V. Опять разговор в автомобиле

Джон был не столь высокого мнения о себе, чтобы спокойно дать любить себя одновременно двум хорошеньким и милым молодым женщинам. Из Пулборо, где он теперь каждый день оставлял машину Вэлз, он поехал домой с печалью в сердце и путаницей в мыслях. Его шесть свиданий с Флер, с тех пор как он вернулся в Англию, шли по линии какого‑то мучительного crescendo. Танцуя с ней, он понял ее состояние, но все еще не подозревал, что она сознательно его преследует, а собственные его чувства не становились ему яснее, сколько бы он ни копался у себя в сердце. Сказать ли Энн о сегодняшней встрече? – Много раз тихо и мягко она давала ему понять, что боится Флер. К чему множить ее страхи, когда на то нет реальных оснований? Идея портрета принадлежит не ему, и только в течение ближайших дней он может еще встретиться с Флер. После этого они будут видаться два‑три раза в год. «Не говори Энн, умоляю». Ну как после этого сказать? Ведь должен же он в какой‑то мере уважать желания Флер. Она не по своей воле отказалась от него; не полюбила Майкла, как он полюбил Энн. Он так ничего и не придумал, пока ехал в Уонсдон. Когда‑то мать сказала ему: «Никогда не лги, Джон, лицо тебя все равно выдаст». И теперь, хоть он и не сказал Энн, ее глаза, всюду следовавшие за ним, заметили, что он что‑то от нее скрывает. Простуда ее вылилась в бронхит, так что она еще не выходила из своей комнаты, и безделье плохо действовало ей на нервы. Сейчас же после обеда Джон опять пошел наверх и стал ей читать вслух. Он читал «Худшее в мире путешествие», а она лежала на боку, подперев рукой лицо, и смотрела на него. Дым топящегося камина, запах ароматических лекарств, монотонное гудение собственного голоса, повествующего о похождениях яйца пингвина, – все усыпляло его, и наконец книга выпала у него из рук.

– Поспи, Джон, ты устал.

Джон откинулся на стуле, но не уснул. Он твердо знал, что у этой девочки, его жены, есть выдержка. Она умела молчать, когда ей было больно. Наблюдая за ней, он видел: она поняла, что находится в опасности, и теперь – так ему казалось – выжидала. Энн всегда знала, чего хочет. Ей присуща была настойчивость, не усложненная, как у Флер, современными веяниями; и решимость у нее была. Юные годы на родине, в Южной Каролине, она прожила просто и самостоятельно; и, не в пример большинству американских девушек, не слишком весело. Ее больно поразило, что не она была его первой любовью и что его первая любовь до сих пор его любит: это он знал. Она с самого начала не скрыла, что тревожится, но теперь, по‑видимому, заняла выжидательную позицию. И еще Джон не мог не знать, что, несмотря на два года брака, она и теперь сильно в него влюблена. Он слышал, что девушки‑американки редко знают человека, за которого выходят замуж, но порой ему казалось, что Энн знает его лучше, чем он сам. Если так, что она знает? Что он такое? Он хочет с пользой прожить свою жизнь; он хочет быть честным и добрым. Но, может, он все только хочет? Может, он обманщик? Не то, чем она его считает? Мысли были душные и тяжелые, как воздух в комнате. Что толку думать! Лучше и правда поспать! Он проснулся со словами:

– Алло! Я храпел?

– Нет, но вздрагивал во сне, как собака.

Джон встал и подошел к окну.

– Мне что‑то снилось. Хороший вечер. Лучшее время года – сентябрь, если погода ясная.

– Да, я люблю осень. Твоя мама скоро приедет?

– Не раньше, чем мы устроимся. Она, по‑моему, считает, что нам без нее лучше.

– Маме всегда, наверно, кажется, что она de trop, когда на самом деле этого нет.

– Лучше так, чем наоборот.

– Да. Не знаю, смогла бы я тоже так?

Джон обернулся. Она сидела в постели, смотрела прямо перед собой, хмурилась. Он подошел и поцеловал ее.

