Глава седьмая. ОГОНЬ НА СЕБЯ!

Взрыв оказался громким — громче некуда.

Вячеслав Иванович, узнав о нем, немедленно пере­звонил Турецкому и получил подтверждение. Но подроб­ности выяснять пока не стал. Его душили эмоции. Да и ситуация была самой подходящей.

Грязнов находился в кабинете генерала Седлецкого, обсуждая с ним показания майора Умарова и его омо­новцев, как бы проясняя для себя, насколько им всем тут можно верить. И кто же, как не начальник ГУВД, пере­сидевший на своем стуле двоих, а теперь можно сказать — почти троих уже губернаторов, знал бы об этом лучше других? Лесть, даже в малых, почти мизерных, дозах все равно приятна — это воочию наблюдал Грязнов.

И тут — ну надо же! — такое известие! Покушение, можно сказать, на первого помощника генерального про­курора! Направленного сюда по личному указанию пре­зидента! Да, граждане, в какой стране мы находимся?! Что тут происходит?! Совсем, что ли, эти распоясавшиеся бандиты и их сообщники, сидящие у власти, с ума по­сходили?! Так мы им укажем их место!

Гневу генерала Грязнова просто не было предела. Да и то сказать, кто бы мог предположить, что дело вдруг так обернется. Ну слава богу, что Турецкий живым остался, не пострадал, а ведь всего два шага и... И что тогда?!

Седлецкий, не уловивший ни грамма неискренности в возмущении Грязнова, немедленно снова перезвонил в Воздвиженск заместителю Затырина, майору Ступину, временно исполнявшему обязанности начальника РУВД, наорал на того, почему не доложил сразу, и приказал сроч­но разобраться в этом преступлении, провести все необ­ходимые экспертизы — взрывотехнические, криминали­стические и все остальное, что нужно, и доложить об ис­полнении. Тот ответил, что на месте уже больше часа ра­ботают оперативники и эксперты, а-не докладывал он по­тому, что собирался это сделать, как только появятся ре­альные результаты. Впрочем, это произойдет с часу на час.

Поскольку дело оказалось действительно громким, генерал перезвонил своему коллеге из госбезопасности и попросил даже того поучаствовать своими кадрами — фээсбэшники — все же крупнейшие специалисты по этой части. Ну и дать соответствующее указание в Воздвиженск, Султанову.

И пока Грязнов и Седлецкий продолжали обсуждать слухи, а потом и собственные проблемы, позвонил май­ор Ступин и сообщил, что эксперты, побывавшие на ме­сте происшествия, уже установили тип взрывного устрой­ства и собственно взрывчатки. Это была, скорее всего, самодельная бомба, в которой был использован пластит. Без наполнителя в виде гаек там, болтов и прочего, то есть как бы не для поражения боевой силы врага, а ис­ключительно для уничтожения техники. Мощность бом­бы примерно триста граммов в тротиловом эквиваленте с дистанционным взрывателем, приведенным в действие с помощью мобильного телефона. Тип взрывного устрой­ства, между прочим, аналогичен тем, которые были не­давно применены также и при взрыве автомобилей-ино­марок в Воздвиженске. Другими словами, действовал один взрывник со своим четким почерком. По этой час­ти все сомнения отпадали. Ну а насчет пластита? Его, вероятно, вывезли с одного из воинских складов.

А что касается конкретно взрывника, производивше­го теракт — иначе обозначить взрыв автомобиля и нельзя было, только по чистой случайности в нем не оказалось ни водителя, ни пассажира, — то об этом удалось узнать следующее. Уже задержан уголовник, который дает по­казания о конкретном исполнителе. Он назвал некоего Игоря Горбова, по кличке Гроб, по совершенно непонят­ной причине кем-то выпущенного из камеры ИБС, где он находился в связи с подозрениями о его участии во взрывах автомобилей, которые были произведены в на­чале этого месяца в Воздвиженске и послужили своего рода сигналом для начала милицейской зачистки. Но, к сожалению, этому Гробу, бывшему саперу времен первой чеченской кампании, удалось после исполнения теракта уйти. Он пока не задержан, возможно — пустился в бега, и его следует, как особо опасного преступника, теперь объявлять в розыск.

