Вступление. Предисловие

Предисловие

За более чем пятьдесят лет, прошедших с окончания Второй мировой войны, много книг было написано о ней разными авторами и на многих языках. Но то, что написал Гюнтер К. Кошоррек, выпадает из привычных рамок. Он не был полководцем, он не ученый и не историк, но в своей книге он обобщил то, что он, будучи простым солдатом, ежедневно записывал в ужасе войны. Его военный опыт отличался от военного опыта в штабах или командных пунктах.

Автору было 19 лет, когда война в своей наихудшей фазе настигла его и захватила его своей безжалостной силой. На войне, с той поры, когда он на ней был, слово «война» больше не рифмовалось со словом «победа». Теперь война требовала борьбы, выдержки, терпения, страданий и убийств, сопровождаясь также дрожью и страхом за собственную жизнь.

На войне, на которую попал Кошоррек, он должен был повиноваться и не задавать вопрос «почему». Большинство еще молодых немецких солдат во время Второй мировой войны в этой фазе их жизни еще не сознавали аморальности, извращенности, презрения к людям тех, кто втянул народ в войну. Да и вряд ли они могли бы понять это при тогдашних обстоятельствах, с цензурой и манипуляцией информацией. У режима, который преследовал свои цели с необузданностью и беспрепятственностью, было под присягой целое поколение. Этот режим постыдно злоупотреблял идеалами этого поколения, привел его отечество к гибели и опозорил имя немцев. В древней Греции Перикл в своей надгробной речи в память о погибших говорил так: «Превосходство наше состоит также и в том, что мы обнаруживаем и величайшую отвагу и зрело обсуждаем задуманное предприятие; у прочих, наоборот, неведение вызывает отвагу, размышление же – нерешительность!»

Смелость, как понимал ее Перикл, это одна из главных добродетелей, естественная сестра которой называется справедливостью. Она основывается на знании о том, что хорошо и что плохо, что правильно и что неправильно. Оттуда она получает свое значение, а также свое благородство. Фома Аквинский говорил: «Похвала смелости зависит от справедливости».

Если этого не происходит, тогда смелости угрожает опасность, что ею будут злоупотреблять как рычагом зла. Она должна быть направлена на что-то доброе, иначе она станет лишь простой безрассудной смелостью с ловкостью и хитростью или искусной, проворной тактикой. Против бесчеловечности приказа, против подчинения и послушания, которые требовались от солдат, протестовать было опасно.

Автор этой книги попал в такую ситуацию в Италии во время борьбы с партизанами. Приказ о расстреле трех пойманных невооруженных итальянцев не был им выполнен. Если бы об этом невыполнении приказа стало известно фельдфебелю, отдавшему приказ, тогда Кошоррека и его сослуживца Хаманна ожидала бы, вероятно, та же судьба, что и 41 советского солдата 17 июня 1953 на востоке Германии: Они были расстреляны по приговору военно-полевого суда, так как они отказались стрелять в невооруженных гражданских немцев, как это было им приказано.

Им, обоим немцам в Италии и 41 красноармейцу в Восточной Германии, пожалуй, было вполне понятно, какое наказание ожидало их за отказ выполнить приказ. Тогда они в Италии действовали, «все осознавая и взвешивая, и приняли решение как свободные люди и не робели» и они потеряли бы свою жизнь как тот 41 красноармеец.

Время, прошедшее с конца войны до окончания раздела Германии, было долгим. И за это время были примеры того, что смелость – это добродетель не одних только солдат.

Была также смелость тех немцев, который за годы после беды, когда все было потеряно, на востоке Германии не склонились, а вынесли и выдержали беззвучно в тесной нише между отчаянием и искоркой надежды. И это свидетельство о смелости, когда в 1989 году, в церкви в Лейпциге, женщины и мужчины потребовали конца диктатуры, зная об опасностях в государстве, которое было еще способно отомстить и наказывать, и с этим требованием вышли в свой город и в страну, до тех пор пока стены не были разрушены, а проволочные заграждения убраны.

Если охватить это время, от войны до конца раздела Германии, тогда получится смысл спустя более полувека, во время, в которое мы живем без войны, написать такую книгу.

