Кто и зачем “вооружал революцию”?

Кстати, еще раз о переезде Советского правительства в Москву. Сам по себе этот переезд позволил разыграть целый ряд важных комбинаций. Руководство партии и государства ехало двумя поездами. Первым – Свердлов с ближайшим окружением и техническим персоналом. Вторым – Ленин и основная часть правительства. Свердлов прибыл в Москву на день раньше и благодаря этому захватил роль “хозяина” Кремля. Встречал остальных руководителей, распределял для них жилье, кабинеты, ставил на довольствие. А вот Троцкий, наоборот, задержался в Питере. И 10 марта, когда Ленина и его спутников баюкал стук вагонных колес, под председательством Иоффе состоялось заседение “питерской части ЦК”.. После которого Иоффе телеграфировал Владимиру Ильичу: “Единогласно было принято мое предложение о назначении Троцкого народным комиссаром по военным делам… Политическое значение этого назначения неизмеримо, особенно в Англии и Франции, по последним полученным мною сведениям. Настаиваю на немедленном осуществлении этого шага”. Только после этого и Лев Давидович выезжает в Первопрестольную. Не первым поездом, со Свердловым, не вторым, с Лениным, а третьим, личным. В одном вагоне с… Брюсом Локкартом, Джорджем Хиллом и другими сотрудниками британской миссии.

Ситуация с телеграммой Иоффе, казалось бы, явно выходила за рамки партийных уставов и принятых отношений. Какая –то самозваная “питерская часть ЦК” принимает “единогласно”! Какой-то второсортный Иоффе позволяет себе “настаивать”, да еще и “немедленно”. Но Ленин почему-то… соглашается. 14 марта, совершенно неожиданно для многих большевиков, Совнарком назначает Троцкого наркомом по военным и морским делам, он становится председателем Высшего военного совета республики (позже – Реввоенсовета республики). Почему? Ведь Советская власть уже успела обжечься с дилетантами. “Главноковерх” прапорщик Крыленко “выиграл” единственную “операцию” – с убийством Духонина. А в военном деле оказался полным нулем. Матросский вожак Дыбенко покрыл себя “славой” истребления офицеров в Кронштадте, а когда его направили против немцев, драпанул со своими матросиками. Да так драпанул, что их эшелоны сумели найти только под Самарой. Еще один “военачальник” из прапорщиков, Сиверс, “отличился” страшными зверствами на Юге, но разгромить горстку белогвардейцев так и не смог. 2 тыс. добровольцев Корнилова несколько месяцев сдерживали красных, а потом ушли с Дона на Кубань. А таперь, получалось, во главе вооруженных сил ставился еще больший дилетант, ни дня не служиаший в армии и никогда не державший в руках винтовку.

Словом, опять в советском руководстве сработали скрытые пружинки – и очень даже отчетливо сработали. А главная причина назначения отмечалась в телеграмме Иоффе. Связи Троцкого с державами Антанты. Союзники и до Бреста выражали готовность оказать услуги в формировании русской армии, и даже после Бреста не отказались от этого. Под предлогом, что немцы могут нарушить мир. Или, глядишь, сами большевики, когда будут иметь боеспособные дивизии, снова подключатся к войне на стороне Антанты. В военном архиве Франции сохранилась телеграмма военного атташе в России генерала Лаверня верховному главнокомандующему Антанты маршалу Фошу, переданная из Москвы через Мурманск 23 марта. “Троцкий собрал представителей Франции, США, Великобритании, Италии, чтобы просить об организации военной помощи (все обещали помощь). Троцкий обратился ко мне с предложением возглавить эту работу… Итальянский представитель передал в мое распоряжение своих офицеров, представитель Америки пообещал помощь, англичане объявили, что их офицеры уже почти все покинули Россию…”. Фош предоставил своему атташе “свободу действий” и передал ответ для Троцкого: “Я одобряю Вашу инициативу по реорганизации русской армии”.