Короче говоря, куда ни ткни, сплошные вопросы и неясности.

— Боюсь, очень нехороший будет резонанс, — задум­чиво прокомментировал Грязнов сообщение майора Сту­пина. — Даже не представляю, что сделать, чтобы пога­сить возникшую так не вовремя волну...

— Да, надо думать, — убитым голосом произнес Седлецкий, с надеждой поглядывая на Вячеслава Иванови­ча. И добавил: — Одного не понимаю, зачем твой Турец­кий бандитам понадобился?

— А я вот думаю, — глядя в потолок, произнес Грязнов, — этот, как его, Гроб, да?., он, возможно, простой исполнитель. Ну вместе с тем, которого ваши взяли. Один — наводчик, а другой — исполнитель, так, скорее всего, у них распределялись роли. И заказ они получи­ли, возможно, через своего пахана, но определенно от кого-то, кто сидит повыше — во властных структурах. Смотри, во-первых, этого Гроба незаконно выпустили из камеры предварительного заключения, так? Значит, мож­но предположить, предварительно поставив перед ним конкретную задачу, которую он не выполнил по чистой случайности. Ну во всех деталях этого дела мы, конечно, еще разберемся. Видимо, посулили хорошие деньги. Но он задания не выполнил, следовательно, и гонорар ему не светит, если не успел получить аванс. Далее, во-вто­рых. Возвращаться в камеру он не захотел, что тоже впол­не логично — с его точки зрения. Но, зная, что ему те­перь не даст покоя его заказчик или же заказчики, если там несколько заинтересованных лиц, он решил смыть­ся. Что и претворил в жизнь. Но еще тебе было сказано насчет второго уголовника, а тут я не совсем понял.

— Так это именно он и назвал своего подельника. Я полагаю, особой загадки-то нет. Солдатенков, то есть Прапорщик, тоже ведь прошел Чечню. Так что и кадры подбирал себе достойные. А раз это так, то придется нам брать его и колоть, несмотря на то что к нему самому у нас конкретных обвинений нет. Разве что подозрения — ты сам видишь, Вячеслав Иванович, у нас не имеется веских доказательств, и вообще тут почва довольно хлипкая.

— Пока! — поднял указательный палец Грязнов. — Я говорю: пока нет, но могут появиться. Знаешь когда? А вот мы устроим с тобой перекрестный допрос начальни­ку изолятора временного содержания, на основании ка­ких распоряжений он выпустил на волю задержанного преступника...

— Да нет, ну я-то тебе зачем? И вообще, у нас есть кому допрашивать, вот пусть прокуратура и занимается своим делом. А до преступника, я почти уверен, еще ша­гать и шагать. Обвинение-то тем браткам, которые уже сидят, до сих пор не выдвинуто. И этому Гробу, кстати, тоже. Подозреваются — но не больше. Вот следователи и названивали судье, просили продлить срок содержа­ния под стражей. Нет у них ничего, понимаешь? — уже сердито выкрикнул генерал. — Пусто! Нельзя держать, надо выпускать! А мы все тянем, будто улики сами по­явятся...

— Так уж совсем ничего? — засомневался Грязнов.

— Ну я ж тебе врать не буду... А к Прапорщику вооб­ще нет никаких претензий. Да он и сам все категоричес­ки отрицает. Имеет алиби.

