Глава третья. По Виа Сакра в Древний Рим 4 страница

В 414 году императорские дворы в Равенне и Констан­тинополе потрясла весть о том, что Плацидия вышла за­муж за Адольфа и стала королевой готов. Это произошло в Нарбонне, в доме первого из его горожан. Одетая как знатная римлянка, сидя рядом с королем готов, также оде­тым в римское платье, Плацидия со смешанными чувства­ми смотрела на пятьдесят красивых готских мальчиков в шелковых одеждах, каждый из которых держал два золо­тых блюда, по одному в каждой руке. На пятидесяти блю­дах лежало награбленное золото Рима, а на других пятиде­сяти — драгоценности, украденные из аристократических домов Авентина. Таково было приданое римской принцес­сы. Свадьбу сыграли веселую. Готы и римляне перемеша­лись в буйной пляске по столь радостному поводу.

Этот брак длился всего год. Плацидия родила Адольфу ребенка, который умер, а вскоре после этого готский ко­роль был убит своим конюшим. Тогда Гонорий и Констан­ций возобновили свои попытки освободить Плацидию, и в конце концов ее выдали им за 600 000 мер пшеницы. Она вернулась в Италию, прожив среди готов пять лет, и, вер­нувшись, почти сразу же была выдана замуж — вероятно, против воли — все за того же верного Констанция. Ей к тому времени было около двадцати семи. В следующем году она произвела на свет дочь Гонорию, которой суждено было сыграть в истории роль почти столь же странную, как роль ее матери, а еще год спустя — сына, который впоследствии стал императором Запада, Валентинианом III.

Констанций скоро сделался соправителем Гонория и был произведен в августы, а бывшая королева готов стала рим­ской августой. Когда новости достигли Константинополя, племянник Плацидии, император Востока Феодосии II, отказался признать ее титул, возможно, потому что так и не простил ей брак с готом. Это так рассердило Констан­ция, что его с трудом удалось отговорить от начала воен­ных действий против Константинополя. Но дни его были сочтены. Пробыв у власти всего лишь семь месяцев, он умер, и Плацидия снова стала вдовой.

И тогда начался неприятный период ее жизни. Ее жал­кий сводный брат воспылал к ней страстью и настолько не скрывал своих чувств, что разразился скандал, приведший к беспорядкам на улицах Равенны. Плацидия совершенно растерялась, дворцовые интриги привели к тому, что она решила со своими двумя детьми уехать к императорскому двору в Константинополь. Без сомнения, ее там приняли весьма холодно, но тут Гонорий вовремя умер от водянки, и перед Плацидией сразу открылось блестящее будущее. Ее сын, шестилетний Валентиниан, был провозглашен им­ператором Запада, и она вернулась в Италию регентшей. Десять лет она правила умирающей Западной империей и еще пятнадцать лет сохраняла в своих руках власть. Она умерла в шестьдесят два года, и ее великолепный мавзо­лей, знаменитый своими мозаиками, до сих пор считается одной из главных достопримечательностей Равенны. Много веков забальзамированное тело Плацидии в королевском одеянии покоилось на троне кипарисового дерева; говорят, можно было увидеть мумию через отверстие в стене; но в 1577 году какие-то дети, играя с огнем, сожгли императри­цу и ее трон.

Всем известно, что дочери часто очень похожи на от­цов, и в характере Плацидии, а затем и ее дочери Гонорий были сила и тяга к власти, которых не хватало потомкам Феодосия Великого по мужской линии. Гонория была де­вушка с характером, при этом ей выпала несчастная судьба наблюдать, как плохо управляет Империей ее неспособный к этому брат. Ей же не давали выйти замуж ни за кого, кто мог хоть как-то претендовать на пурпур. В тридцать лет она все еще оставалась старой девой. Как раз в этом возрасте Гонория полюбила своего управляющего, человека по имени Евгений, и считалось, что с его помощью она рассчитывала убить Валентиниана III или каким-то другим образом уб­рать его с трона. Но заговор был раскрыт, Евгения казни­ли, после чего было решено отдать Гонорию в жены обык­новенному состоятельному человеку. Надеялись, что брак навсегда отдалит ее от политики. И тогда, доведенная до крайности, она совершила очень странный поступок: эта нежная, хорошо воспитанная римлянка тайно послала свое кольцо Аттиле, королю гуннов, умоляя его прийти ей на помощь. Тут, конечно, сказалось влияние ее матери; мож­но предположить, что Плацидия, рассказывая дочери о том, как правила готами, не старалась привить ей ужас перед варварами и отвращение к ним, а скорее наоборот.

Аттила, однако, был вовсе не похож на проримски на­строенных готов. Этот низкорослый, коренастый, широко­плечий человек с приплюснутым монгольским носом, глубо­ко посаженными глазами и несколькими жидкими волоска­ми на подбородке вместо бороды был упрям, заносчив и не знал жалости. Замечательный его портрет оставил Приск, историк, который с дипломатической миссией ездил к гун­нам. Он описал также примитивные дома гуннских селений и королевские покои, где присутствовал на пире. Полудиким воинам подавали яства на серебряных тарелках, а их вождь Аттила ел куски мяса прямо с деревянной доски. Его под­данные пили из золотых кубков, в то время как сам «Бич божий» — из простой деревянной чаши. А когда в зале за­жгли факелы и явились акробаты и шуты — развлекать со­бравшихся, гунны покатывались со смеху, и лишь у одного Аттилы не дрогнул ни один мускул на лице.