Помощь действительно стала оказываться. Снаряжением, военной техникой. Робинс телеграфировал в США, что дела идут отлично, и срочно требуется “усиление миссии”, просил прислать десяток американских офицеров для Троцкого [168]. В Румынии находилась большая французская военная миссия, инструкторы, специальные подразделения. Когда стало ясно, что Румыния склоняется к капитуляции, французы и ряд примкнувших к ним румынских частей эвакуировались в Россию. Союзное командование решило использовать их для наращивания оккупационных сил на руском Севере, и Троцкий любезно распорядился, чтобы эти контингенты пропустили в Мурманск. А генерал Лавернь и Садуль некоторых французских офицеров оставили в Москве – инструкторами по вопросам формирования Красной Армии. Да и англичане в стороне не остались. Ближайшим, чуть ли не “неразлучным” советником Троцкого по военным вопросам стал сотрудник МИ-6 капитан Джордж Хилл. Лев Давидович поручил ему возглавить работу по организации армейской разведки и контрразведки. Локкарт докладывал в Лондон, что союзники получали от наркома любую документацию и любые сведения, которые запрашивали [97].

Для усиления британских структур в марте в Россию прибыл и Сидней Рейли. По пути из США он побывал в Лондоне. С ним встретился глава разведки МИ-6 Мансфилд Каминг и принял уже в штатные сотрудники своей организации, Рейли получил чин лейтенанта. Он был направлен в подчинение Локкарта, но имел и особые, специальные инструкции. Заехал в Стокгольм, встречался там с Айседорой Кон – британским агентом, которая работала с Ашбергом. Очевидно, встретился и с прежним своим работодателем Животовским. В России Рейли в окружении Троцкого не “светился”, но установил тесные связи с помощником Льва Давидовича, военным руководителем Высшего военного совета генералом М.Д. Бонч-Бруевичем, стал вполне “своим человеком” в его кабинете. В архивах Британии сохранились донесения Рейли, где он сообщал как минимум о восьми обстоятельных беседах с генералом, не скрывавшим от него никаких секретов и излагавшим самую широкую военную и политическую информацию. В Англии эти донесения оценивались очень высоко, их доводили до сведения руководителей военной разведки, адмиралтейства и МИДа [150].

В Москве находился и старый американский друг Рейли, с которым они всего несколько месяцев назад лихо кутили в нью-йоркских барах – заместитель наркома путей сообщения Беньямин Свердлов. От него лейтенант британской разведки получал не только информацию, а снова закрутил с ним очень выгодный бизнес – по вывозу за рубеж русских ценностей. Вообще связи со спецслужбами Англии установились тесные и вполне дружеские. В сеть Рейли был вовлечен и брат генерала М.Д. Бонч-Бруевича – управляющий делами Совнаркома В.Д. Бонч-Бруевич [150]. Еще один офицер британской разведки, Артур Рэнсом, стал любовником секретарши Троцкого, а потом и женился на ней.

И формирование Красной армии шло под неусыпной иностранной опекой. Сам Лев Давидович в вопросы практического руководства войсками не вникал. Во-первых, не разбирался в этом. Во-вторых, считал себя слишком крупной фигурой, чтобы копаться в “мелочах”. Ограничивался общими указаниями. Но рядом с ним, как уже нередко бывало, “откуда ни возьмись” находились талантливые помощники. Склянский, Смилга, Лашевич и др. А для непосредственного командования и штабной работы стали широко привлекать “военспецов” из офицеров и генералов русской армии. Им, разумеется, не доверяли. И в мае Троцкий отдал приказ о заложниках. На ответственные посты назначались только те офицеры, семьи которых находились в пределах Советской России – и каждый оповещался под расписку, что в случае измены его близкие будут расстреляны. Кроме того, вводился институт политкомиссаров – которые, по мысли Льва Давидовича должны были стать “револьвером, приставленным к виску командира”. Подбором комиссаров занимался Яков Свердлов, ведавший партийными кадрами. И на такие посты часто назначались “интернационалисты”.

Но и русским солдатам новый наркомвоен не особо доверял. Костяком новой армии становились инородцы и иностранцы. Так, в Россию отступили латышские и эстонские части (тех и других обобщенно называли “латышами”). В отличие от русских, они не могли дезертировать и разойтись по домам, поскольку их родина была захвачена немцами. Троцкий принял их на службу, установив высокую оплату золотом. То есть превратил их в обычных наемников. Из них было сформировано 8 полков (позже их стало 16), латышские стрелки стали “гвардией” большевиков. В России находилось и 40 тыс. китайцев – еще царское правительство наняло их для тыловых работ. Теперь и их зазывали за плату служить в Красной армии.