Эта книга может помочь всем нам и тем, кто моложе или кто придет после нас, осознать обязанность того, что свободные общества никогда больше не должны незащищенными, без обороны и без сопротивления оказаться в руках деспотов, для которых власть важнее, чем человеческое достоинство и свобода. Это относится также к задаче нашего Бундесвера. Это дело всего народа и, в частности, тех, кому народ передает руководство и ответственность в государстве, чтобы миссия Бундесвера всегда оставалась честной и нравственно чистой.

Его исходящая из нашего Основного закона задача черпается из источников европейской культуры и определяется духом, как сформулировал его еще Перикл в античности. Он должен защищать наш мир и нашу свободу от внешних опасностей, не только потому, что закон приказывает это, но и, потому что такая задача может восприниматься нашими солдатами в согласии с их совестью как их гражданский долг. К этому относится также задание по поручению содружества народов в содружестве с нашими союзниками честно защищать человечность и мир во всем мире.

Доктор Георг Лебер
Федеральный министр обороны в отставке

Вступление

Я записал свои неизгладимые переживания времен Второй мировой войны как напоминающее воспоминание и в верной памяти о моих товарищах из бывшей 1-й кавалерийской / 24-й танковой дивизии, которым не суждено было вернуться домой из той злосчастной войны.

Хотелось бы, чтобы эти воспоминания прочитали и те, кто только из литературы знакомы с тогдашним периодом национал-социалистического правления, и кто в своей далеко идущей неосведомленности о воздействии войны на человека, сегодня берут на себя право судить о солдатах немецкого Вермахта.

За произошедшую публикацию моих подлинных записей я благодарю как моего бывшего командира батальона и нынешнего подполковника Бундесвера в отставке Эрнста-Георга фон Хайкинга, так и очень сердечно всех моих однополчан, только благодаря великодушной финансовой помощи которых были созданы предпосылки, чтобы мои военные записи смогли теперь быть предоставлены в распоряжение также заинтересованной читательской аудитории в форме книги.

Пролог

Не так-то просто по истечении целых пяти десятилетий извлечь из памяти свои переживания из Второй мировой войны, чтобы написать на основе этих воспоминаний подлинный, хронологически упорядоченный рассказ. Потому авторы обычно либо довольствуются выбранными фрагментами, либо дополняют недостающие пробелы оживленной фантазией.

Из последней смеси, без сомнения, снова получилась бы очередная из многочисленных книг, которые или прославляют войну, представляя ее как череду безупречных подвигов, или же умышленно злобно интерпретируют ее так, что читатель после этого во всех солдатах видит только кровожадных убийц. Я не хочу ни того, ни другого. Ни прославлять, ни проклинать что-то или поправлять. Я хочу описать действительность. Написать все так, как я сам испытал и прочувствовал войну на фронте в России, с осени 1942 года до горького конца как простой солдат, только с немногими перерывами из-за нескольких ранений.

Это должно было стать подлинным рассказом, с описаниями неизгладимых переживаний, впечатлений и ощущений. С точки зрения совершенно обычного фронтовика, которого на тогдашнем жаргоне называли «воякой».

Это должно стать документом многих неизвестных, которые большую часть военного времени провели в грязных ямах в русской земле и должны были покидать это свое укрытие во время боя. Никто их об этом не спрашивал, будь то летом при изматывающей жаре или под дождем и по колено в грязи, будь то зимой при суровом холоде и твердой как камень замерзшей земле или в глубоком снегу в ледяной пустыне России. У этих неизвестных была одна только единственная надежда на то, что их, вероятно, вновь сменят на короткое время, чтобы они смогли немного отдохнуть в ближнем тылу при обозе. До того времени траншеи и противотанковые щели были их домом. Там на переднем крае обороны, где они изо дня в день рисковали своей жизнью и убивали врагов, чтобы самим не быть убитыми. Где они боролись вместе со своим подразделением, но, в конечном счете, каждый был предоставлен самому себе. Где земля вокруг них часто превращалась в горящий ад, и они чувствовали ледяной дым смерти, когда раскаленные металлические осколки и визжащие пули искали их тела, чтобы глубоко впиться в них. Там, где разорванные тела их врагов нагромождались в предполье, и резкие крики раненых смешивались со слабыми стонами умирающих.

