Анализ новеллы И. Бунина

«Холодная осень»

Выполнил:

студент филологического факультета, гр. ФРЗ-401

Кузьмина А.И.

Проверил:

канд. филол. н., доцент кафедры литературы Мешкова О.В.

Челябинск 2011

Время второй мировой войны Бунин провел на вилле «Жаннет» в Грассе, здесь был написан его знаменитый сборник новелл «Темные аллеи». Это было собрание рассказов, объединенных единой темой любви, проявляющейся в различных, чаще всего трагических моментах. В конце «Темных аллей» читателя ждала «Холодная осень». Рассказ этот, написанный Буниным 3 мая 1944 года, отличается от других «прохладностью» - трагизм любви показан в контексте мировых катастроф, но пафос трагизма иной, здесь любовь более спокойная, нет внезапности встречи, запретности, таинственности, и показана она не как губящее роковое начало, а как поддерживающее жизнь. «Очень самого трогает “Холодная осень”» - писал об этом рассказе сам Бунин. Между героиней и автором прослеживаются очевидные черты сходства – по национальности, по возрасту, по положению. Не только эти приметы, но, например, еще символика рассказа убеждают читателя относиться к нему как итоговому произведению писателя, внимательнее изучить его особенности.

Это рассказ-воспоминание, а еще точнее – рассказ-переживание воспоминания. Поэтому мотивы здесь окрашены памятью по их субъективным достоинствам: мотивы дома и скитаний, бесприютности, войны и мира, семейного уюта и катастрофы, любви и разлуки, жизни и счастья, памяти и смерти, времени и вечности, семьи и одиночества. Некоторые из этих оппозиций прямо названы в тексте, другие восстанавливаются из сюжета, одно в них замечательно – эти контрасты, несмотря на их непреходящий смысл, очень личностны, имеют прямое отношение к рассказчице. По ним читатель легко восстанавливает образ героини – портрет ее лица, на котором морщины – следы старости (тридцати лет скитаний) проигрывают выразительному блеску глаз, хранящих живое впечатление от когда-то однажды случившегося осеннего вечера. Так, глядя на нее, мы не могли бы сказать, какой была ее жизнь – слишком легковесны годы пустоты, но не могли бы не заметить ее продолжающейся внутренней жизни. На этом контрасте между внутренним переживанием жизни и внешней ее событийностью построен весь рассказ, исповедальная манера только подчеркивает различия между ними. Потому, говоря о том, что содержание тематики составляют перечисленные выше конфликтующие силы: дом – бесприютность, любовь – разлука, счастье – жизнь, смерть – память, семья – одиночество, время – вечность, – надо иметь в виду их субъективное (прямо относящееся к героине) значение. На одной стороне – все то, что составляет содержание «мира» для человека – некоторые условия для «почвы под ногами», то, что позволяет ему надеяться на покой и счастье в жизни, на другой – враждебные ему силы, они не конкретны (Бунин принципиально асоциален), хотя реальны, потому крушение мира прямо отображается на судьбе каждого отдельного человека. Основная тема, таким образом, прозвучит так: судьба человека в эпоху мировых катастроф. Отсюда проблематика: невозможность для человека положительных начал (дома, семьи, любви), которая обусловлена крушением связей между близкими людьми. Пустоту после смерти родного человека ничем не заполнить – этим пользуются «враждебные силы»: мир погибает не количественно, а качественно – через разрушенные семьи, через убийство любимых, место которых уже никем не будет занято.