В нашей стране было и 2 млн пленных. Немцев, австрийцев, венгров, хорват. После Бреста их стали возвращать на родину. Но многие к этому отнюдь не стремились, вернуться – значило снова попасть на фронт. В плену уже свыклись с мыслью, что повезло, уцелели – и опять в мясорубку лезть? Но и их приглашали служить у красных. Теперь это не было изменой, Советское правительство стало дружественным для Германии и Австро-Венгрии. Служба большевикам выглядела куда более безопасной, чем французский или салоникский фронт. Охраняй их власть – и сам получишь власть над русскими. Подавляй недовольных, получай денежки, сытно кушай. При случае можно пограбить, вернуться потом домой состоятельным человеком. И записывались в Красную армию, в ЧК. В данном направлении активную помощь Троцкому тоже оказал Свердлов. Широко открыл для иностранцев вступление в партию, по его инициативе при ЦК была создана Федерация иностранных групп РКП (б), первый прообраз Коминтерна. Возглавил ее очень близкий к Якову Михайловичу Бела Кун – угрюмый и мрачный мадьярский еврей, прапорщик австро-венгерской армии.

Но в процессе формирования обновленных вооруженных сил обозначились вдруг и явления иного сорта. Темные и загадочные. По Брестскому договору предусматривалось, что русский флот прекращает боевые действия и должен до конца войны оставаться в портах. Однако главные базы Балтфлота – Гельсингфорс и Ревель, отпали от России. Возникла опасность, что корабли в этих портах будут захвачены финнами и эстонцами. И увести их оттуда было очень проблематично. Весна выдалась поздняя, Финский залив был покрыт льдом, его засоряли многочисленные мины, сорванные с якорей штормами. Тем не менее наши моряки под командованием начальника морских сил Балтики А.М. Щастного сделали невозможное. В неимоверно тяжелых условиях покинули ставшие враждебными базы и несколькими отрядами перебазировали флот в Кронштадт, не потеряв ни одного корабля.

Немцы этому не препятствовали. Флот, запертый в Кронштадте, был для них не опасен. Они вынашивали план “купить” несколько лучших кореблей – т.е. предъявить Советскому правительству определенные условия, и им уступят корабли в ответ на какие-то услуги или в оплату прежних долгов большевиков. Но позже германское командование эту идею отвергло [187]. Использовать русские корабли в ходе Мировой войны все равно было невозможно. Они были уже запущены, требовали ремонта. Для них у немцев не имелось подготовленных экипажей. А после потерь в Ютландском сражении Германия вообще отказалось от активных действий крупных кораблей, сделала ставку на подводную войну.

Но если Германия к сохранению русского флота отнеслась спокойно, то вдруг начал проявлять непонятную активность Троцкий! 24 апреля от имени Наркомата по морским делам он представил в Совнарком доклад, где предлагалось все наши торговые суда на Балтийском море и 8 госпитальных судов передать… английскому правительству. Путем фиктивной продажи их Дании [187]. Это предложение было отвергнуто. Но за ним последовали другие акции, гибельные для флота. После перебазирования в Кронштадт Лев Давидович демобилизовал весь личный состав моряков. И предписал набирать их заново. Как бы уже в другой, красный флот. При этом многие офицеры были “вычищены”, другие сами не захотели возвращаться, ушла часть матросов и унтер-офицеров. Поредевшие команды оказались ослаблены, флот терял боеспособность.

