Творчества как область народной культуры

(на музыкальном и словесном материале)

В современной культурной практике широких слоев населения существует достаточно обширный слой бытового творчества, функционирующий по фольклорному типу. Сюда принято относить, в частности, музыкальное (песенное, инструментальное) и словесное творчество. Это - песни (бытовые, уличные, студенческие, туристские, частично так называемые бардовские песни и пр.), припевки, разного рода устные повествования несказочного характера: предания, современные былички, байки, устные рассказы, анекдоты, слухи, толки и значительная область повседневной речевой стихии. Последняя слагается из относительно устойчивых речевых оборотов, афоризмов, специфических выражений, словечек, реплик, образующих разнообразные жаргоны или арго. Здесь можно обнаружить и достаточно развитые повествования (предания, фабу-латы или сюжетные рассказы), относительно развернутые музыкально-поэтические композиции, например песни-баллады, и достаточно лаконичные тексты: присказки, припевки, поговорки, афоризмы и, конечно, живую разговорную речь.

Такие тексты составляют часть привычного быта. Они спонтанно и естественно бытуют в процессе совместной жизни людей в семье, в социальных группах различного масштаба и типа. Укажем, например, пение для себя, в компании, рассказывание занимательных историй, анекдотов в кругу родственников, друзей, знакомых, доверительное сообщение какой-либо информации в своей социальной среде устным путем.

Такое творчество мозаично и неоднородно. Оно аккумулирует в себе разнородные элементы (сюжетно-содержательные, образные, стилистические и пр.), идущие как от профессионального искусства, массовой культуры, так и от классического фольклора и тем самым попадает как бы в промежуточное культурное пространство. Смешение разнородных элементов, эклектичность, промежуточность бытового культурного творчества, по всей вероятности, способствовали тому, что до недавнего времени оно мало привлекало внимание исследователей как нечто незначительное, несамостоятельное, «самодельное»,

безусловно, уступающее профессиональному искусству и классическому фольклору. В результате целый культурный пласт оказался слабо изученным, недостаточно зафиксированным, а это привело к утрате многих современных бытовых текстов и неполноте наших представлений о культуре в разных ее формах.

На сегодняшний день, т.е. в конце XX столетия, можно назвать сравнительно немного опубликованного текстового материала, а также научных работ, посвященных бытовому творчеству, хотя интерес к нему возрастает. В 90-е годы XX в. появляются издания самих текстов, рассчитанные нередко на массового потребителя, например, массовые издания песен, анекдотов на самые разные темы, тостов и др.⁷¹ Отнюдь не всегда такие тексты собраны профессиональными исследователями. Добровольными собирателями оказываются как любители, так и случайные люди, порой преследующие практические и даже коммерческие цели. Это затрудняет их изучение, поскольку не всегда можно установить источники таких текстов, время и среду их бытования и пр. Появляются публикации в специальных сборниках, в периодической печати. Чаще всего их авторы (филологи, фольклористы, искусствоведы, историки культуры и пр.) исследуют конкретные тексты, отдельные жанры, виды бытовой неспециализированной культурной практики. Их внимание обращено чаще всего на тексты как таковые, их структурно-содержательные особенности. Наряду с таким, традиционно гуманитарным подходом, возрастает потребность в изучении бытового творчества в контексте современных социокультурных процессов, его функционирования в обществе, культуре, т.е. с культурологической точки зрения.

Социальная и профессиональная дифференциация населения увеличивает многообразие типов образа жизни, ценностных ориентации разных слоев населения. Это накладывает отпечаток на бытовое творчество. Возрастает подвижность образно-символических структур, лексики (в широком смысле), структурно-содержательных стереотипов. Меняются как сами культурные тексты, так и условия и весь социально-культурный контекст.

Бытовые формы народного творчества все же продолжают существовать в современном поликультурном пространстве, в эпоху высокоразвитых информационных технологий, широкого распространения профессионального искусства, массовой культуры. Следовательно, продолжает существовать потребность в комплексном, синкретическом (в основе своей внера-

циональном) осознании действительности. Поэтому, исходя из принятой в данном исследовательском коллективе концепции народной культуры (гл. 1), целесообразно рассматривать бытовое музыкальное и словесное творчество не только и, вероятно, не столько с позиции специфики бытовых культурных текстов, но и с точки зрения их социально-культурной принадлежности, характера и состояния социально-культурного контекста, социальной среды, механизмов бытования в ней подобного рода текстов, а также с точки зрения их роли, социальных функций в современных условиях.

5.1. Бытовые культурные тексты какфеномен народней

культуры

Традиционная народная культура прошлого нормировала, регламентировала все сферы жизни, весь жизненный уклад социального целого: семьи, сообщества, общины, нации (см. гл. 1). Современная неспециализированная культурная практика - это частная сфера, неотъемлемая часть обыденной жизни всех социальных групп, слоев, общностей, важный пласт общественного сознания, хотя и не охватывает всю их жизнедеятельность. Здесь формируется повседневный опыт, мир чувств, подчас интимных, мир представлений, близких и понятных каждому человеку, иногда собственная система ценностей, верований, обычаев, стереотипов поведения, имеющих хождение в различных социальных средах, субкультурах. Все это аккумулируется, закрепляется в разного рода текстах (вербальных, интонационно-мелодических, пластических, иконичес-ких и пр.), которые наполняют повседневность.

В незатейливых, часто наивных, шероховатых текстах, например, песнях, запечатлен огромный пласт человеческих судеб с их горестями, радостями, обидами, надеждами, житейскими драмами. Это и песни-истории, песни-рассказы, песни-исповеди о любви и ненависти, верности и изменах, о доблести и преступлениях. Так, в песне «Судили девушку одну» развертывается душераздирающая история о девушке, которая «была юна годами», в отчаянии убила неверного возлюбленного, а сама умерла во время суда «и приговор в руках судьи так недочитанным остался». Мелодия песни построена на пронзительных интонациях «жестокого» романса. В таких текстах немало историй о свиданиях, разлуках, о несостояв-

шейся любви («На бульваре Гоголя», «Сиреневый туман» и др.). В песнях без отчетливо выраженной сюжетной линии смысловая нагрузка ложится на мелодию, имеющую обычно яркую эмоциональную окраску, как, например, в песне «В нашей жизни что-то не в порядке, мы с тобой всегда чего-то ждем...». В ней проникновенная мелодия словно завораживает, обволакивает светлой грустью незамысловатый текст.

Персонажи многих уличных, бытовых, блатных песен -благородные ковбои, отважные моряки, пираты, а также беспризорники, уголовники, бродяги и др. маргиналы - как бы противопоставляются обыденности. Они попадают в коллизии, где реальность переплетается с вымыслом, фантастикой, обильно приправленными экзотикой («Юнга Билл», «Джон Грей», «Шумит ночной Марсель» и др.), что в определенном смысле поэтизирует эту реальность. Здесь разыгрываются сверхъестественные трагедии, здесь стреляются, травятся от неразделенной или поруганной любви, кровью смывают оскорбления. Нередко тексты песен, сюжетика приобретают юмористический оттенок («Жил-был великий писатель граф Лев Николаич Толстой...», «Одесский учитель танцев» и т.д.).

В коротких смешных анекдотах, подчас, метко схвачены человеческие характеры, те или иные жизненные коллизии, которые случаются в семье, на улице, в транспорте, в школе и т.д. Так, дочь спрашивает отца: «Папочка, тебя била когда-нибудь твоя мамочка?». «Нет, только твоя». Впрочем, эти истории не замыкаются пределами семейно-дворово-уличного пространства, они могут затрагивать политические, морально-нравственные, правовые и пр. темы, но эти темы преломляются в обыденном сознании, перерабатываются им. Например, задается вопрос: «Какие результаты достигнуты в России благодаря кредитам МВФ?» Ответ: «Они вызвали строительный бум... на Лазурном берегу».