Гунн был рад мольбе Гонорий и решил, что можно и жениться. Может быть, он и ухмыльнулся про себя, поду­мав о женитьбе на тридцатилетней римлянке, но все сред­ства были хороши, чтобы держать в страхе Равенну и Кон­стантинополь.

Два года, 451-й и 452-й, он с огромной армией гуннов, франков и вандалов добивался своей «невесты». Именно во время этой кампании граждане Аквилеи в страхе поки­нули свой город и скрывались на островах в адриатических лагунах. Так был основан удивительный город Венеция. Когда в 452 году Аттила подошел к Риму, повторилась паника 410 года, и послы, среди которых был и папа Лев I, вышли навстречу королю гуннов. Войдя в его шатер, по­слы обнаружили, что советники Аттилы разделились во мнениях: стоит ли брать город. В один из самых ярких ис­торических моментов гунн благоразумно отступил. Хрис­тиане утверждают, что он испугался апостолов; безуслов­но, судьба Алариха, который умер вскоре после разграбле­ния Рима в 410 году, повлияла на решение Аттилы. Тем не менее через год Аттилу нашли мертвым в его постели, а девушка, которая стала его женой за ночь до того, в слезах сидела над его телом. Некоторые говорили, что у него лоп­нул кровеносный сосуд, другие — что молодая жена убила его во сне.

Неизвестно, что сталось с Гонорией. Ее образ на ко­роткий миг сверкнул в сумерках истории, воззвав о помо­щи к диким силам, раздиравшим на части западный мир. Плацидия и Гонория, мать и дочь, символизируют возмож­ность союза между варваром и римлянкой, от которого в далеком будущем предстояло родиться Европе.

Через два года после смерти Аттилы, в 455 году, Рим разграбили вандалы под предводительством Гезериха. Эти люди переправились в Северную Африку и приобрели власть на море. Им суждено было вымирание из-за тяже­лого климата и сытой жизни. Римский поэт хорошо описал разжиревших вандалов, лежащих на палубах своих кораб­лей, лениво глядя, как за них трудятся африканские рабы.

Гезерих, чья мать была рабыней, обладал неукротимым нравом и был хром после падения с лошади. Он повел круп­ные силы вандалов и мавров на Рим, и пока его корабли стояли у причалов Тибра, его люди четырнадцать дней гра­били и убивали, пока не наполнили свои корабли сокрови­щами. Готы были просто джентльменами по сравнению с вандалами. Они не трогали церквей, щадили женщин и де­тей; слово же «вандализм» вошло в язык, как память о тех двух неделях вопиющей дикости.

Они украли золоченые бронзовые листы с крыши храма Юпитера и забрали даже медные горшки из кухонь на Па­латине. Так как у вандалов обнаружилась тяга к приклад­ному искусству и архитектуре, они забрали вещи из двор­цов, чтобы украсить ими свои виллы в Африке. По неко­торым данным, еще Аларих похитил иудейские сокровища из храма Мира на Форуме, по другим — их украли ванда­лы или, по крайней мере, украли то, что от них осталось. Они погрузили все это на свои тяжелые корабли и прихва­тили с собой императрицу Евдоксию и двух ее дочерей. Рим был парализован.

Голод, грабежи, резня, пожары и чума продолжались, и в 476 году правление западных императоров закончилось, и Апеннинским полуостровом правили короли варваров. Сре­ди них был один очень необычный варвар, Теодорих Ост­гот, который, не умея читать и писать, тем не менее глубоко уважал цивилизацию. Тридцать три года, с 493-го по 526-й, Рим переживал своеобразный золотой век. Завоеватель был влюблен в завоеванный город; враг стал верным рыцарем. Одетый цезарем, Теодорих жил со своим двором в Равен­не, а когда приезжал в Рим, останавливался на опустевшем теперь Палатине. К Сенату он обращался на своей варвар­ской латыни и учредил специальную полицию для охраны сотен статуй, которые стояли на улицах и форумах. Под по­кровом темноты опустившиеся римляне воровали бронзовые руки и ноги, чтобы переплавить их, и современник отмечает, что при Теодорихе статуи при этом не оставались безглас­ными, но издавали нечто вроде звона, которым предупреж­дали стражу, и она с пиками набрасывалась на ночных во­ров. Тот факт, что готу пришлось охранять статуи римских военачальников, консулов и поэтов прошлого от самих же римлян, — еще одно ужасное свидетельство упадка Рима.

После смерти Теодориха в 526 году отсвет его правле­ния тут же погас, и византийский император решил снова отвоевать западные провинции. В 536 году Рим был отво­еван для императора Востока Юстиниана его великим пол­ководцем Велизарием. Еще через десять лет на сцене по­явился любопытный персонаж — гот Тотила.