— Ой, Иван, ну мы же с тобой знаем, как делаются алиби! — отмахнулся Грязнов. — А я, между прочим, — ты же в курсе? — имел с этим Прапорщиком жесткую беседу, когда у меня украли мою сотрудницу. И что дума­ешь? Вернули как миленькие. Ну, может, не сами верну­ли, это дела не меняет. А поскольку сотрудница не пост­радала, то и наша встреча тоже завершилась, в общем, мирно. Почти к обоюдному пониманию. Но я его пре­дупредил, что мое терпение может скоро кончиться. А чтоб сбить лишнюю спесь, пользуясь своими правами и согласием Александра Борисовича, взял с него подпис­ку о невыезде. Солдатенков понимает, что это чистая формальность в его положении, но знает и то, во что мы можем раздуть его дело, если подписка будет им нару­шена. А теперь новые события просто заставляют меня предпринять в отношении этого Лехи более жесткие меры. Твои ж ребята уже объяснили — почерк взрывни­ка... Ох, чую, придется мне самому теперь взяться за того задержанного. У меня он заговорит. И так заложит твое­го Прапорщика, что кое-кому мало не покажется. А ты как считаешь?

Седлецкий, непонятно зачем, помял, потискал паль­цами свои отвисшие щеки, затем, словно сомневаясь, подвигал бровями и... промолчал, будто не пришел еще ни к какому выводу. Впрочем, молчание — тоже ответ­ная реакция. И Грязнов не стал давить на него, еще не до конца разобравшись с насильниками.

И теперь он словно бы вспомнил, что когда только появился в кабинете Седлецкого, тот как бы пожаловал­ся ему по-дружески, что, мол, Турецкий там чего-то опять повел себя вроде не очень хорошо. Вячеслав Иванович, который не собирался обсуждать с кем бы то ни было поведение Сани, кивнул и предложил вернуться к теме попозже. А сам заговорил о допросе Умарова. Вот за этим обсуждением их и застали телефонные звонки из Воздвиженска. Но когда и этот вопрос более-менее утрясли, пора было, наверное, вернуться и к Турецкому.

— Так какие лично у тебя были претензии к Алексан­дру Борисовичу? Извини, я перебил тебя тогда...

— Да у меня-то какие? Лично у меня по моей службе к нему ничего нет. Поначалу грешил, было дело, не хочу отрицать, относительно Затырина. Но ты же мне привел веские доказательства, и я, ты помнишь, сразу дал свое добро. Тут ты не можешь возражать?

— Не могу. Одно дело, Иван, делаем..-.

Вячеслав Иванович помнил, как туго скрипели моз­ги Седлецкого, который долго мялся, не решаясь и слов­но ожидая от кого-то со стороны подсказки, пока не раз­решил временно отстранить подполковника от службы. Да и с назначением расследования по линии управления собственной безопасности тоже мямлил какие-то слова, пока Грязнов не надавил на него, сказав, что немедленно лично свяжется с начальником главка. А теперь, значит, сразу добро, ишь хамелеон!

— Все правильно, Иван. Так что у тебя еще?

— Между нами, да?

— Как скажешь.

— Очень темная история получается со Слепневым, судьей. Это, видишь ли, самоубийство... Посмертная за­писка с объяснениями причин... Нехорошая тенденция получается, понимаешь меня, Вячеслав Иванович?

— Ха! Это ты мне сейчас, Иван, старый анекдот на­помнил. Санин, между прочим. Рассказать?

— Ну расскажи, — не очень охотно ответил генерал. Он даже чуть поморщился, чтобы это увидел Вячеслав Иванович. Но Грязнов «не заметил».

— Чукча один закончил философский факультет в МГУ и вернулся домой. Оленей, мол, надо пасти, делом заниматься. И вот видит — переходит стадо через речку. Передний олень ушел вдруг под воду и не вынырнул. Утоп. За ним — второй, третий. Чукча задумался. «Одна­ко, — говорит, — теньденьсия?»

— Смешно, — хмыкнул Седлецкий.