Как уже говорилось, бытовые тексты уходят корнями как в специализированную культуру, профессиональное искусство в его «высоких» и массовых вариантах, так и в традиционную фольклорную культуру прошлого, а также в различные современные субкультуры, которые сформировались в разных социальных средах. Это приводит к эклектичности таких текстов, смешению в них разнородных элементов. Так, в бытовых песнях можно обнаружить мелодические обороты и даже целые мелодии авторского происхождения. Например, шуточ-

ная песенка «Дан приказ по партам бегать» поется на мелодию «Дан приказ ему на запад». Достаточно отчетливо просматриваются интонации песен-романсов («Судили девушку одну», «Девушка из маленькой таверны» и др.), фольклорные и фольклоризированные напевы, чаще всего городского происхождения («На муромской дорожке...», «Когда б имел златые горы» и пр.) бытуют с разные словесными текстами. Некоторые расхожие байки, анекдоты почерпнуты у известных сатириков (Жванецкого, Петросяна и др.). В то же время порой можно услышать и преданья старины глубокой, и стародавние пословицы, поговорки. Причем, разнородные элементы в бытовых культурных текстах переплетаются, подчас причудливо, образуя некое мозаичное целое, где не всегда просто проследить истоки элементов, его составляющих, их принадлежность к различным социокультурным средам, традициям, направлениям. Наличие «вливаний» со стороны профессионального искусства, массовой культуры признается достаточно бесспорным на семантическом, структурно-содержательном, зна-ково-символическом и пр. уровнях. Так, считается общепризнанной литературность частушечных, песенных, песенно-роман-совых текстов. Ее видят, например, в силлабо-тоническом характере, наличии рифм, особенностях лексики, образном строе. Если обратиться к интонационно-мелодической стороне, то достаточно отчетливо проступает ладово-тональный фундамент, идущий от западно-европейской системы музыкального мышления, сложившегося в специализированном музыкальном творчестве: скажем, мажоро-минорный склад, опора на основные гармонические функции (аккорды) и т.д. В целом современная мелодика бытового назначения, особенно в городе, в значительной мере питается интонационным материалом, поставляемым профессиональным творчеством. В ней значительное место занимает популярная массовая продукция, которая благодаря экспансии СМИ влияет на формирование повседневной звуковой среды. Эта среда основана на привычных, достаточно легко узнаваемых мелодических оборотах. В данном случае можно говорить об общеупотребительности, освоенности на личностном и групповом уровне знаковой символики, образов и образцов в пределах достаточно обширного социального поля, включающего разные социальные группы, слои, сообщества. Следовательно, есть основание относить названные тексты к культуре народной в том смысле, как она понимается в данной работе.

Гораздо менее очевидны в современной бытовой народной культуре корни, идущие от исторических традиций, от народной культуры прошлого. Они глубоко скрыты, чему способствуют многие факторы: иная, отличная от аутентичной среда бытования, иной жизненный уклад, усиление межкультурных контактов: между социальными слоями, группами, субкультурными образованиями, национально-этническими общностями, и, следовательно, сужение ареала функционирования исторических традиций. В этих средах складываются свои элементы норм, ценностных представлений, особенности общественного (группового) сознания, в т.ч. обыденного. Все это «расшатывает» традиционные типовые схемы, стереотипы, способствует проникновению современных новообразований. Таким образом, традиционно-фольклорные корни «заслоняются» современным событийным, предметным и пр. антуражем, разнородным языковым облачением: словесным, ритмоинтонацион-ным и пр., о чем речь пойдет ниже.

Неявные очертания традиционной основы, ее латентность явились причиной того, что ряд исследователей придерживается точки зрения, согласно которой вообще отрицается преемственность между традиционным классическим фольклором и современным массовым бытовым творчеством⁷². При этом допускается лишь сходство некоторых деталей. Например, указывается на наличие в современных бытовых текстах (как и в фольклорных) неких таинственных существ (привидений, духов леса, дома и пр.), иными словами, низшей демонологии, «нехороших мест» (домов, подвалов), являющихся пристанищем нечистой силы.

Тем не менее, бытовой пласт современной народной культуры, несмотря на современность семантики, прорастание в него содержательных, «языковых» и пр. элементов профессионального искусства, массовой культуры, в основе своей тра-диционен. Но эта основа не лежит на поверхности. Во-первых, она проявляется в том, что опыт, накопленный в повседневной жизни сообщества (группы, социального слоя), аккумулируется, закрепляется, передается из поколения в поколение в относительно устойчивых схемах, стереотипах, составляющих основу традиции как таковой. Во-вторых, многие стереотипы, схематические конструкты, даже стилистические приемы проистекают из исторических традиций, классического фольклора. В-третьих, они становятся общепризнанными и принятыми в социальных средах разного масштаба.

Трудности в изучении данного вопроса во многом обусловлены неоднородностью современных бытовых жанровых

форм, их относительно слабой каноничностью. Тем не менее, в ряде бытующих сегодня текстах (байках, «страшилках», анекдотах и др.) просматриваются некоторые относительно устойчивые приемы повествования, своего рода «общие места». Например, зачины типа: «жила-была девочка (старуха)...», «в одной квартире жила семья...», «в темном-темном подвале...» и пр. издавна знакомы и привычны.

Глубинная традиционность бытового мелоса проявляется в том, что он формируется как совокупность относительно устойчивых, повторяющихся структурно-смысловых, интонационных комплексов, попевок, а также популярных, привычных в разных социальных средах мелодических оборотов, относительно законченных напевов, часто авторского происхождения («жестокие романсы», «Калинка», «Катюша» и др.), о чем говорилось выше. Эта совокупность составляет своего рода «интонационный словарь», где накапливаются типовые рит-мо-интонационные, структурно-содержательные, элементы, как бы «строительные ячейки» (но не формулы), на которых основывается бытовая мелодика в различных социокультурных средах (молодежных, подростковых, уголовных сообществах и др.). В основе своей они содержат реликты традиционного национального мелоса, но переработанного, переосмысленного в контексте современного массового музыкального мышления. Такие типовые элементы облегчают усвоение напевов, их узнавание, воспроизведение в повседневном обиходе.

В целом, в бытовом творчестве стереотипы проявляются чаще всего на достаточно общем уровне, т.е. в общих сюжет-но-тематических схемах, структурных построениях, мотивах, которые по-разному реализуются в разных видах и жанрах (гл. 2, 3). Такова, например, сюжетика, связанная с героическими (богатырскими) подвигами во имя Отечества, с чудесными и даже сверхъестественными превращениями героя, которыми изобилуют аутентичные и современные повествования (предания, устные рассказы и пр.). Подобные сюжеты активизируются в периоды серьезных социальных потрясений. Так, знаменитый партизанский командир Ковпак, герой многих устных рассказов, преданий, песен времен Великой Отечественной войны, наделяется почти волшебной способностью становиться невидимым, если за ним устраивается погоня. Он может появляться одновременно в нескольких местах⁷³. Необычно и чудесно превращение «свадебного» поезда в боевой отряд, внезапно нападающий на фашистов. В таких текстах явственно

проступают параллели с традиционной сказкой, эпосом, преданием. Однако традиционные схемы погружены в современную социальную среду (среды), в контекст сегодняшних социокультурных реалий. Свидетельство тому: включение вполне современных действующих лиц (генерал Панфилов, маршал Жуков, космонавты и пр.), социально-значимых на сегодняшний день событий (Великая Отечественная война, освоение космоса, покорение неприступных горных вершин и т.д.). Живучесть подобных традиционных (героических, патриотических и др.) сюжетов, вероятно, в том, что ценности, образцы отвечают современным жизненным реалиям, вечным, вневременным идеалам.