Проблема сохранения мира в рассказе не столь явная, она дана косвенно через очень важную для Бунина проблему памяти. Писатель утверждает различие между тем, что просто помнится, и тем, что продолжает жить в душе человека, всякий раз словно воссоздается заново, переживается с трепетом вновь и вновь. Тридцать лет бессмысленных скитаний помнятся как «ненужный сон», собирают на лице морщины, выдают земной возраст, они также стары, как сама героиня, а воспоминание о любимом свежо и юно, неугасимо, и вместе с ним продолжает жить в душе героини тот особый мир ее детства и юности с его непреходящими ценностями, когда еще не предвиделось утрат и скитаний, а Ницца была только пунктом в заграничном путешествии, – та жизнь, пусть где-то глубоко внутри, но продолжается. Мало просто помнить родину, погибших родных и друзей, надо продолжать их любить, потому что только любовь способна сохранить мир в тяжелые времена военных катастроф – и в ней же спасение для людей в мировом хаосе. Это позиция самого Бунина – в сборнике «Темные аллеи» писатель запечатлел через тридцать восемь различных сюжетов свою сложную, мучительную, неугасимую любовь к родине, в целом она фатальна, потому что той России, в которой родился и жил писатель уже не было, но если прошлое не просто помнилось, а тридцать лет заставляло трепетать сердце, значит и родина, и прежние связи – все это продолжало где-то существовать. И Бунин дарит нам этот мир своей трагической и прекрасной любви – в тяжелейшее для человечества время, находясь и сам в бедственном положении, он убежденно обещает конец холодной осени и встречу разлученным влюбленным.

Крушение мира отображается в жизни героини крушением родственных связей, брачных уз, дружеских отношений, это находит свое выражение в принципе расположения персонажей в тексте: героиня постепенно остается одна – погибает жених, умирают родители, умирает муж, исчезают его племянник с женой, наконец, у героини остается на руках их девочка, которая, повзрослев, покидает ее. Оставшись совершенно одна, героиня как бы возвращается к началу своего трагического пути, к любимому человеку, со смерти которого начались ее беды – она думает о встрече с ним где-то на небесах, где, видимо, все потерянные связи снова должны сойтись. Одинокая фигура героини, вокруг которой постепенно концентрируется сюжет, становится своеобразным символом вообще человека эпохи мировых катастроф, а потерянные ею близкие люди – только единичные примеры кровожадной статистики того времени. На обобщенный характер персонажей в тексте указывает их безымянность – героиня называет близких ей людей через родственные отношения (отец, мать, муж, племянник мужа), а жениха, с которым связывала любовь, называет местоимением в третьем лице (Он). Так акцентируется наступление времени безымянности, многочисленных одинаковых скорбей.

Не только отсутствие имен, но и сами способы создания характеров в рассказе ориентированы на обобщение. При этом типизируются не характеры, а состояние героев – это похоже на использование принципа лирики: в стихотворении переживание всегда больше человека, испытывающего его, преувеличеннее, надличностно, потому касается непосредственно каждого читателя. В то же время, показывая героев через их чувства, Бунин максимально их конкретизирует, можно сказать – оживляет.

О состоянии персонажей свидетельствует их речь – диалоги воссоздают близость отношений между ними, а уже через эти отношения мы можем судить о них самих («Очень грустно, но я еще не совсем распорядился по дому», «Ну, как хочешь, душа моя…», «Ах, Боже мой, Боже мой!»), особое значение получает интерьер и пейзаж, детали-символы – через контрасты (жаркая лампа – ледяные звезды) характеризуется противоречивое состояние героев. Однако напряжение в рассказе создают не эти приемы, а прием т.н. «тайного психологизма» - через психологическую оценку внешнего состояния героев, их показное равнодушие («преувеличенно спокойные слова», «притворная простота», «рассеянно смотрел», «легонько вздохнул», «безразлично отозвалась») мы восстанавливаем настоящие скрытые переживания персонажей – общее обостренное чувство тревоги, грядущей беды, ее неотвратимости, ужаса и величия, и ощущение навсегда уходящего счастливого покоя заставляет героев острее переживать настоящее, чутко вслушиваться в каждый шорох, всматриваться во всякую деталь, запоминать каждую подробность, оттого на душе у них «трогательно и жутко», «грустно и хорошо».