Он осадил город и не снимал осаду, пока жители не стали умирать от голода прямо на улицах. Суп из крапивы, крысы и собаки считались деликатесами. Когда гражданскому на­селению разрешили уехать, то из города вышла процессия привидений, некоторые из них умерли по дороге, а прочих перебили поджидавшие их готы. Тем не менее великая стена Аврелиана стояла незыблемо, и пока оставшиеся римляне держались, питаясь травой и сорняками, которые росли на улицах, в их сопротивлении было величие и благородство, которое компенсировало трусость римлян в дни Алариха. В конце концов четыре грека часовых дезертировали к го­там и предложили открыть им Ослиные ворота (Порта Азинариа) рядом с Латеранским собором Святого Иоанна; по­том они ночью незаметно проскользнули обратно, на свой пост. Ворота открыли, и с первым лучом солнца 17 декабря 546 года Тотила и его армия проникли в пустой город. Им даже не на кого было излить свою ярость. Это может пока­заться невероятным, но во всем Риме осталось всего-навсе­го пятьсот горожан, которые прятались в церквях. Дворцы стояли пустые, двери домов были открыты, знаменитые ули­цы и императорские форумы — молчаливы и покинуты, ста­туи, оставшиеся от прежних дней, довершали трагическую картину. Итак, готы одержали бескровную победу, у них была полная свобода действий, как у грабителей, забравшихся в дом, когда хозяева ушли.

У Тотилы было правило: ровнять с землей все города, какие ему случалось захватить, и так же он хотел поступить с Римом. Он сломал все ворота и начал разрушать стену. Последних жителей изгнали из города, и готы продолжали разрушения на безлюдных улицах. Когда они повалили треть стены, от Велизария пришло послание, призывавшее Тоти­лу хорошо подумать, прежде чем продолжать. В письме он предупреждал Тотилу, что, продолжая разрушать Рим, он разрушает и свою репутацию в мире. Тотила был странным человеком, иногда с ним вдруг случались приступы состра­дания, доброты и великодушия. В общем, он решил предо­ставить Рим его судьбе. Сорок дней в Риме не было ни од­ного живого существа. По улицам бродили дикие звери, в зимние холода пришли волки и разрыли тысячи могил.

Затем явился Велизарий, починил стену, привлек в го­род немногочисленных жителей, и жизнь началась в нем снова. Через два года Тотила вновь осадил город, и история повторилась. Часовые предали город, и готы взяли его; но их странный вождь больше не помышлял о разрушении Рима. Теперь ему хотелось возродить его. Огромные пространства в черте города были засажены пшеницей, а насе­ление Рима не превышало теперь населения маленького провинциального городка. Тотила зазывал новых жителей издалека и из окрестностей, а перед тем, как уйти, устроил кошмарное зрелище.

Circus Maximus, который вмещал в себя двести тысяч зрителей, стоял нетронутым, и, сидя в его мраморных крес­лах по приглашению готского короля, несчастные жители города собралось смотреть на игрища. В 549 году в послед­ний раз состоялись состязания колесниц, и тени древних римлян, должно быть, плакали и заламывали руки, глядя на эту пародию на прошлое величие. Когда игры закончи­лись, Тотила отправился наказывать Сицилию. Прошло четыре года, и вот он снова оказался вынужден защищать Рим от византийской армии. Тотила был убит в бою и тай­но похоронен, но одна готская женщина показала его моги­лу грекам, они откопали тело и отправили его в Константи­нополь, где он был похоронен в ногах у Юстиниана.

Следующие сто семьдесят лет своей истории Рим зави­сел от Константинополя. Греческий экзарх в Равенне был наместником византийского императора. Наместник зани­мал часть дворцов цезарей на Палатинском холме и являлся номинальным правителем, а истинным правителем был папа. Греческие монахи заполнили монастыри и служили в церк­вях, греческие папы сменяли друг друга на престоле Святого Петра. Церкви Рима украшала чудесная мозаика, кое-что от нее сохранилось. В населении же не могло сохраниться и капли древнеримской крови. Теперь, когда акведуки были перекрыты и холмы остались без воды, жители оказались притиснуты к Тибру, согнаны на Марсово поле. Таким уви­дели Рим первые пилигримы-саксы из Англии.

В 731 году Григорий II вышел из повиновения Констан­тинополю, и владычество наместников кончилось. Рим це­зарей теперь превратился в Рим пап. В этот великий мо­мент папство наконец повернулось спиной к греческому Востоку и лицом к латинскому Западу, которому под его руководством предстояло стать Европой. Вооруженная ду­ховным превосходством и властью, умудренная опытом про­шлого, Папская область не являлась военным государством и нуждалась в защитниках. В Рождество 800 года папа Лев III возложил корону на голову Карла Великого, коро­ля франков, и толпа приветствовала того как басилевса, словами, принятыми на коронации императоров Византии. Доктор Делайл Берне писал: «Приветствие римлян, обра­щенное к Карлу Великому как римскому императору, было первым младенческим криком при рождении Европы».

Дата добавления: 2015-07-19