Бытующие в повседневной жизни устные тексты могут иметь давнее происхождение. Например, в Санкт-Петербурге до сих пор рассказывают о призраке Михайловского замка, где был убит император Павел I, о знаменитых питерских памятниках⁷⁴. Зато вполне современен сюжет о снайпере-фантоме, оставляющем в стеклах близ Финляндского вокзала круглые отверстия с оплавленными краями. Этот феномен до сих пор не получил сколько-нибудь убедительного объяснения⁷⁵ и потому несет в себе оттенок таинственности, необычности, так свойственный многим питерским преданиям, байкам.

Как и в старину, жизненное пространство наших современников, в т.ч. горожан, «заселяется» разного рода демонологическими существами, которые вторгаются в их повседневную жизнь, нарушая ее привычное течение. Они находятся как бы рядом с человеком, иногда вредят, иногда помогают, а то и просто пугают. То, что они называются полтергейстом, кар-лсонами, инопланетянами, а порой предстают вещами-демонами (Черная рука, Черные занавески, телевизор и пр.) не меняет сути дела. Это по существу живая традиция, современная демонология, функционирующая в быту разных социальных слоев (групп, общностей) России конца XX в., принятая ими, вошедшая в повседневность, ставшая фактом обыденного сознания.

Вполне традиционно сегодня и рассказывание анекдотов, баек, слухов, произнесение тостов, использование арготизмов. Так, в современных тостах у разных народов, как и в прошлом, традиционно прославляются виновники торжества, хозяева дома, высказываются наилучшие пожелания с учетом их профессионально-статусных, образовательных и пр. признаков, используются неожиданные противопоставления, параллелизмы. Однако традиционные схемы, сюжетные построения, неожиданные аналогии «живут» в культурной практике се-

годняшнего человека. Они погружены в современные социокультурные реалии, в т. ч. повседневные, как, например, в следующем тексте. Однажды пчела спрашивает змею: «Почему, когда я укушу, я умираю, а когда ты укусишь, то умирает укушенный?» Змея отвечает: «Мой укус профессиональный», так выпьем же за профессионализм⁷⁶.

В анекдотах, т.е. занимательных, с неожиданными сюжетными поворотами коротких текстах также нетрудно обнаружить сюжетные схемы, своего рода «общие места». Не случайно Б.Н. Путилов высказал мнение о том, что многие анекдоты, рождающиеся в наши дни, продолжают линию, идущую от знаменитых баек про пошехонцев. На Урале, например, записан следующий текст, где речь идет о жителях современной Нижней Салды: они грядки бетонируют, на воробьев носки надевают, чтоб крышу не царапали, телеантенны краской красят, чтобы изображение цветным было..., и хвастаются, будто их рельсы во всем мире знали, когда остальные уральцы еще лапти плели⁷⁷. При этом нередко происходит вполне традиционная инверсия («перевертывание») свойств действующих лиц (литературных, телегероев и др.), когда положительные персонажи утрачивают свои исконные качества, превращаясь в собственных антиподов. Так, наивный и добрый телеперсонаж Чебурашка в анекдотах становится равнодушным и агрессивным, когда, например, угрожая рогаткой своему другу крокодилу Гене, кричит: «Руки вверх, сопля зеленая!»⁷⁸

Это продолжает традицию, как и пародирование действующих лиц (реальных и вымышленных), их оглупление, гипертрофирование комичности ситуаций. Достаточно напомнить анекдоты о Василии Ивановиче, Штирлице и др. На наличие пародирования в эпическом фольклоре указывает Б.Н. Путилов⁷⁹.

В то же время существуют бытовые формы, где традиционные корни особенно латентны и проявляются весьма опосредованно, что затрудняет их обнаружение. Это относится, прежде всего, к так называемому «черному юмору». Его истоки некоторые исследователи видят только в профессиональной литературе. При этом называют В. Буша (конец XIX в.), Д. Хармса, обэриу-тов⁸⁰. В качестве обоснования указывают на стилистическую изощренность текстов указанного типа, парадоксальность, нарочитую иррациональность их образно-содержательной канвы. В таких «садистских частушках», стишках («ужастиках»), родители не защищают, не оберегают, а истязают детей, а те платят им тем же:

«Бабушка внучку из школы ждала, Цианистый калий в ступке толкла. Дедушка бабушку опередил, Внучку к забору гвоздями прибил»⁸¹.

Конечно, литературные вливания здесь очевидны, но на «черный юмор» со всеми его ужасами (убийствами, членовредительством и пр.) можно посмотреть как на «смеховой двойник» прежней (фольклорной) страшилки, сказки. Ведь ужасное, жестокое издревле присутствует в историческом (традиционном) фольклоре (быличках, легендах, сказках), где происходят ужасные деяния, где нечистая сила нередко выступает в страшном обличье.

При этом в современном быту, в современном обыденном сознании не могут не происходить изменения в смысловом наполнении, казалось бы, традиционных стереотипов, символов. Например, наводящие ужас эпизоды, когда некто, скажем, братья царевича не просто убивают его, но тело расчленяют на куски, уходят корнями в языческий обряд инициации. Согласно ему, реальный подросток, проходя через тяжелые, подчас мучительные, испытания, даже воображаемую смерть, словно восстает из мертвых обновленным. Тем самым он переходит в категорию взрослых членов племени, рода. Подобные деяния в современных «страшилках» утрачивают ритуально-магический, мифологический смысл, переосмысливаются в соответствии с сегодняшними реалиями, с сегодняшними принятыми в обществе (сообществе, группе) нормами, представлениями о добре и зле, о преступлении и наказании.

В наши дни мало кто помнит изначальный смысл песни-игры в каравай. Она восходит к свадебному обряду, когда на фоне символического брачного союза девы и змея («сидел Ящур под ореховым кустом»), сулящего богатство, открываются имена вступающих в брак⁸². Подобные изменения являются результатом социально-культурных трансформаций, глубоких перемен в общественном сознании (т.ч. в обыденном), перемен в ценностных ориентациях, идеологии. В конечном итоге они восходят к изменениям в социальной среде, ее расслоению, усложнению и т.д.

Современное поликультурное пространство многослойно и неоднородно, поскольку в реальной жизни формируются различные типы субъектов (носителей) культуры, в т.ч. бытовой. Они различаются по многим признакам: половозрастным, социально-образовательным, социально-статусным и пр. В разных

социальных образованьях формируются различия в образе жизни, привычках, представлениях. Соответственно многослойной и неоднородной становится бытовая культура. Человек в таких условиях неизбежно попадает в разные социокультурные среды: в семье, во дворе, в кругу друзей, коллег и т.д. Тем самым он впитывает и аккумулирует разные культурные образцы, смыслы, представления, разные традиции. Такой человек может петь песни, рассказывать анекдоты, байки и пр. разной социокультурной принадлежности. Подобное смешение культурных направлений, культурных сред является следствием относительной открытости социальных групп, слоев, хотя в современном обществе есть образования, тяготеющие к разной степени замкнутости (ограничению рамками своего клана, группы).