— Нет, ты понял, на что я намекаю? — развеселился Грязнов. — Милиция совершает кучу противоправных действий, жалобы несутся в Москву потоком, президент велит разобраться и наказать виновных. А тут приезжает комиссия, отстраняет главного в городе милиционера, затем едва не тонет в реке прокурор, потом стреляется председатель районного суда. Да, и еще забыл — банди­ты похищают лейтенанта милиции, а позже устраивают покушение на председателя той самой комиссии. Дей­ствительно ведь, «теньденьсия» получается! А ты иначе, Иван Христофорович, не пробовал посмотреть на про­блему?

— Это как же? — с заметной иронией спросил Седлецкий.

— А вот так. Просто знает кошка, чье мясо съела. И теперь боится, выходы для себя безопасные ищет. Ты за­писку ту своими глазами видел? Читал?

— Нет еще, но... доложили!

— А вот Санин следователь, который туда выезжал, держал в руках эту писулю. И ничего там нет. А сказано просто и ясно, как говорят все трусы, спасаясь от неми­нуемой расплаты: мол, «прошу пожалеть и не трогать мою семью, а я виноват и сам выношу себе приговор». Что-то в этом духе. Так что ты мне всякие слухи не пересказы­вай, а поручи своим разобраться в деле... Между прочим, по тому прокурору тоже громкая отставка плачет. Если не больше.

— А это еще с какой стати?

— С той, что спустил на тормозах — и мы знаем, по чьей указке, — уголовное дело об автоугонщиках.

— Да что вы можете знать-то? Там же одно процессу­альное нарушение на другом было! Вячеслав Иванович, умоляю, не пудри мне мозги! Я к твоим словам и делам отношусь серьезно, поэтому давай не будем играть друг против друга. Да еще негодными средствами.

— Как сказать...

— Ты о чем?

— О негодных средствах, Иван Христофорович. Ты ж вот не спрашиваешь, чего мне известно и откуда. А пол­ностью отметаешь любые подозрения. И уж если на то пошло, то я знаю почему.

— Ну и почему?

— На ухо скажу.

— Да брось ты...

— Как знаешь, тебе тут жить, я понимаю. А ты все еще не принял для себя кардинального решения, вот в чем дело... Но я тебя не виню. Каждый, извини... зани­мается своим делом... как он хочет. Сказал бы грубее, Иван, и точнее, но, ей-богу, не желаю тебя обижать. Мо­жет, ты еще успеешь понять. Пока поезд не ушел окон­чательно.

— Загадками говоришь! — уже раздраженно заметил Седлецкий.

— Это тебе только кажется. Ладно, Иван Христофорович. Твоего Умарова я собирался арестовать, но после твоего ходатайства оставляю под подпиской о невыезде. Нарушит, загоню за Можай, причем без всякого сожале­ния. Материалы я все забираю с собой, и, возможно, се­годня же — максимум завтра мы примем окончательные решения по нескольким вопросам. Первое — возобнов­ляем дело об автоугонщиках и со всеми объяснениями, в связи со вновь открывшимися обстоятельствами, пере­даем его в вашу областную прокуратуру, под личный кон­троль областного и федерального прокуроров.

— Но для этого необходимо указание из Москвы, — возразил Седлецкий, — вряд ли это в вашей с Турецким компетенции. И как вы собираетесь соединять его в од­ном производстве с остальными делами по... ну по фак­там произвола? — Вот такую уклончивую формулировку нашел генерал.

— А мы этого делать не будем. Просто в ходе допол­нительного расследования обязательно всплывут — это уж мы постараемся — многие факты, о которых кое-кто в вашей области хотел бы поскорее забыть. Теперь вто­рое. У нас набралось достаточно материалов, чтобы возбудить уголовные дела против как минимум полусот­ни сотрудников милиции. Ну и, естественно, против ее непосредственного руководства. А также против тех, кто отдавал преступные приказы. Ты понимаешь, о ком кон­кретно идет речь. Но ввиду такой массовости лиц, при­влекаемых к уголовной ответственности, и этот вопрос придется, видимо, также согласовывать в Москве. На основании представленных нами доказательств их вины. Видишь, какая получается долгая история? Но это со­всем не значит, что мы будем сами тянуть с ее решением. И, наконец, третье. Это то, о чем мы с тобой разговари­вали, Иван Христофорович, во время первой нашей встречи, когда, как мне показалось, мы сумели действи­тельно понять друг друга. Вот в принципе и все.