К значимым приемам создания характеров относится и прямая оценка героини: «человек редкой, прекрасной души» - о своем муже, «совершенно равнодушная ко мне» - о девочке, которую она воспитала. Близкие люди в целом не оцениваются, они характеризуются уже тем, что состоят с героиней в кровном или душевном родстве. Таким образом, не характеры, а – через состояния героев – родственные отношения между людьми видятся в обобщенном свете: семейственность, дружественность, близость – их страшная гибель. Тем контрастнее одиночество героини, и тем оно символичнее – итогом страшных разрушений двадцатого века стало чуть ли не абсолютное обособление человека. Но эта проблема уже следующего поколения, а героиня, несмотря на одиночество, все еще чувствует связь с оставленным домом, с погибшими родными – как уже говорилось выше, она не просто вспоминает то, что было, в ней эти события, переживаемые вновь и вновь, продолжают жить. Память вообще в бунинских рассказах предстает не просто, как теперь принято говорить, органом хранения информации, но больше – тем местом, где живет душа человека. Потому осенний вечер не просто вспоминается героиней, в нем сосредоточена ее душевная жизнь.

Обратимся теперь к анализу субъектной организации текста. Внешне рассказ героини дан в форме исповеди – т.е. от первого лица, что вообще для Бунина редкость, обычно его рассказы строятся от третьего лица, когда обозначается весомая роль повествователя, или несколько упрощая – его отдельность. При повествовании от первого лица авторское слово и слово героини совмещаются – т.е. формой выражения авторского сознания в тексте выступает рассказчик, который, однако, говорит «от имени» героини. Докажем это положение. Прежде всего, автор (т.е. тот, кто рассказывает историю) персонифицирован – это пожилая дама, доживающая свой век в Ницце «чем бог пошлет», далее – она рассказывает о себе, т.е. непосредственно принадлежит к художественному миру произведения, ее видение исторических событий (первая мировая война, революция, гражданская война) ограничено ее личным опытом: она упоминает о смерти Фердинанда, потому что об этом прочел в газете ее отец и это воспоминание имело для нее большую ценность, но не говорит, например, о начале революции, зато о тяжелом времени 18 года, о гражданской войне, массовом отходе белогвардейцев мы узнаем по деталям и поворотам ее жизни, ее ощущениям. Т.е. она вспоминает не время как таковое, а себя, свою жизнь в это время. Характер повествования при этом субъективно окрашен: например, один вечер в памяти героини занимает гораздо больше места, чем последовавшие за тем тридцать лет, о масштабах исторических событий, происходивших в это время в мире, говорится вскользь или только намекается в связи с собственным тяжелым положением, к тому же один вечер воспроизводится не только подробно, но и эмоционально насыщенно. Героиня явно не претендует на роль всезнающего историка, автор в рассказе следует за мотивацией своей героини, но, не вмешиваясь в ее воспоминания, он все же берет на себя функцию организации ее исповеди. Таким образом, становится возможным выделить в произведении два совмещенных сознания: автора-рассказчика и героини-рассказчицы, и две соответствующие им совмещенные формы повествования: рассказ рассказчика и исповедь героини. Различие между ними особенно заметно на лексическом уровне: героиня, конечно, не могла бы при описании своих чувств пользоваться поэтическим языком, но чтобы показать силу переживания, автор «помогает» ей, обращается к образности: «на черном небе, ярко и остро сверкали чистые ледяные звезды», «жаркая лампа», «минерально блестящие звезды» и др. Также сомнительно, чтобы героиня могла в точности передать слова и интонацию отца и жениха, автор, передавая особенности речи каждого, индивидуализирует их, передает их состояние («Ну, как хочешь, душа моя. Только в этом случае нам с мамой пора спать, мы непременно хотим проводить тебя завтра...»; «Ничего, милый друг. Все-таки грустно. Грустно и хорошо. Я очень, очень люблю тебя....»). Героине, конечно, понятна уникальность каждого, но читатели этого представить не могут. «Вхождение» рассказчика в исповедь героини заметно и на синтаксико-интонационном уровне: чувство тревоги, скорой беды нагнетается безличными и неопределенно-личными конструкциями («Пятнадцатого июня убили в Сараеве Фердинанда. Утром шестнадцатого привезли с почты газеты», «На душе у меня делалось все тяжелее…», «Глядя ему вслед, постояли на крыльце в том отупении…», «Убили его…» и др.), интимная обстановка подчеркивается простыми, сложносочиненными и бессоюзными предложениями, осложненными обособленными оборотами («Мы в тот вечер сидели тихо, лишь изредка обменивались незначительными словами, преувеличенно спокойными, скрывая свои тайные мысли и чувства», «Одеваясь в прихожей, он продолжал что-то думать, с милой усмешкой вспомнил стихи Фета…», «Одевшись, мы прошли через столовую на балкон, сошли в сад»). Обращает внимание почти исключительное отсутствие в этой части рассказа отношений подчинения, что неудивительно, поскольку воспоминание о вечере построено на описании состояния героев – через «тайный психологизм», характеристику внешних действий персонажей автор открывает нам их смятенное душевное состояние, предчувствие беды. Писателю важно показать, что подробности этого вечера не просто сохранились в памяти героини, но до сих пор продолжают волновать ее, значит, продолжают жить в ее душе, отсюда такая трепетность в интонации рассказчика.