Таковыми могут быть по тем или иным причинам оказавшиеся в относительной изоляции армейские подразделения, особенно отряды пограничников, группы геологов, альпинистов, археологические и пр. экспедиции, а также сообщества, сознательно стремящиеся к замкнутости. К этим последним относятся, как правило, субкультурные образования: воровские кланы, некоторые подростковые группы вроде объединения болельщиков «Спартака», некоторые маргинальные группы, в которые попадают люди, как бы выпавшие из социально-статусной структуры общества. Здесь можно назвать бомжей, беспризорников, наркоманов и др., ранее - хипповские, пост-хипповские сообщества. В них также складываются свои правила поведения, взаимоотношений с себе подобными и «чужими», свой образ жизни, свои культурные тексты, свои творческие направления, свое речетворчество.

Например, устные тексты («телеги») хипповских и пост-хипповских объединений, еще недавно широко распространенных среди молодежи и в своем массовом варианте входящих в народную культуру, пронизаны образно оформленными морально-нравственными и идеологическими принципами, правилами взаимоотношений между различными категориями членов объединений: элитой, новичками, средним слоем. В них также зафиксированы нормативно-ценностные установки как вневременные, намеренно противопоставленные официальным, где во главе угла стоят ненасилие в самом широком смысле, свобода, естественность, вселенская любовь ко всему сущему, равнодушие к материальным благам. В данной среде сформировалась своя символика, маркирующая членов сообщества, как бы отделяющая «своих» от «чужих». Это и условные знаки-символы,

символические украшения («феньки»), свой жаргон, насыщенный англицизмами, понятный в полной мере «своим». Здесь «хай-растый» означает волосатый, «на флэту» понимается, как быть у кого-то дома и т.д.⁸³ Для вхождения в такую субкультуру, адаптации в данном сообществе, осознания своей причастности к нему требуется усвоение ее нормативов, правил, стереотипов.

В солдатской среде также складываются свои «правдивые истории», анекдоты, байки, свои арготизмы. Например, солдата весеннего призыва называют «фазаном», осеннего «муравьем». В торгово-предпринимательских, часто криминализированных кругах «Зарядить клиента» означает обещать заплатить и обмануть⁸⁴.

Однако закрытость тех или иных социальных групп, сообществ относительна, а их границы проницаемы, что позволяет устным текстам циркулировать в разных средах и промежутках между ними благодаря «утечке информации». Возможно, конечно, что шутки, афоризмы, армейские, тюремные и пр., за пределами своей социальной среды теряют часть шарма, семантического ареала. Но многое в песнях, жаргонах достаточно адекватно воспринимается и приживается в различных социокультурных средах. Скажем, коллизии, связанные с неуставными отношениями, служебной иерархией в армии, взаимоотношениями, распределениями ролей в воровской шайке. Не случайно блатные песни охотно поются среди интеллигенции, студенчества, подростков. Возможно, в них видят извечную мечту по безоглядной воле, по бескрайним просторам. Подкупает их распевность, интонационно-мелодическая «пронзительность». Анекдоты разной групповой, субкультурной принадлежности рассказывают («травят») в НИИ, в государственных учреждениях, на предприятиях, во дворах, в учебных заведениях и т.д.

Большинство людей, к какому бы социальному слою они ни принадлежали, понимают и принимают такого рода песни, байки, анекдоты, понимают значение жаргонных словечек вроде: стипуха, абитура, мент и др., хотя и не входят в соответствующие сообщества, группы. В последнее время многие арготизмы, бытовые тексты вошли в обиход СМИ и при их содействии получили широкое хождение. Это еще одна проблема, связанная с современными механизмами, обеспечивающими сохранение, передачу от поколения к поколению бытовых форм песенно-музыкальной и словесной творческой практики.

5.2. Функционирование бытовых текстов

Реальное функционирование бытовых форм музыкального (песенного, инструментального) и словесного (прозаического, стихотворного) творчества в современных условиях в значительной степени совершается по традиции, фольклорным способом, т.е. посредством устной передачи текстов, вербальных и невербальных непосредственно из уст в уста, от знатока к неофиту, от мастера к ученику. Однако современный человек не отказывается от тех возможностей, которые дает цивилизация: письменность, высокий уровень технических возможностей, обеспечивающих фиксацию, хранение, тиражирование и широкое распространение образцов массового бытового творчества. Аудио и видеозаписи, песенники, публикации сборников, использование периодики, тетрадки с текстами полюбившихся песен, зарисовки и тексты в альбомах, дневниках прочно вошли в повседневный обиход, в быт, что вносит новые штрихи в традиционные механизмы.

Благодаря современным техническим новшествам стало возможным получить культурную информацию, минуя реального носителя, естественную среду. Это может по-разному повлиять на среду бытования, на сами тексты. В современных условиях появляется возможность максимально точно зафиксировать тот или иной текстовый вариант, многократно его тиражировать, сохранять, распространять в самых широких масштабах. Однако в реальном, живом функционировании в процессе непосредственного общения такие тексты неизбежно «обрабатываются» групповым сознанием, переосмысливаются, дополняются мимикой, жестами и пр.

Тем не менее, письменность, новые технические средства вносят свою лепту в современное функционирование бытового творчества. Во-первых, они способствуют расширению, пополнению репертуара разных типов носителей бытового творчества за счет печатных изданий, аудио и видеозаписей, СМИ. Причем, эти носители, черпая новые тексты (песни, анекдоты, афоризмы, байки), включая их в разные повседневные ситуации в семье, в обществе друзей, в близком социальном окружении, вводят их в естественную среду, в сферу совместных действий. Во-вторых, зафиксированные тексты можно читать ради интереса,

развлечения, слушать, смотреть на досуге записи, не включаясь в традицию. Сами же тексты, тем или иным способом законсервированные, сохраняемые, приобретают характер культурного наследия и могут стать объектом специального изучения. Так происходит в последние годы с анекдотами, преданиями, песнями и пр. жанровыми разновидностями бытового творчества.

Но все технические новшества не вытесняют изначального, изустного способа передачи бытовых культурных текстов, присущего народной культуре вообще, в частности, бытовой. Именно он позволяет передавать то, что не поддается точной фиксации, т.е. эмоциональное наполнение, неоднозначность высказывания, особую прелесть живого общения. Поэтому совместное пение, рассказывание баек, «правдивых» историй, анекдотов «на миру» неизменно сохраняет свою значимость и привлекательность.

Изустный способ бытования неразрывно связан, как уже говорилось, с многообразием интерпретаций, многозначностью (см. гл. 2). Функционирование, воспроизведение текстов бытового пласта современной народной культуры, как и в фольклоре в прошлом, не является тиражированием копий какого-либо образца, но его вариантами. Эти варианты, равнозначные по отношению друг к другу, запечатлевают личностные особенности певца (рассказчика), несут на себе печать его жизненного опыта, эмоционального состояния, характера воображения, творческой фантазии, ситуации исполнения, характера аудитории. Например, в сборник «В нашу гавань заходили корабли» включено шесть вариантов песни «Маруся отравилась», поскольку составители ни одному из них не могли отдать предпочтение.