– Не раскрывайся, родная! – и натянул одеяло.

Она откинулась на подушку, смотрела на него – и опять он спросил себя, что она видит...

На следующий день Джун встретила его словами:

– Так Флер была здесь вчера и подвезла тебя? Я ей сегодня сказала свое мнение на этот счет.

– Какое же мнение? – спросил Джон.

– Что нельзя начинать все снова‑здорова. Она избалована, ей нельзя доверять.

Он сердито повел глазами.

– Оставь, пожалуйста, Флер в покое.

– Я всегда всех оставляю в покое, – сказала Джун, – но я у себя дома и должна была сказать, что думаю.

– Тогда мне лучше прекратить сеансы.

– Нет, Джон, не глупи. Сеансов прекращать нельзя ни тебе, ни ей. Харолд вконец расстроится.

– А не его, Харолда!

Джун взяла его за отворот пиджака.

– Я совсем не то хотела сказать. Портреты получатся изумительные. Я только хотела сказать, что вам не надо здесь встречаться.

– Ты сказала это Флер?

– Да.

Джон рассмеялся, и смех его прозвучал жестко.

– Мы не дети, Джун.

– Ты Энн сказал?

– Нет.

– Вот видишь!

– Что?

Лицо у него стало упрямое и злое.

– Ты очень похож на своего отца и деда, Джон, – они терпеть не могли, когда им что‑нибудь говорили.

– А ты?

– Если нужно, отчего же.

– Так вот, прошу тебя, не вмешивайся.

Щеки Джун залились румянцем, из глаз брызнули слезы; она смигнула их, встряхнулась и холодно сказала:

– Я никогда не вмешиваюсь.

– Правда?

Она еще гуще порозовела и вдруг погладила его по рукаву. Это тронуло Джона, он улыбнулся.

Весь сеанс он был не спокоен, а рафаэлит писал, и Джун входила и выходила, и лицо ее то хмурилось, то тосковало. Он думал, как поступить, если Флер опять за ним заедет. Но Флер не заехала, и он отправился домой один. Следующий день был воскресенье, и он не приезжал в город; но в понедельник, выходя от Джун после сеанса, он увидел, что автомобиль Флер стоит у подъезда.

– Сегодня я уж тебе покажу мой дом. Вероятно, Джун с тобой говорила, но я раскаявшаяся грешница, Джон. Полезай! – И Джон полез.

День был серый, ни освещение, ни обстановка не располагали к проявлению чувств, и «раскаявшаяся грешница» играла свою роль превосходно. Ни одно слово не выходило за пределы дружеской беседы. Она болтала об Америке, ее языке, ее книгах. Джон утверждал, что Америка неумеренна в своих ограничениях и в своем бунте против ограничений.

– Одним словом, – сказала Флер, – Америка молода.

– Да; но, насколько я понимаю, она с каждым днем молодеет.

– Мне Америка понравилась.

– О, мне так очень понравилась. А как выгодно я там продал мой фруктовый сад!

– Странно, что ты вернулся, Джон. Ведь ты такой... старомодный.

– В чем?

– Ну хотя бы в вопросах пола – я, хоть убей, не смогла бы обсуждать их с тобой.

– Ас другими можешь?

– О, почти со всеми. Ну, что ты хмуришься? Тебе нелегко пришлось бы в Лондоне или, скажем, в Нью‑Йорке.

– Ненавижу, когда без нужды болтают на эти темы, – сердито сказал Джон. – Только французы понимают то, что связано с полом. Нельзя говорить об этом так, как говорят здесь или в Америке; это слишком реальный фактор.

Флер украдкой на него взглянула.

– Так оставим эту скользкую тему. Я даже не знаю, смогла ли бы я говорить с тобой об искусстве.

– Ты видала статую Сент‑Годенса в Вашингтоне?

– Да, но это для нас обеих.

– Ах так? – проворчал Джон. – Чего же нужно людям?