— И когда вы собираетесь приступить к последнему, так сказать, акту вашей деятельности?

Грязнов услышал в вопросе легкую насмешку, но сде­лал вид, что принял интерес за чистую монету.

— Когда, говоришь? — Он поскреб задумчиво заты­лок, пожал плечами и с неопределенной интонацией от­ветил: — Да вот посоветуемся с Саней и... А чего тянуть, верно?

— Не поторопились? — уже с явным намеком спро­сил Седлецкий.

— Думаю, нет. А там посмотрим. По-моему, Наполеон считал, что самое главное — это ввязаться в сражение.

— Ну вы... Наполеоны... — усмехнулся генерал и опу­стил глаза.

«А он-то явно себе на уме...»

— Саня, — сказал Грязнов, входя в комнату, — а ведь я вызвал огонь... на тебя. Ну вообще-то хотел сначала на себя, но так получается, что первым должен будешь по­пасть под обстрел именно ты. Сейчас объясню...

— Приятно слышать, — улыбнулся Турецкий, — что ты постоянно думаешь о своем друге. И что на этот раз? Какую свинью ты ему подложил?

— Я долго думал, Саня... Слушай, тут все чисто? — Он окинул комнату беглым взглядом.

— Чище не бывает, Филя постоянно проверяет.

— Это хорошо. Ты мне потом подробно расскажешь, что вы тут делали, пока меня не было, поскольку мне на какое-то время придется здесь остаться за главного.

— «Вы меня увольняете, сэр?» — с мольбой в голосе воскликнул Турецкий и продолжил другим тоном: — «Я — вас?! Да как вам, дорогая, пришла в голову такая мысль?!» — «Ах, ну как же, я видела, как двое рабочих выносили из вашего кабинета диван!..»

— Смешно, — без тени улыбки отреагировал Гряз- нов. — Я вот чего придумал, послушай...

И они, усевшись друг против друга, заговорили, как два классических заговорщика, тихими, почти неслыш­ными голосами.

Турецкий выслушал, прикинул и... согласился.

— А теперь валяй ты рассказывай! — сказал Грязнов.

Но тут без спроса явился Гордеев. Он шумно вошел,

как к себе домой, швырнул в сторону давно ставшую прит­чей черную папку на «молнии» и подсел к генералам.

— Ну вот что, отцы-милостивцы! Втравили вы меня... за что я вам земно благодарен. Чувствую, застряну я в этой провинциальной дыре. Снова был в прокуратуре... Нет, не так, сначала ездил в ИВС, к мадам Котовой, которую содержат там исключительно из-за каприза местного ва­шего генерального прокурора, каковым он всерьез мнит себя. Этот Мурадыч, как его заискивающим тоном зовут подчиненные, пред которым, видно, есть причина заис­кивать... Слушайте, а может, он этот? Ну, национальный кадр? В общем, прямо по Гоголю, в сильнейшей степени моветон.

— Это у Гоголя, кажется, судья был такой, а прокуро­ра у него нет, — поправил Гордеева Турецкий.

— Не важно, есть — нет! Здесь этот козел существует, и он уже заранее не желает никого слышать, кроме само­го себя. Он, блин, как треска вареная! Глаза выпучит и молчит. Я ему говорю: надо то-то и то-то, а он словно спит с открытыми глазами!

— Нет, Юра, ты им просто не пришелся ко двору, — объяснил Турецкий. — Со мной, например, он был весь­ма любезен. И, кроме всего прочего, должен быть благо­дарен мне за то, что я, жертвуя собственным здоровьем, вынужден был спасать в первую очередь его задницу, как говорят американцы.