В процессе циркулирования в разных социальных средах слухи, толки, анекдоты, устные рассказы обрастают специфическими деталями, подробностями, подчас многочисленными, которые могут даже внести изменения в сюжетную канву. Следовательно, данный пласт современной народной культуры постоянно подвергается, как и в традиционной народной культуре, своего рода отбору, «отбраковке», корректировке. Поэтому одни детали, сюжетные повороты, художественные приемы, персонажи закрепляются, сохраняются в коллективной практике, другие забываются, третьи трансформируются в соответствии с изменениями в культуре, общественном сознании. Так, известный анекдот о манерах новоиспеченного представителя элитарного социального слоя (аристократа, джентльмена) обрел новый облик и вновь получил хождение, поменяв джентльмена на «нового русского». (В какой руке

этому последнему надлежит держать вилку, если в правой руке у него котлета?). И уже в таком виде он получил широкое хождение в 90-е годы в разных социальных группа как «присвоенный» ими, став фактом современной народной культуры. В разное время, в разных ситуациях, с разными персонажами всплывает сюжетный стереотип анекдота, построенный на сопоставлении двух новостей, плохой и хорошей.

Большинство устных бытовых текстов распространяются и передаются из уст в уста как анонимные. Это обнаруживается даже в тех случаях, когда авторы известны и авторские образцы зафиксированы и вошли в оборот СМИ, но для общественного сознания, включая обыденное, это несущественно и авторство как бы «размывается». Поэтому можно назвать немало популярных, «общеупотребительных» песен, которые имеют авторов, но в массовой повседневной практике их чаще всего не помнят. Мало, кто знает авторов таких достаточно популярных песен, как «Гренада» (муз. В. Берковского, ел. М. Светлова) или «Ой-ой-ой, я молоденька девчоночка» (ел. и муз. А. Дулова). Да и широко известная «Катюша» жила и продолжает жить своей жизнью, оставив автора как бы за скобками. Изменения, претерпеваемые текстами, когда они функционируют по фольклорным законам, как и в традиционной народной культуре, как правило, не являются их искажением. Это есть результат сотворчества группы, может быть, и поколений. Бытовые тексты меняются в соответствии с изменениями социокультурных условий, образа жизни, обыденного сознания, жизненных потребностей, в конечном итоге, с переменами в народной культуре. Об этом свидетельствует, например, появление в песнях новых интонационных оборотов, идущих от массовой культуры, авторской песни, поп-рока, в словесных текстах отклика на актуальные события, включение современных персонажей (налогового инспектора, банкира, киллера и др.). Иначе они уходят из употребления и забываются.

Особенно подвижна и изменчива повседневная речевая стихия. Она, как стремительный поток, постоянно меняет облик, направления, впитывает все метаморфозы современных социокультурных процессов. В сменяющих друг друга словечках, арготизмах, афоризмах проявляется дыхание времени, отражаются идеологические парадигмы, достижения науки и техники, политические перипетии, информация о которых широко распространяется по официальным и неофициальным

каналам. Поэтому не удивительно, что появление таких выражений, как: «Напряги ментал, придурок», «Я тебе чакры-то прочищу», «Хмелеуборочная машина» (вытрезвитель) и т.п. стали возможными именно в XX в. Подобного рода динамизм, изменчивость свидетельствует о необходимости своевременной фиксации, в конечном итоге, сохранении таких, весьма важных составляющих современной народной культуры, как живое повседневное творчество разных видов и жанров.

Однако живучесть бытовых музыкальных и словесных форм народного творчества, народной культуры заключаются не только в их соответствии жизненным реалиям, состоянию общественного сознания, обыденного мышления, индивидуального, группового, массового, но и в том, какое место они занимают, какую роль (роли) играют в общественной жизни, включая повседневную.

5.3. Социальные функции бытового музыкального и словесного творчества

Каково место бытового слоя современной народной культуры в современной общественной жизни, почему бесхитростные песенки, незатейливые анекдоты, разноречивые сплетни, слухи не вытесняются в современном мире профессиональным искусством, в т.ч. массовой культурой, мощными информационными потоками, которые обрушивают на людей СМИ? На этот вопрос нет однозначного ответа. Здесь речь пойдет не об одной, а о совокупности, некоем множестве ролей, функций. Это множество целесообразно рассматривать с позиции их значимости (вклада) для общества, личности, культуры.

Как в прошлом, так и в настоящем для нормального существования некоей общности как социального целого необходимо включение в него индивидов, укрепление социальных связей, интеграция людей, их объединение в рамках группы, сообщества, социального слоя, т.е. социализация и интеграция. Социализационно-интеграционный процесс, в котором заинтересовано сообщество, осуществляется в разных сферах деятельности человека, в т.ч. в повседневной жизни, в быту, где значительное место занимают различные формы бытового творчества, циркулируют различные культурные тексты (вербальные, интонационные, иконические и пр.). Такие тексты фиксируют, сохраняют и транслируют образцы, смыслы, представ-

ления, нормы, сложившиеся в повседневной жизни конкретной малой социальной группы, общности, аккумулируя также образцы и ценности более широкого социального масштаба.

Интеграционный процесс инициируется многими факторами, действующими в разных сферах общественного бытия, в т.ч. в обыденной жизни разных слоев (групп) населения. Различные виды совместной деятельности, включая повседневную культурную практику, могут способствовать консолидации людей, укреплению социальных связей. Совместное пение, рассказывание в узком кругу занимательных историй, анекдотов и пр., порождает атмосферу соучастия, сопричастности к некоему общему деянию, к общему эмоциональному настрою. Это объединяет, сплачивает, способствует вырабатыванию навыков координировать свои действия с поведением других участников (например, пение в «тон»), чувствовать и учитывать их реакцию.

Подобная, интеграционная роль особенно явственно проявляется в песенной практике, совместном пении. С очевидным удовольствием поются самые разные песни (романсы), в т.ч. такие, где словесные тексты не содержат отчетливо выраженной сюжетной линии, не несут особой смысловой нагрузки. Здесь могут оказаться песни уличные, блатные, туристские, авторские (КСП). Например, «Фонарики», «Чемоданчик», «Расцвела сирень в моем садочке» и др. В таких песнях, предназначенных для «компанейского» пения в дороге, на вечеринке, главное не только, а, может быть, не столько глубокий содержательный смысл, сюжетика, но общение с себе подобными, эмоциональная отзывчивость, возможность почувствовать принадлежность к своей родственной среде, ощутить эмоциональное единение всех поющих, общность отношения у юмору. В такого рода «общительности», объединяющей силе сопереживания, видимо, заключается секрет их значимости, их живучести.

Единение, сплоченность способствуют в свою очередь осознанию принадлежности к какой-либо общности, иными словами, социально-культурной идентификации, самоидентификации. Это особенно важно в современном обществе с ослабленными или даже разрушенными социальными связями: родственными, соседскими, дружескими и пр., которые имеют преимущественно непосредственный характер. Такое осознание может формироваться и формируется в повседневной жизни, в непосредственном общении, где не последнюю роль играют бытовое культурное творчество. Некоторые фольклористы иногда

называют данную роль (функцию) «локальной приуроченностью».

Локальная приуроченность, социальная идентификация проявляется в разных видах и жанрах бытового творчества, в т.ч. музыкальном и словесном. Достаточно явственно она выражается по отношению к локально-территориальной общности. Так, некоторые конкретные детали в текстах подчас понятны и имеют особое значение только для местных жителей. В Питере, например, записаны занимательные, считающиеся достоверными истории, предания о чудесном возникновении города, о всемирно известных питерских памятниках Петру I, Екатерине II и др., о Зимнем дворце, о вполне современном снайпере-фантоме, о чем уже говорилось выше. В старинном Городце, который в народе не без гордости называют Малым Китежем, рассказывают, что в давние времена, в период нашествия мордовских князьков, разверзлась земля и поглотила скит и укрывшихся в нем иноков. Сверху, на месте скита, забили ключи и появилось озеро. Один из старожилов вспоминает, что еще в 30-е годы, когда он, будучи ребенком, чуть не утонул в этом озере, со дна его якобы подняла женщина, сидевшая на паперти затонувшего скита⁸⁵.