– Ты знаешь так же хорошо, как и я.

– То есть – чтобы было непонятно?

– Если хочешь! Главное, что искусство теперь только тема для разговора; а о том, что каждому с первого взгляда понятно, не стоит и говорить – значит, это не искусство.

– По‑моему, это глупо.

– Возможно. Но так забавнее.

– Раз ты сама это сознаешь, что же тут для тебя забавного?

– Опять скользкая тема! Попробуем еще! Пари держу, что тебе не по вкусу последние дамские моды.

– Почему? Вполне рациональная мода.

– Ого! Неужели на чем‑то сошлись?

– Конечно, вы все были бы лучше без шляп. Голову мыть вам ведь теперь несложно.

– О, не отнимай у нас шляпы. Джон! Что останется от нашего стоицизма? Если бы нам не нужно было искать шляп, которые нам к лицу, жить стало бы слишком легко.

– Но они вам не к лицу.

– Согласна, голубчик; но я лучше тебя знаю женскую натуру. Надо же младенцу точить обо что‑то зубки.

– Флер, ты слишком умна, чтобы жить в Лондоне.

– Мой милый мальчик, современная женщина нигде не живет. Она парит в собственном эфире.

– Но иногда все же спускается на землю.

Флер ответила не сразу, потом взглянула на него.

– Да, Джон, иногда спускается на землю. – И взгляд ее словно опять сказал: «Ах, почему мы должны разговаривать в таком тоне!»

Она показала ему дом так, чтобы у него создалось впечатление, будто она считается с удобствами других. Даже ее мимолетные разговоры с отдыхающими носили этот характер, Уходя, Джон чувствовал, как у него покалывает ладонь, и думал: «Ей нравится представляться легкомысленной, но в душе...» Всю дорогу домой он видел Сэссекс как в тумане, вспоминая, как улыбались ему ее ясные глаза, как смешно дрогнули ее губы, когда она сказала: «До свидания, мой хороший!» Как знать, может быть, она того и добивалась?

Холли выехала встретить его в наемном автомобиле.

– Очень обидно, Джон, Вэл забрал машину. Он завтра не сможет отвезти тебя в город и привезти, как обещал. Пришлось поехать сегодня. А если он кончит свои дела в Лондоне, то в среду прямо проедет в Ньюмаркет. Случилась очень неприятная вещь. Старый товарищ по университету подделал его подпись на стофунтовом чеке, а Вэл ему оказал не одну услугу.

– Причина уважительная, – сказал Джон. – Что же он думает предпринять?

– Еще сам не знает, но он уже третий раз делает Вэлу гадость.

– А вы вполне уверены?

– В банке описали его наружность – точь‑в‑точь сходится, Он, очевидно, думает, что Вал все стерпит. Но дальше так невозможно.

– Я думаю!

– Да, мой милый, но что делать? Подать в суд на старого товарища? У Вэла странное чувство, что он сам только случайно не свихнулся.

Джон опешил. Если человек не свихнулся – это случайность?

– Был этот тип на войне? – спросил он.

– Вряд ли. По всему видно, человек он никудышный.

Я как‑то видела его – вконец развинченный, самодовольный.

– Серьезная неприятность для Вэла, – сказал Джон.

– Он хочет посоветоваться со своим дядей, отцом Флер.

Кстати, ты за последнее время видел Флер?

– Да. Сегодня видел. Она довезла меня до Доркинга и показала мне свой дом.

От взгляда его не ускользнуло выражение лица Холли: тень раздумья, легшая между бровями.

– Мне что, нельзя с ней видеться? – сказал он резко.

– Только тебе об этом судить, милый.

Джон не ответил, но как только увидел Энн, рассказал ей. Ни лицо ее, ни голос не дрогнули, она спросила только, как поживает Флер и как ему понравился дом. В эту ночь, когда она, казалось, уснула, он лежал без сна, снедаемый сомнениями. Так если человек не свихнулся – это случайность, да?

Дата добавления: 2015-07-16