Особое значение в рассказе имеет пространственно-временная организация, различная в двух его частях. В первой части рассказа (вечер и утро следующего дня) время носит конкретный характер, об этом свидетельствуют: подробные календарно-биологические сведения («в июне того года»; «15 июня»; «утром 16»; «на Петров день»; «19 июля»; «в сентябре»; «на сутки»; «осень»; «в тот вечер»; «утром»), исторические события (смерть Фердинанда, начало первой мировой войны), кроме того, время этого периода имеет дополнительную культурную коннотацию – это последние дни дворянской усадебной традиции в России (характерна символика: сад, шелковый мешочек для золотого образка, самовар, стихотворение Фета). Вторая часть рассказа (следующие тридцать лет, включая настоящее) лишена подобной конкретики: только первые годы скитаний обозначены датами («весной, 18»; «в апреле»; «чуть не две недели»; «больше двух лет»; «зимой»), подробностями быта («жила в Москве»; «занималась торговлей»; «вышла замуж»; «ехали»; «встретила человека»; «муж умер в тифу»; «тяжелым черным трудом»), но чем далее, тем однороднее и бессмысленнее течение времени, смутный его характер подчеркивается невыразительными выражениями: долго, потом, давно, с тех пор как, всегда. Таким образом, время второй части носит абстрактный характер.

Можно выделить еще ряд признаков, по которому время первой части противостоит времени второй: это и объем (один вечер занимает гораздо больше места, чем жизнь длиною в тридцать лет), и скорость течения времени (нарочитое замедление темпа времени при описании вечера и стремительное ускорение на отрезке в тридцать лет), и интенсивность: первая часть сосредоточена на состоянии героев, за внешней бессобытийностью угадывается наряженное развитие действия, конфликта, каждое движение персонажей здесь имеет глубокий смысл; напротив, вторая часть, богатая событиями внешне, при взгляде на ее внутреннюю сторону обнаруживает только пустоту, бессмысленность. Один вечер, таким образом, оказывается гораздо важнее следующих тридцати лет – предчувствие величия происходящего – прощания с любимым – не обмануло героиню, и через тридцать лет она убеждается в том, что только тот холодный осенний вечер, когда она видела в последний раз в живых своего жениха, и был в ее долгой жизни. Потому время первой части эмоционально насыщенно, имеет яркий субъективный окрас. А что было в следующие тридцать лет? Война, революция, тяжелые утраты, бесконечные скитания, бедность, одиночество – все то, что было у многих. Эти события были не событиями ее личной жизни, а событиями мирового масштаба, потому время здесь объективизируется, тяжелые испытания описываются с позиции большинства, толпы («с несметной толпой прочих беженцев»; «я тоже»; «как многие»). Лишившись личной жизни, героиня лишается и личных переживаний, потому вторая часть скомкана, эмоционально пуста, беспорядочна, более того – время здесь обесценивается, его объем и внушительные размеры вызывают подозрения («годы, кажущиеся такими долгими»). Потому тридцать лет, несмотря на то, что «многое, многое было пережито за эти годы», стремительными скачками проносятся в памяти героини и осмысляются лишь как «ненужный сон».

Таким образом, короткое время первой части с ярко выраженной субъективной окраской содержательнее грандиозных масштабов времени второй части.