На Урале свои персонажи, свои объекты повествований. Там рассказывают о хозяевах гор (например, горы Шуйда), о Невьянской башне в г. Касли, о горах Медведь и Щука близ города Сысерть, будто бы охраняющих клад Белобородова, сподвижника Е. Пугачева. Огромные каменные глыбы, там находящиеся, действительно напоминают медведя и щуку.

Особенно важна социальная идентификация в сообществах субкультурного типа, где не просто оберегаются, но подчас культивируются групповая самобытность, групповые нормы, правила, представления, культурные образцы, формы общения, поведения. О таких сообществах уже говорилось выше. Здесь важно отметить, что тексты (песни, байки, афоризмы, специфические словечки и пр.) в них бытующие, играют роль символов, меток, опознавательных знаков для обозначения принадлежности к данному сообществу, для отделения «своих» от «чужих». Так, приобщенность к авторской (бардовской) песне или рок-музыке означает не только, а, может быть, не столько музыкальные пристрастия, но принадлежность к определенной социальной среде. Причастность к более широкому, разнородному бытовому пласту свидетельствует соответственно об осознании человеком своей принадлежности к широкому социальному полю, разным культурным средам.

В качестве такого пласта могут выступать разнородные сведения, информация. Казалось бы, что в конце XX века, в

условиях и информационного насыщения, усугубляемого экспансией СМИ, неформальные каналы должны потерять актуальность. Однако этого не произошло. По-прежнему продолжают циркулировать и вызывать интерес в разных слоях населения разного рода сведения о реальном и выдуманном правдоподобном и фантастическом (невероятном), ситуативно возникающие и долго «живущие». Здесь можно назвать анекдоты, рассказы, а также слухи, толки. В них речь идет о прошлом, далеком и не очень, о настоящем: об исторических событиях, выдающихся политиках, деятелях искусства, различных происшествиях местного и общегосударственного значения.

Так, ходят слухи, толки, сменяя друг друга, то усиливаясь, то затухая, о НЛО, о страшных болезнях, эпидемиях, искусных целителях, жестоких преступниках и т.д. Появлению таких историй, передаваемых из уст в уста в качестве правдивых, способствует имеющийся всегда некоторый дефицит информации, определенная недосказанность и некоторая недоказанность с точки зрения современной науки, в также обилие разноречивых данных, распространяемых не без участия СМИ. Таким образом, складывается своего рода дополнительная информационная сеть, ориентированная на достоверность и основанная на непосредственных личных контактах (разговорах в курилках, во дворах, кухнях и пр.). В ней накапливается некое множество интерпретаций событий, происходящих в действительности или предполагаемых, мнений, оценок, рожденных обыденным сознанием в разных социальных средах, поскольку этого подчас недостает в официальных сообщениях. Достоверность же сообщаемого зиждится на доверии к информатору. Тем не менее рассказчик нередко подкрепляет свои сообщения ссылкой на собственный опыт, личное присутствие или даже участие, на авторитет старшего поколения («старики говорят»), на авторитет общественного мнения («в народе говорят»), на авторитет СМИ. Такого рода «доверительная», оценочно окрашенная информация может оказаться жизненно важной и способной повлиять на поведение людей, вызывая страхи, социальную напряженность и даже массовые действия разного масштаба. Например, массовая скупка различных товаров, иностранной валюты под угрозой финансового кризиса, а в XIX веке - преследование врачей, будто бы разносивших холеру.

Данные бытовые формы, как правило, мобильны. Они с «кинематографической» быстротой следуют за изменениями в социально-культурной, социально-политической жизни, запечатлевают калейдоскоп событий, персонажей. Сменяют друг

друга вослед за быстротекущим жизненным потоком циклы анекдотов об армянском радио, Хрущеве, Брежневе, Штирлице. В наши дни рассказывают о Горбачеве, «новых русских», киллерах, Чебурашке и др. литературных, теле и киногероях. Хотя здесь действительное причудливо переплетается с вымыслом, все же создается некая общая картина современной реальности, её оценка, зафиксированная общественным сознанием и получившая распространение в повседневной жизни разных социальных групп, слоев, сообществ. Так, в следующем анекдоте армянскому радио задают вопрос: «Каков состав населения в современной Москве?». Армянское радио отвечает: «30% армян, 30% азербайджанцев, 30% чеченцев, остальные 10% составляет мирное население». Конечно, в данном тексте важна не фактическая точность, но общая смысловая подоплека, гиперболизированная образная оценка криминогенной обстановки в Москве 90-х гг.

В то же время бытовые устно-повествовательные формы могут хранить и передавать из поколения в поколение данные, имеющие общественную и культурную значимость. Так, предания, устные рассказы фиксируют и транслируют сведения о памятных событиях прошлого и настоящего, о деяниях исторических персонажей и современников, об их идеалах, о происхождении названий городов, сел, рек и т.д. Например, существует несколько версий происхождения таких названий, как Москва, Касли, Китай-город и пр. До второй половины XX века дошли рассказы о кровавой битве с татарскими полчищами близ современного Соликамска, где, будто до сих пор выступает кровь погибших ратников⁸⁶. В народе сохраняется память о жестоких сражениях, о героических подвигах во время Великой Отечественной войны.

Бытовые формы важны не только для поддержания групповой солидарности в социальном пространстве разного масштаба, но и для каждого человека. Они выполняют роль ин-культурации личности, т.е. введения ее в разные культурные контексты, которое происходит в близком социальном окружении, в своей социальной среде. С одной стороны смыслы, заключенные в текстах, являются своего рода знаками, метками, обозначающие принадлежность человека к определенной социальной среде, группе. С другой - бытовые тексты фиксируют, сохраняют и транслируют представления, ценности, их элементы, правила, сложившиеся в конкретной социальной группе, сообществе, даже социуме на доступном для индивида языке. В них одни человеческие качества, поступки, эти ценно-

сти реализующие, предстают в образной форме как социально одобряемые, другие как неприемлемые и даже осуждаемые.

Так, в разных социальных слоях неизменно получают положительную оценку готовность героически защищать Родину, друзей, родных, помогать всем терпящим бедствие, а также бескорыстие, мужество, верность, что и запечатлевается в текстах. Отрицательно оценивается и безоговорочно осуждается предательство, трусость, корыстолюбие, зависть. Например, в преданиях и др. «правдивых историях», бытующих среди альпинистов, туристов, геологов, тот, кто отказал в помощи товарищу, находящемуся в беде (повисшему над пропастью, засыпанному снегом), или даже сознательно его погубил, подвергается наказанию за нарушение принятых в данной среде (группе, сообществе) норм, правил взаимодействия с себе подобными. Суд обычно вершит некое таинственное существо, являющееся призрачным воплощением человека погибшего или погубленного: Черный альпинист, Белый спелеолог и др. Такие призраки остаются среди живых, чтобы судить по справедливости, выступая, таким образом, олицетворением высших моральных принципов, принятых в данном сообществе⁸⁷.

Подобного рода тексты порой несут информацию о вполне конкретных правилах поведения в повседневной жизни социума, группы. Так, в среде альпинистов существует правило, которому обязаны следовать все. Согласно ему, запрещается ложиться в палатке ногами к выходу в целях безопасности, на случай обвалов, оползней. В легендах, преданиях этот запрет исходит от призрака (Черного альпиниста), который ночью якобы обходит все палатки и вытаскивает за ноги нарушителей. В быличках о лешем-хозяине леса заключены в художественно-фантастическую форму правила поведения в лесу. Скажем, охотник будет наказан, если попытается унести слишком много дичи (сверх «уговора» с лешим).