Я хочу рассказать об этом, так как я был одним из них. Я хочу также написать о моих страхах и сомнениях, о натянутых до разрыва нервах, которые у некоторых, на первых взгляд, более сильных и неукротимых, разрывались на волокна как ставший хрупким пеньковый канат. Но также и о днях возмущения и безграничного подъема силы воли, которые хотели победить врага и даже саму смерть. А также о временах окаменевшего отупения, когда даже убийство стало уже почти обычным делом.

Без сомнения, спустя полвека осталось уже не так много тех, кто мог бы сказать о себе, что они смогли пережить смертоносную войну на Русском фронте или бесчеловечный плен.

Я обязан своей жизнью необъяснимому божественному стечению обстоятельств, которое чудесным образом никогда не позволяло мне сомневаться, несмотря на мой страх получить тяжелое ранение или попасть в плен, в том, что я невредимым вырвусь из этого ада.

Так как меня как новобранца обучали на пулеметчика тяжелого (станкового) пулемета (sMG), мои командиры также на фронте преимущественно использовали меня как пулеметчика и как координатора пулеметного огня. Я не стану отрицать, что на войне в России я убил многих из наших врагов из этого пулемета с огромной скорострельностью, который ставился на лафете и был снабжен оптическим прицелом.

Тем не менее, я никогда не торжествовал по поводу этого и тем более не чувствовал себя героем. Все эти дела не имеют ничего общего с ухарскими подвигами, которые так любят порой цитировать.

Мои истинные мотивы всегда исходили из чувства самосохранения и панического страха, что враг разгромит и уничтожит меня вместе с моим подразделением, что я позже действительно испытал однажды в моих первых боях в районе Сталинграда. Чтобы предотвратить это, я всегда применял все мое мастерство, которое я с моим дальнейшим фронтовым опытом довел до совершенства.

В это время я делал много заметок, чтобы использовать их после войны для написания документального рассказа. Сначала я еще вел дневник, хотя это и было запрещено нам, простым солдатам. Когда я позже был в воюющей части, я во время пребывания на передовой спрятал дневник в одну из моих переметных сумок. Во время массивного танкового наступления русских 13 декабря 1942 года на краю Сталинградского котла наш обоз и наша личная собственность попала в руки врага. К сожалению, там был также мой дневник.

Только спустя несколько недель, во время выздоровления после моего первого ранения, я восстановил записи из этого рокового времени. Это были те дни и недели, когда мы в полном отчаянии пытались убежать из Сталинградского котла и, наконец, в панической гонке ускользнуть через примерзший Дон, под безумным огнем приблизительно сотни русских танков.

После потери дневника я делал свои заметки только лишь на клочках бумаги, которые как раз в тот момент оказывались у меня под рукой. Листочки с записями я после этого складывал и через маленький разрез прятал в подкладку моего мундира. Во время моих недолгих пребываний в военном госпитале мне дважды представился случай передать эти листочки моей матери для сохранения. Я был уверен, что кроме меня никто не смог бы расшифровывать мои каракули, написанные частично даже стенографическим способом.

Во время моего отпуска домой я спрятал, следуя интуиции, все записи подобным образом в подкладке моего зимнего пальто, которое я носил в последний раз еще в конце 1940 года, до того, как меня на один год призвали в школу мотоспорта в Итцехо, чтобы в ходе допризывной подготовки сделать некоторые водительские удостоверения Вермахта.

Мое зимнее пальто было подарком ко дню рождения, и я всегда носил его с большой гордостью. Не в последнюю очередь потому, что у него был великолепный серовато-голубой цвет, и оно было сделано из высококачественной шерсти. Это тоже было причиной, почему моя мать постоянно возила с собой этот предмет одежды во время бегства из Восточной Пруссии зимой 1944/45 до ее прибытия в один маленький городок в Нижней Саксонии.

Когда мы снова встретились через еще несколько месяцев неурядиц послевоенного времени, я был очень доволен тем, что смог обладать этим теплым предметом одежды. Мои записи хоть и сильно помялись в толстой подкладке, но все они сохранились.