На пространственном уровне две части рассказа соответствуют двум пространственным макрообразам: «дом» и «чужбина», которые также вступают в отношения антитезы. Пространство «дома» носит конкретный характер: во-первых, оно ограничено имением (домом, садом); во-вторых, обставлено и заполнено предметами быта (самовар, чайный столик, кресло, лампа, окна и т.д.); в третьих, организованно (кабинет, столовая, прихожая, балкон, крыльцо, комнаты); в четвертых, вещный мир, мир природы и жизнь людей образуют неразрывное целое, логику которого определяет психологическое состояние героев. Подробности пейзажа и бытового фона, как уже отмечалось, помогают автору показать душевные переживания героев, их противоречивость, тревожность («ледяные звезды» - «жаркая лампа», темнота неба – особенный осенний свет в окнах дома), отчего пространство заполняет ощущение трагизма расставания и вместе с тем усиливается, вырастает из обычной бытовой метрики ощущение жизни как чего-то важного, единственного. Таким образом, содержание «дома» соответствует содержанию внутренней жизни героев, потому пространство первой части характеризует не протяженность, а глубина.

Совершенно противоположно в этом отношении содержание «чужбины», которая отличается абстрактным характером пространства. Об этом свидетельствуют: во-первых, огромный масштаб; во-вторых, места скитаний героини лишены индивидуальных красок, подробностей: только первые остановки конкретизируются («в Москве, в подвале, на Смоленском рынке»; «на углу Арбата и рынка»), но чем далее, тем более размываются контуры местностей, образуя однотонный список географических названий (Екатеринодар, Дон, Кубань, Новороссийск, Турция, Крым, Константинополь, Болгария, Сербия, Чехия, Бельгия, Париж, Ницца); в третьих, пространство не организованно, маршрут скитаний не обоснован, города, страны и даже люди, точно молекулы газа, рассеяны по континенту в хаотическом беспорядке и отличаются скорее количественной характеристикой, нежели качественной; в четвертых, триединство вещного мира, мира природы и жизни людей, которое гармонично наполняло пространство «дома», теряет равновесие, распадается. Та «удивительная несовместность» между людьми и окружающим миром, что почувствовалась в утро отъезда героя, теперь – очевидная разобщенность. Мир природы совершенно исчезает из поля зрения героини (а если и появляется, то как независимая стихия: «в ураган»), вещный мир очень скуден, подчеркнуто однороден («то крестик, то меховой воротник») и именно им теперь определяется положение людей, их индивидуальные различия и сходства («солдаты в папахах и расстегнутых шинелях»; «я, бабой, в лаптях, он в истертом казачьем зипуне»; девочка, которую вырастила героиня, особенна только «ручками с серебряными ноготками»). Но вещи, если не имеют ценности для человека, утрачивают свои качественные различия и функциональную значимость, поэтому пространство «чужбины» характеризует только одно свойство – пустота.

Итак, время и пространство в рассказе совпадают: конкретному времени первой части соответствует конкретный характер «дома», абстрактному времени второй части – абстрактность «чужбины». Однако соотношение их сил в каждой части не равномерно: в первой части содержание организует «дом», время зависит от пространства, во второй части, напротив, ход времени диктует условия перемещения, расширяет пространство.

Время, ставшее эпохой, вторгается в мир героини, разрушает ее «дом». Бесприютность и сиротство понукают героиню скитаться по огромному континенту, но без «дома», вернее – вне «дома» (семьи, родины, привязанностей, культурных традиций) ни счастье, ни покой для нее невозможны. Не трудно понять, что макрообраз «дома» в рассказе представляет собой символ дореволюционной России с ее культурными традициями, нравственными ценностями, вековой историей – символ навсегда разрушенного уклада жизни. И героиня в рассказе представляет не только себя, но и всех русских эмигрантов, в т.ч. самого Бунина, которые жизнь в эмиграции в целом воспринимали именно как иллюзию, «ненужный сон», и пробуждение должно бы вернуть их на родину... Бунин говорит о том, что человек, потерявший «дом» обречен на бессмысленные скитания, а «дом» - это и родина, и семья, и традиции, привязанности, ценности, это – близкие и дружественные отношения между людьми, взаимопонимание, словом, это условия для покоя и счастья человека. Таким образом, конфликт в рассказе выходит за пределы национальной проблематики (хотя она имеет определяющее значение) – это вообще противостояние человека, его жизни, его уклада, привязанностей, чувств «мировому злу». Конфликт обретает космический масштаб: на одной стороне обыкновенный человек с его надеждами, чувствами, связями, с его жалким представлением о мировом порядке, справедливости, на другой – хаос стихийных враждебных сил, которые сметают на своем пути маленькие человеческие жизни вместе с их идеалами.