Дети с младенческого возраста впитывают нормы, ценности, правила каждый день, в привычной обстановке, в т.ч. черпая их из бытующих в детской среде текстов. Например, в современных детских страшных рассказах («страшилках») о Черной руке, рыжем парике, темных подвалах и пр., грозящих бедой, заключена своего рода программа поведения. Такие рассказы играют разные роли, в т.ч. становятся средством обучения ребенка культуре вообще и бытовой, в частности, средством его социализации, интеграции в определенной социальной среде (средах), способствуют осознанию им необходимости соблюдения различных социальных норм, включая семей-

ные⁸⁸. Эти нормы и ценности ребенок усваивает в повседневной жизни, в общении с детьми и взрослыми. Они выступают в виде запретов, облеченных в образную форму: не подходить к окну, не заходить в подвал, не трогать краны, электроприборы и др. предметы, заполняющие современный быт, не обижать слабого, не грубить старшим. Нарушение запрета чревато наказанием вплоть до гибели от удушения Черной рукой, занавесками, поражения электрическим током и т.п.

Различные формы бытового творчества, обслуживая повседневный уровень жизни, выполняют одну из важных функций, т.е. берут на себя роль некоего психотренинга, психологической разрядки. Это достигается посредством переживания (сопереживания), часто гипертрофированного, эмоционально-психологических состояний предельной концентрации вплоть до надрыва (страха, отчаяния, восторга). Наиболее явственно эту роль играют современные былички, страшные рассказы, «страшилки», легенды. В них, как и в прошлом, наряду с реальными действуют фантастические персонажи: призраки, привидения, НЛО, инопланетяне, полтергейст и др. вполне современная нечисть. Погружение в этот наводящий ужас призрачный мир, в напряженную эмоциональную атмосферу создает условия и способствуют психологической тренировке. В данном случае в процессе проживания разных ситуаций, эмоциональных состояний происходит своего рода подготовка к эмоциональным перегрузкам, воспитание умения владеть собой в стрессовых ситуациях, преодолевать себя, но не в реальной жизни, а в воображении. Это в какой-то мере объясняет неиссякаемый интерес к «жестокому» романсу, к пронзительно жалостливым бытовым, уличным, блатным и пр. песням, которые насыщены драматическими, даже неправдоподобно трагическими коллизиями, где разбиваются сердца, льется кровь.

По мнению психологов, подобный тренинг очень важен для человека, особенно для детей в возрасте до 12 лет. Отсюда, очевидно, их тяготение к переживанию страшного, таинственного, захватывающего дух. Исследователи детского фольклора отмечают, что детям, слушателям и рассказчикам, важно главным образом не получить какие-то сведения, узнать новый сюжет, но «побояться», побыть в состоянии сильного эмоционального напряжения, даже стресса, потом его преодолеть. Это тренирует способность саморегулирования, владения своими эмоциями⁸⁹.

Преодоление психо-эмоциональных напряжений может происходить и происходит также через осмеяние, юмористическую интерпретацию образов, событий, ёрничество, т.е. своего рода

«процеживание» образного смысла сквозь «смеховую призму». Таков так называемый «черный юмор», «садистские стихи» (частушки). В них воображаемая игра со смертью, смертельной опасностью осуществляется на фоне осмеяния страшного, трагического. Эта игра предстает как плод «перевернутого» сознания», что выражается в нарушении ожидания, в немотивированной жестокости, абсурдности логики развития событий.

«Темною ночью в пижаме в полоску

Мальчик на кухне распиливал доску.

Мягко железо в ногу вошло,

Вместе с ногою детство ушло»⁹⁰.

С одной стороны, подобная иррациональность может быть реакцией на абсурдность современного мира, жестокость, которые являются следствием поведения вне запретов, вне норм, значит, и вне культуры, превращающего мир в антимир, людей в нелюдей. С другой стороны, она выступает стремлением взглянуть на мир как бы со стороны и одержать победу над абсурдностью бытия, хоть и иллюзорную. По мнению ряда исследователей, такие стишки, частушки, судя по изощренности стилистики, пишутся взрослыми, но достаточно органично адаптируются в детской среде. По их мнению, дети старше 12 лет воспринимают и воспроизводят такие тексты со смехом. Они объясняют: «Смешно, потому что неправда»⁹¹. Таким образом, благодаря смеху над былыми страхами, остранению ужасного происходит как бы самоутверждение ребенка в новом качестве, новой возрастной категории. Корни, этого, как уже говорилось, уходят в языческий обряд инициации, связанный с тяжелыми, нередко опасными испытаниями, через которые проходит юноша во имя обретения нового социального статуса, получения права считаться взрослым.

Преодоление страха, тренировка умения владеть собой, важные для каждого человека, проявляются в пародировании страшных рассказов, легенд, стишков у детей и взрослых. Это достигается чаще всего, через неожиданные и парадоксальные концовки. Такова следующая пародия. Услышав шум, донбасские шахтеры с ужасом ждали появления хозяина шахт Шубина (призрака некогда погибшего шахтера). На самом деле шум производил гусь, случайно упавший в шахту. Дети также рассказывают истории-пародии: «Отец ушел в ванную комнату и... не вернулся. Мать пошла узнать, что с ним и не вернулась. Сестра пошла за ними и тоже не вернулась. Тогда испуганный брат, не дождавшись никого, вошел в ванную... там вся семья чинит кран»⁹². Такие байки способны переключать внимание, отвлекать от будничных дел, развлекать, давать психологическую разрядку.

В повседневной жизни человек не только отдыхает, развлекается. Здесь он находит благодатную почву для самоутверждения, самореализации. Исполняя знакомые песни, рассказывая анекдоты, др. тексты, он вольно или невольно вкладывает свое понимание, придает им ту или иную эмоционально-смысловую окраску, что зависит от особенностей воображения, эмоциональной отзывчивости и др. личностных качеств. Показательно, что в радиопрограмме «В нашу гавань заходили корабли» нередко одну и ту же песню поют разные исполнители. Причем, каждый из них вносит свой неповторимый колорит, свои особенные краски, выступая как бы соавтором, идентифицируясь с текстом. Это делает каждый такой вариант интересным и значимым для слушателей. То же происходит в бытовом устном повествовательном, поэтическом творчестве, где даже хорошо знакомые тексты обретают новый облик, запечатлевая творческую индивидуальность исполнителя (автора). Это может выражаться в том, что изменяются сюжетные повороты, обрастают многочисленными подробностями, нередко вымышленными, меняется эмоциональная окраска, лексика, интонирование, др. выразительные средства. Причем, тексты часто преподносятся как бы от себя, как спонтанно рождающиеся в данный момент.

Безусловно, личностное самовыражение, самореализация наиболее результативно в авторских текстах, авторском творчестве. Но это не лишает бытовое творчество разных видов и жанров, имеющее хождение как анонимное, своей культурной ниши, социальной, личностной и культурной значимости.