— Ну между нами — тобой и мной — все-таки есть разница, господин генерал от юстиции, — парировал Гор­деев. — А я для него просто мелкая сошка, заноза, пес­чинка, которая натирает веко и мешает смотреть спокой­но. Не больше. Я ему толкую по поводу Котовой, кото­рую держат за решеткой без предъявления обвинений уже больше недели. А он знаешь что ответствует? Вот послу­шай, я даже записать попробовал. — Юрий Петрович достал блокнот, нашел нужную страницу и прочитал: — «Никаких жертв среди населения нет и не было. Это зло­стные слухи, распространяемые преступными элемента­ми, устраивающими в городе беспорядки, и поощряемые прямыми противозаконными действиями лиц, выдаю­щих себя за журналистов и действующих с единственной задачей — накалить обстановку в городе и районе. То есть любыми путями дестабилизировать ее накануне выборов губернатора, а затем и мэра нашего города. Этого мы им позволить не можем!» Кто «мы» и кому «им», надеюсь, объяснять не надо.

— Да на фоне всего остального это мелочь!

— Нет, не скажи. Я знаю, что он уже делал предложе­ния то ли Теребилину, то ли Сороченко — обеспечить прокуратуру компьютерной техникой. Но те послали его подальше. Не исключаю, что здесь и гнездится главная здешняя загадка, название которой «уязвленное до глу­бины души самолюбие». Ну и остальное — тоже. Кто-то из тех двоих заявил, что выставляет свою кандидатуру не то на пост мэра, не то даже губернатора! И понеслось! А Котова эта, вместо того чтобы действовать с умом, пона­деялась на собственные силы и финансовую поддержку олигархов местного значения и будущих кандидатов. Поперла танком, думая, что против лома нет приема. А всю присказку до конца не знала, потому что там гово­рится: «окромя другого лома». Вот и схлопотала. Лично я ее не оправдываю, хотя понять могу. Не знаю, что ска­жет Саня... — И Грязнов сел, высказавшись, как ему по­казалось, до конца.

— Так вы, может, считаете, что ее и защищать не надо? — взъерошился Гордеев.

— Напротив, надо, — ответил Турецкий. — Как вся­кого человека, против которого власть применила не­адекватные ответные действия. Но это когда мы рассуж­даем о Власти — с большой буквы. А здесь таковой не наблюдается. Здесь у руля клан. Разные люди, но одина­ково кровно заинтересованные в удержании в своих ру­ках основных подходов к кормушкам. Ты посмотри на их дома, на обстановку в них. Я был, видел! Такое не со­орудить, даже если станешь получать президентскую зар­плату. Так на какие деньги? Воруют. Взятки берут. Ты, кстати, возможно, и не поинтересовался, а я, разговари­вая с людьми, спрашивал: «А почему же вы к своим соб­ственным адвокатам не обратились? Почему вам нужно, чтоб обязательно из Москвы приехал и был к тому же известным правозащитником?» Знаешь ответ? «А пото­му, что все местные — все без исключения холуи и при­хлебатели нашего мэра. И стукачи у прокурора. А кото­рые пытались быть самостоятельными, так те давно уеха­ли в другие места». Вот и выходит, что ты гордиться мо­жешь своим положением, господин Гордеев. — Турецкий засмеялся, снизив тем самым накал эмоций.

— И что мне теперь делать? С моей-то гордостью?

— Напирай танком. Тебе можно. А мы будем помо­гать. Тоже, со своей стороны, давить на прокурора. Вы­шибем последнюю опору из-под ног Гузикова, тот и сам завалится.

— Да? — усмехнулся Юрий Петрович. — Но тогда из твоих слов, Саша, я могу сделать вывод о том, что само­убийство Слепнева как бы это... Ну было не совсем са­моубийством. О чем, между прочим, говорят и горожа­не. Я им втолковываю, конечно, что быть такого не мо­жет, а они все равно мне не верят. Изверился народ... Скромную мечту готов выдать за истину в последней инстанции.

