей и романов Достоевского. Выходит Пушкин за дворянские рамки и в «Гробовщике», выразительно рисуя в нем быт мелких городских ремесленников.

Но с особенной силой выхода за пределы дворянства связывается в «Истории села Горюхина». Замысел последней был тесно связан с размышлениями и переживаниями Пушкина на сугубо-дворянские темы. Материалом для «Истории» послужили непосредственные впечатления Пушкина от пребывания его в разоренной родовой деревне отца, селе Болдине. Своей историей горюхинской жизни Пушкин хотел продемонстрировать вырождение, упадок богатой дворянской вотчины в результате нерадения помещиков о своем достоянии, их хозяйственной безучастности, отдачи имения в полную власть алчному приказчику. Противоположностью обнищавшей вотчине Белкина, по мысли Пушкина, должно было служить процветающее имение их хозяйственного соседа, деловитого и положительного автора «биографического известия» о Белкине, предпосланного «Повестям» (отсюда и контраст имен: Горюхино и село Ненарадово). Однако в развертывании своего замысла Пушкин далеко вышел за его первоначальные границы. В «Истории села Горюхина» им была пародирована парадная и ура-патриотическая «История государства российского» Карамзина. В жалкой и скудной горюхинской деятельности Пушкиным была, как бы показана изнанка величественной и пышной российской государственности официального правительственного историографа. Село Горюхино под гениальным пером его летописателя выросло в символ всей убогой, темной и забитой крепостной Руси.

В изображении Пушкиным горюхинцев сквозит подчас некоторая ирония, но в общем сочувствие автора на их стороне. Стоит только вспомнить приводимую Пушкиным знаменитую запись помещичьего календаря: «4 мая. Снег. Тришка за грубость бит. 6 –корова бурая пала. Сенька за пьянство бит. 8 – погода ясная. 9 – дождь и снег. Тришка бит по погоде». Такие и подобные места придавали нарочито наивной, бесхитростной и вместе с тем исполненной самого тонкого юмора форме «Истории» характер несомненной политической сатиры. И недаром манеру смиренного горюхинского летописца подхватил и блестяще развернул в своей «Истории одного города» самый сильный русский политический сатирик Салтыков-Щедрин.

Сказанным определяется значение Пушкина в развитии русской художественной прозы. Пушкин явился в полном смысле слова ее основоположником. В своих прозаических вещах он не только дал образцы непревзойденного художественного мастерства, но и утвердил формы реалистической повести, реалистического романа, сделавшиеся основным, насыщенным наибольшим социально-общественным содержанием, обладающими наибольшей силой художественной выразительности формами нашей литературы XIX века.

Дата добавления: 2015-07-16