Эта ниша заполняется, как уже говорилось, весьма разнородным материалом, поступающим не только из бытовой сферы, но из профессионального искусства, массовой культуры, фольклора. Этот материал перерабатывается, переплавляется обыденным сознанием, образуя субкультурные, групповые, надгрупповые и пр. культурные контексты. Формирование таких контекстов, своего рода знаково-символических, образно-семантических «фондов», является важной функцией бытового творчества по отношению к культуре. Такие контексты (фонды) становятся питательной почвой для художественного творчества разного типа, в т.ч. повседневного (словесного, интонационно-мелодического, пластического и пр.). Они способствуют пополнению образно-семантического «словаря» определенного исторического периода, социального слоя. Например, мелос авторской песни (КСП), (как и изрядная доля мелодики блатных, бытовых песен) восходит к городской версии русской народной интонацонно-мелодической основы, к городской песне-романсу, подвергшейся ощутимым вливаниям со

стороны профессионального искусства, массовой культуры. Пройдя переосмысление, переработку общественным (групповым) сознанием, этот мелос в свою очередь вносит вклад в звуковую среду обитания в целом, в частности, повседневную, в музыкальный менталитет эпохи.

Иная интонационная основа в отечественном роке, ставшем формой социального, точнее социально-культурного протеста определенных слоев молодежи, ориентированных на культурные образцы западного, прежде всего, американского толка. Здесь особой характерностью обладает «колючая», угловатая мелодика, устойчивые первичные ритмо-ячейки с нарочитым подчеркиванием каждой ритмической доли (биг-бит), гармонический фон остинатного типа, предполагающий многократное повторение каких-либо звуков, аккордов, их комплексов, а также темброво-динамические, световые и пр. эффекты. Разнообразна и многослойна повседневная разговорная речь (жаргоны) различных групп населения, включая молодежь. Поскольку границы таких культурных контекстов проницаемы, то идет постоянный процесс взаимопроникновения. Например, «роковые» ритмо-интонации воздействуют на авторскую (бардовскую), бытовую мелодику и наоборот, бытовой слой на профессиональное (специализированное) художественное творчество, массовое и элитарное, а все вместе влияет, по словам М. Тараканова, на «фоносферу» социума, социальной общности.

Кроме того, бытовые формы устно-повествовательного и музыкально-поэтического творчества играют роль своего рода посредника между различными культурными пластами. Например, расширение, пополнение слухового опыта в повседневной жизни, в бытовом музицировании помогает ориентироваться в более сложных, изощренных произведениях профессионального музыкального искусства. На это также «работают» специально адаптированные («попсовые») обработки произведений академического плана или их элементов, которые звучат с эстрады, тиражируются СМИ и т.д. Здесь происходит как бы «перевод» образцов «высокого» искусства на общепонятный язык, их переработка в контексте другой культурной среды. То же можно сказать по поводу других видов специализированного творчества: изобразительного, словесного и пр. Таким образом, бытовое творчество оказывается реальной сферой художественно-творческой практики, наиболее близкой, понятной и доступной каждому человеку, где он приобретает первичные навыки восприятия, воспроизведения и даже порождения (воссоздания) культурных текстов или их фрагментов.

В результате контексты, складывающиеся и циркулирующие на бытовом уровне в тех или иных социокультурных средах, пополняют общекультурный «арсенал» (фонд). С одной стороны, они вносят в него свои словарно-семантические единицы, относительно законченные тексты, образы, фрагменты текстов, образов и т.д., обогащая и расширяя его. Творческое воображение, как в профессиональной, так и в бытовой сфере черпает материал из этого «фонда». С другой стороны, относительно законченные бытовые формы (песни, поэтические, прозаические тексты) могут со временем войти в специализированный культурный слой, тем самым обрести иной, профессиональный статус. Следовательно, они могут исполняться на профессиональной эстраде не только авторами, но и профессиональными артистами, тиражироваться в специализированных изданиях и т.д. Назовем для примера некоторые, ставшие популярными и циркулирующие как анонимные, бардовские песни Ю. Визбора, А. Городницкого, песни-романсы («Сиреневый туман» и др.). Наиболее острые, яркие анекдоты, байки звучат на профессиональной эстраде, по радио, ТВ. Это не мешает им оставаться фактом бытовой культурной практики.

В ряде случаев оказывается возможным введение в общекультурный оборот каких-либо новообразований (образцов, художественных технологий и пр.), различных их интерпретаций, апробирование и адаптация этих новообразований через бытовой культурный пласт. Так, отечественный джаз, рок, имеющие инокультурную основу, поначалу закрепились в повседневной культурной практике молодежных объединений, отдельных творческих групп. Рок-музицирование продолжительное время ограничивалось определенной молодежной средой, включающей и творческое ядро, и поклонников (потребителей) весьма непривычного направления. Оно закрепилось в повседневной жизни: на вечеринках, сейшенах, танцах и пр., что способствовало его постепенной адаптации в базовой музыкальной (музыкально-танцевальной) культуре, в её интонационно-мелодическом пространстве, и, в конце концов, признанию на профессиональной эстраде. При этом данные направления внесли свою лепту в отечественный культурный фонд, пополнив и расширив его интонационно-образный и пр. «словарь».

Включение в повседневную жизнь художественно-творческого начала в разных его ипостасях вносит в неё особые нюансы: эстетизирует, поэтизирует. Это относится к разным видам и жанрам бытового творчества: музыкально-поэтического, изобразительного, устно-повествовательного и пр. Так, устные повествования, где говорится о реальных событиях, - не прото-

кольная запись. В них часто встречаются несоответствия реальности, метафоричность, гипертрофированность эмоциональной окраски. В устных текстах это не перечеркивает установки на достоверность, названной выше. Дело в том, что в любом тексте (предании, анекдоте, рассказе) даже подлинные события, реальные исторические персонажи, современные деятели, общепризнанные идеалы, во-первых, представлены весьма обобщенно, схематично, во-вторых, становятся объектом эстетизации.

Такого рода переосмыслению, поэтизации, творческой интерпретации подвергаются рассказы, повествующие об исторических событиях, известных деятелях прошлого, так и современности. Военные корреспонденты не раз указывали на тот факт, что рассказы, передаваемые из уст в уста, о героических подвигах воинов в Великой Отечественной войне, боевых буднях существенно отличались от служебной или газетной информации. Они выглядели хоть и менее документальными, но, несомненно, более выразительными, убедительными, образными. Причем, отход от документальности не препятствует, но даже способствует выявлению глубинного смысла, сути происходящего. При этом здесь нередко налицо возвышение над повседневностью событий, лиц, их эстетизация, даже если речь идет о чем-то смешном, а то и зловещем. Так, особый ореол приобретает Санкт-Петербург в предании, где говорится о том, что якобы апостол Андрей Первозванный благословил Петра I на строительство города, водрузив свой жезл. На этом месте Петр 16 мая 1703 года заложил Санкт-Петербург, а в землю зарыл ящик, в который будто поставлен золотой ковчег с мощами апостола⁹³. Скромный солдат, подчас не очень видный, предстает в устных текстах как былинного типа добрый молодец, могучий, красивый, бесстрашный.

Музыкально-поэтические тексты, мелодика в повседневном бытовании как бы поднимаются над обыденностью. Этому способствует гипертрофирование эмоциональных состояний, что выражается в преувеличенном трагизме, пронзительной жалостливости («Как на кладбище Митрофаньевском» и др.), в простодушном, но имеющем подтекст, юморе («Отелло, мавр венецианский, один домишко посещал», «Я вам пропою романс дурацкий» и др.).

Таким образом, бытовые формы современной народной культуры занимают свою социальную нишу, заполняя наиболее близкое и привычное для человека культурное пространство. При этом бытовые тексты, будучи полифункциональными, как правило, выполняют не одну, а несколько функций (комплекс функций). Например, песни, уличные, бытовые, блатные и пр. могут способствовать сплочению поющих, обретению ими эмоционального контакта, единения в данной кон-

---

Дата добавления: 2015-07-16