Потом я как-то начал хронологически упорядочивать их. Но мое самое заветное желание написать с их помощью книгу по самым разным причинам все еще оставалось неисполненным. Проходили годы, когда я снова и снова ощущал большое стремление записать, наконец, то, что так горело в глубине моей души. Затем случилось так, что я недосчитался моих бумаг и предположил, что они пропали у меня когда-то во время переездов. Только гораздо позже я узнал, что во время моего слишком торопливого развода с моей первой женой в середине пятидесятых годов я оставил их в нашей общей квартире....

Шипы войны все еще причиняли мне острую боль в глубине моей души. И произошедшая за десятилетия после войны смена многих до тех пор действующих ценностей человеческой жизни на непочтительность, агрессию, ненависть и жестокое насилие не способствовала тому, чтобы забыть роковое время последней войны.

Потому незабываемые картины также сразу снова возникли перед моими глазами, когда я однажды совершенно неожиданно снова держал мои военные записи в руках и прочитал несколько строк из них.

Это началось со звонка из Соединенных Штатов. Неизвестный женский голос с явным американским акцентом спросил мое имя и после этого обращался ко мне просто «отец». Прошло довольно много времени, пока я понял, что звонившей была моя дочь от первого брака, которую после развода с первой женой в середине 1950-х годов я больше не видел. Это было неописуемое чувство: внезапно снова иметь дочь, которая сама уже была замужем и сделала меня за ночь дедушкой двух внуков.

Когда она позже посетила нас, мою жену и меня, в Германии, она преподнесла мне чудесный подарок. Она передала мне папку с моими пропавшими без вести бумагами, которые она сохраняла долгие годы как единственную память об отце, в надежде однажды вновь увидеть меня.

Через несколько лет одно событие, наконец, снова утвердило меня в намерении написать, наконец, книгу на основе вновь обретенных теперь бумаг.

Я пришел к выводу, что многие молодые люди, которые знают о войнах только из учебников по истории или из слухов, едва ли могут представить себе их действительность, так же как и я в свое время, когда впервые узнал что-то о Первой мировой войне, никак не мог себе представить, как это было на самом деле.

Реальность абсолютно другая. Она превосходит даже самые рискованные фантазии, так как силы человеческого воображения недостаточно для того, чтобы постичь настоящие чувства и ощущения солдат на фронте.

Бесспорно, и среди солдат также были люди, бесчувственные по своему предрасположению, которые сражались и убивали в бою как в опьянении. Но с действительно крайней жестокостью, в которой часто потом обвиняли сражающиеся войска, я в нашем подразделении никогда не сталкивался.

С записи моих переживаний началось для меня воображаемое повторение полного трудностей и скорби времени, от которого я, в принципе, никогда так по-настоящему и не убежал. Вероятно, это удастся мне теперь, когда я дописал до конца эту книгу.

Я не намеревался указывать все имена или наименование моего подразделения с абсолютной точностью, так как в этой книге я хочу документировать только мои личные переживания, мои впечатления и восприятия, а также мои чувства и ощущения во время войны. Если еще живущие члены нашей воинской части прочтут мои записи, они и без того узнают свое подразделение и вспомнят, возможно, также и дальнейшие подробности.

Я не использовал мои сегодняшние знания о бесчеловечной политике уничтожения национал-социалистических правителей Третьего Рейха, чтобы включить мои военные воспоминания в более широкий политический контекст. Было бы сомнительно предполагать, будто я как молодой солдат или кто-то из моих товарищей-ровесников на фронте думал о чем-то другом, кроме как о том, чтобы остаться живым и невредимым после безжалостных боев.

Хотя мне не было трудно расположить мои еще разборчивые записи в хронологическом порядке, может случиться так, что некоторые даты или события не совпадают точно по времени. Описанные в последующих главах события и факты, тем не менее, произошли именно так, и были правдиво описаны мной. Все диалоги из-за прошедшего большого промежутка времени написаны мною только по памяти, потому они не дословные, а лишь передают смысл.

Дата добавления: 2015-07-19