А 3 мая начальник морских сил Балтики Щастный получил телеграмму Троцкого № 126/м, где предписывалось разработать.“план уничтожения военного имущества, запасов, судов, портовых сооружений и т.п.”. Щастный не понимал, что происходит? Никакой угрозы со стороны немцев уже не было! Но 21 мая, в ответ на доклад об обстановке, получил новую резолюцию наркома. Лев Давидович снова ссылался на возможность удара немцев и финнов и запрашивал:“Приняты ли все необходимые подготовительные меры для уничтожения флота в случае крайней необходимости?” Мало того, предписывалось сформировать команды “ударников” для взрывов кораблей. “Ударникам” за выполнение такой задачи предназначалось крупное денежное вознаграждение. И формировать команды требовалось в строгой тайне от других моряков! Щастный еще раз попытался переубедить наркома. 22 мая докладывал:“Ваш ответ на мой 803/оп не подтверждается поведением немцев в отношении Балтфлота… Угроза со стороны морских сил Финляндии не может быть достаточно сильной”. Нет, Троцкий настаивал на выполнении. Запрашивал: “Внесены ли в банк известные денежные вклады на имя тех моряков, которым поручена работа уничтожения судов?”

Щастный понял, что дело нечисто. Только что спасли флот – и вдруг уничтожать его? Он смог предположить только одно – что уничтожения требуют немцы. Писал: “Значит, я должен вербовать этих Иуд Искариотов и обещать каждому тридцать серебреников?” И он спас флот еще раз. Сделать это Щастный мог только одним способом – разгласить секретные инструкции Троцкого. Тогда сами команды будут настороже и не позволят тайно завербованным “ударникам” взорвать корабли. Честный русский офицер это сделал. Вынес распоряжения Троцкого на совещание флагманов, а потом на Съезд делегатов Балтфлота. Они тоже заподозрили неладное, хотя и не знали, чем объяснить такие приказы. Заговорили, что наверное, в Брестском договоре имеется секретный пункт об уничтожении флота.

Однако на самом деле такого пункта не было! Наоборот, до германского командования тоже дошли сведения о том, будто какие-то “анархисты” готовят уничтожение кораблей, и немцы сообщили об этом Ленину [187]. Но ведь простые моряки об этом не знали! Совет Съезда делегатов Балтфлота отправил делегацию в Москву к Троцкому. Ему заявили, что корабли могут быть взорваны только после боя, в безвыходном положении. И что “назначение наград за взрыв кораблей недопустимо”. Лев Давидович ловко выкрутился, разъяснив, будто ничего дурного не имелось в виду. Но из разговора с делегатами он понял, что Щастный, распространив среди моряков информацию, сорвал готовившееся уничтожение флота.

Начальник морских сил Балтики был вызван в Москву “по делам службы” и прямо в кабинете Троцкого арестован. Нарком обвинил его в “контреволюционной агитации” – якобы он, разглашая приказы, хотел таким способом взбунтовать моряков. И лишь на следствии и суде открылось, что взорвать корабли требовали вовсе не немцы! А… англичане. Как показывал сам Троцкий, “ко мне лично не раз приходили представители английского адмиралтейства и запрашивали, предприняли ли мы меры для уничтожения флота”. Выяснилось, что британцы обращались по тому же вопросу к адмиралам советской службы Беренсу и Альтфатеру. “К одному из членов Морской коллегии явился видный морской офицер и заявил, что Англия… готова щедро заплатить тем морякам, которые возьмут на себя обязательство… взорвать суда”. Кто именно обращался, Троцкий, по его утверждению, “забыл”. Но Альтфатер уточнил: “Фамилия английского офицера, упомянутого в показаниях Л. Троцкого – командор Кроми” [187]. Это был британский морской атташе, и уж его-то Лев Давидович забыть никак не мог.

Да, именно Англия была заинтересована в том, чтобы никто не оспаривал ее господство на морях. Не только во время войны, но и после войны. Заинтересована в том, чтобы русские корабли не достались немцам. Но чтобы и у России сильного флота не было. А человека, который осмелился перейти ему дорожку (и помешал выполнить задание зарубежных хозяев) Троцкий позаботился строго покарать. Он специально встречался и беседовал на эту тему со Свердловым, в ведении которого находился Верховный Ревтрибунал ВЦИК. Следователем был назначен Кингисепп, доверенное лицо Свердлова. Специально перед слушанием дела Щастного было принято постановление о смертной казни. Расстрелы “контрреволюционеров” уже шли вовсю, но в судебном порядке смертная казнь еще не применялась. Теперь “упущение” исправили. Специально перел процессом Щастного был утвержден порядок апелляции – обжалование приговоров Верховного Ревтрибунала могло подаваться только в Презилиум ВЦИК. Читай – лично Свердлову. Потому что Президиум он почти никогда не собирал, просто указывал своему помощнику Аванесову, что записать в протокол [182].