Посмотрим, как внезапно входит зло в уютный усадебный мир русских аристократов: убийство Фердинанда и тот момент, когда отец героини приносит в дом газеты и сообщает о начале войны, становятся завязкой сюжета, далее конфликт развивается нагнетанием состояния тревоги, все осязательнее чувствуется присутствие зла, и вот уже герой, читая стихотворение Фета, заменяет слово «дремлющие» на «чернеющие» - так «пожар» (восход луны) видится приближением катастрофы войны, а следом и революции, предчувствие грядущего резко отделяет настоящее от прошлого – золотым веком кажутся «времена наших дедушек и бабушек». Кульминация и одновременно развязка конфликта заключена в одном предложении: «Убили его – какое странное слово! – через месяц, в Галиции». Предчувствие смерти сбылось, «мировое зло» проникло в «дом», начинается крушение старого мира. Последующее повествование является уже эпилогом – собственно рассказом о том, как силы мирового зла «распорядились» «захваченной территорией», «пленниками».

Конфликт не локален, т.е. он нерешаем в принципе. Космический масштаб противостояния поддерживается лирическим сюжетом, который двигается параллельно эпическому. Его суть – состояние героев, развитие их переживаний, которое можно восстановить по движению и конкуренции лейтмотивов в рассказе. Таких наиболее важных мотивов всего три: мотив насильственной смерти - начинается новостью об убийстве Фердинанда, заканчивается сообщением об убийстве героя, насильственная смерть становится символом конца мира; мотив холодной осени - это образ-символ неизбежности, который становится в «тот вечер» определяющим состояние героев, развитие свое получает уже в эпилоге – в рассказе героини о событиях, которым невозможно было противостоять, о пустых годах, которые надо было прожить: «холодной осенью» Бунин называет рок; мотив любви – входит в рассказ не по-бунински спокойно («был объявлен моим женихом»), достигает трагического накала в сцене прощального разговора между влюбленными в саду, наконец, заканчивает рассказ верой героини во встречу с любимым на небесах. Так мотив любви побеждает и смерть, и «холодную осень» - автор словно предвидит конец мирового холода.

Два параллельно двигающихся сюжета (эпический и лирический) разнообразят жанр – перед нами лирическая разновидность рассказа: как было сказано вначале, это не столько рассказ-воспоминание, сколько рассказ-переживание воспоминания, лирический элемент (передача чувств, главным образом, любви) здесь является первичным по отношению к эпическому, событийному плану. Концепция любви в этом рассказе отличается от традиционного толкования писателем этого переживания как трагической, таинственной, роковой страсти. Любовь здесь – это не только влечение (в этом рассказе скорее душевное, почти родственное) людей друг к другу, но и чувство связи с «домом», сбережения его частицы. Бунин говорит о том, что человек не может полноценно существовать вне «дома», не может обрести ни покой, ни счастье – привыкнуть к «чужбине» невозможно, но если в сердце человека живет любовь, значит, вместе с ней продолжает согревать его душу частица «дома», он все еще сердцем там и с теми, кто ему дорог. Бунин, как всегда, категоричен и тонок: один «холодный осенний вечер» - целое богатство для любящего сердца, повод для бесконечной веры, даже убежденности, в существование мира, где прекращаются разлуки, где та же прозрачность в отношениях между людьми, где юные надежды должны, наконец, исполниться… Пусть модель мира в этом рассказе катастрофична, на земле воцарилась «холодная осень» – человек слаб, но не ничтожен, ибо сердце его не остыло, и пока живет любовь, мир неуничтожим.

Дата добавления: 2015-07-16