Свидетелей, способных дать показания в пользу Щастного, на суд не допустили. Единственным свидетелем был Троцкий. А потом, забыв о роли свидетеля, проник в комнату совещаний Трибунала и обрабатывал судей 5 часов. Это действительно требовалось. Незадолго до того судили Дыбенко за куда более серьезный грех – дезертирство с фронта. И ограничились “предупреждением”. Но Лев Давидович дожал, добился своего. Приговор – “расстрелять… привести в исполнение в 24 часа”. Свердлов апелляцию, естественно, отклонил. А Троцкий запретил вывозить приговоренного куда бы то ни было. Приказал казнить в подвале Реввоенсовета, бывшего Александровского училища. И в 5 часов утра приехал лично – полюбоваться на мертвого врага. Мстил даже трупу, запретив выдавать его родным, велел закопать на территории Реввоенсовета.

Ну а с учетом фактов, вскрывшихся в трагедии Щастного, весьма “мутной” выглядит и история с Черноморским флотом. При оккупации немцами Крыма он ушел из Севастополя в Новороссийск. Но на Кубань начала наступление Добровольческая армия, декларировавшая верность Антанте, и Германия потребовала возвратить корабли в Крым. Официальная версия гласит, что Ленин по радио отдал демонстративный приказ подчиниться, а тайком послал уполномоченного с настоящим приказом – затопить флот. Сам этот приказ от 24 мая вызывает ряд вопросов. В ПСС Ленина он приводится почему-то со ссылкой не на архивный номер первоисточника, а на журнал “Морской сборник”. То есть, журнал не пойми откуда его взял, напечатал, а в ПСС перепечатали? Почему делами Черноморского флота занимался Ленин, а не Троцкий? И если такой приказ действительно существовал, то в чем заключался его смысл? Зачем требовалось топить корабли?

Большая часть Черноморского флота этого не сделала. Выполнила приказ, переданный по радио, и вернулась в Крым. Немцы там корабли отнюдь не захватывали. Они так и стояли на приколе. Много позже, в конце 1918 – 1919 гг, часть из них досталась белым, часть красным… Однако на юг посылали не только “ленинского уполномоченного”. В письме Локкарта Робинсу упоминается, что по просьбе Троцкого туда направили “комиссию британских морских офицеров для спасения Черноморского флота” [168, 187]. В общем, уши росли оттуда же. И можно с достаточной долей уверенности утверждать, что уничтожение эскадры в Новороссийске, произведенное небольшой группой моряков с эсминцев “Керчь” и “Лейтенант Шестаков”, в действительности было организовано этой самой “комиссией”. Конечно же, и оплачено, как предполагалось платить “ударникам”.

То бишь, получается парадокс. “Одной рукой” державы Антанты вооружали большевиков, помогая им создавать армию – а “другой рукой” подрывали мошь России, силясь уничтожить ее флот… Но парадоксы этим не исчерпываются, если задаться вопросом – а против кого формировалась армия? Предполагалось – против Германии и ее сателлитов. Но она в значительной мере состояла из немцев, австрийцев, венгров! В нее было принято около 300 тыс. “интернационалистов”, из них 250 тыс. – бывших пленных. Они составляли 19 % численности Красной армии, были ее ударным ядром [139]. Этот факт отметили даже западные дипломаты. Впоследствии американский генконсул в Сибири Харрис обвинил полковника Робинса в том, что он помогал формировать и вооружать войска из неприятельских подданных. Робинс отделался отговорками, что немцы и австрийцы пошли к большевикам лишь с мая 1918 г. Но Харрис уличил его во лжи и привел доказательства, что Робинс знал о таком составе армии [168]. Против кого же она предназначались? Ясное дело, Антанта помогала создавать ее не против себя. И против Центральных Держав она не годилась. Остается?… Против русского народа.

Дата добавления: 2015-07-16