— Юрочка, — мягко заметил Грязнов, — неужели у тебя не хватает собственных мозгов, чтобы понять: им же старательно подбрасывают эту идею! А говоришь — умный!

— Ну, положим, это не я о себе говорю, а вы. Но ведь даже злостный слух все-таки не с потолка берется, в этом- то вы меня упрекнуть не можете?

— Не можем, — с улыбкой ответил Грязнов.

— Но, значит, и...

— Значит, и! — ответил Турецкий. — А че ты мне душу мотаешь? Че за грызло берешь? — с блатной интонацией процедил сквозь зубы Турецкий. — Все равно я в отказе! В натуре! Хошь, пасть те порву?

— Похоже на правду, Александр Борисович, — с ува­жением отреагировал Юрий Петрович и рассмеялся. — И когда же вы собираетесь «убрать» третью ногу, отцы мои?

— Ох, не торопи, Юра, — вздохнул Грязнов. — Дай нам свой коронный вопрос решить, да, Сань?

— А он — заметил? — все о себе да о себе. Дался ему этот прокурор. Ты, Юрочка, следователя Валетова при­щучь, который аппаратуру изъял — и без всяких прото­колов! Вот и Мурадыч твой разлюбезный зашатается. Верно я мыслю, Слава?

— Еще как верно, Саня...

— Нет, мужики, с вами, вижу, компот не сваришь. — Гордеев поднялся, забрал свою папку. — А где остальной народ?

— Народ пока у Поремского. Увидишь Филю, скажи, чтоб заглянул, — сказал Грязнов.

Через минуту голову в приоткрытую дверь просунул Агеев:

— Звали?

— Садись, как тебя? Гургеныч?

— Слушай, папу Самсоном звали! Зачэм путаэшь?

— Ну пусть Самсоныч. Заходи, садись. Значит, так, кодовое название операции — «Улет».

— Мудрено, — заметил Турецкий.

— Ни хрена себе! — высказал и свое отношение Фи­липп Агеев. — И что, полный улет?

— Нет, не полный. Но... достаточно серьезный. А у тебя будет прекрасная возможность показать, чему тебя научила армия.

— Слушайте, вы меня просто заинтриговали. И еще — мой шеф знает?

— Это ты о Дениске? — с уничижительной интона­цией спросил Грязнов.

— Кому Дениска, а кому отец родной, кормилец и поилец, Денис Андреич! И попрошу...

— Принято, — рассмеялся Вячеслав Иванович. — Ну тогда, как говорят у тебя на Востоке, Гурген Самсоныч, возьми уши в собственные руки и постарайся не обра­щать внимания на сладкий яд похвалы, которая может пролиться в твой адрес по ходу дела...

—Я весь внимание. Но предупреждаю, без согласия шефа — ни-ни. Он говорит, что я у него редкий кадр, рисковать которым он не имеет морального права...

— Кончили базар, — поднял руку Грязнов. — Ты се­годня проверил, здесь все чисто?

— Как в пустой бутылке.

— Тогда пошли. По пунктам. Пункт первый — посе­щение мэра...

— Савелий Тарасович, — наклонившись к интерко­му и одновременно поглядывая на Александра Борисо­вича, таинственным голосом сказала секретарша, — к вам просится господин Турецкий.

— Через минутку.

Турецкий с юмором посмотрел на нее:

— Как вас зовут?

— Ангелина Петровна.

— Так вот, Ангелина Петровна, — максимально доб­рожелательно сказал он ей, — просто на будущее, чтобы вам потом не было неловко чувствовать себя перед посе­тителями, которые, например, могут взять и обидеться, понимаете? Нехорошо говорить «просится». Это ребенок, извините, просится пописать. А я не за этим сюда при­шел. Чувствуете разницу?

Он широко и добродушно ей улыбнулся, а ее лицо залило краской.

— Извините, — робея, произнесла она.

Турецкий не успел ответить, ибо «проснулся» интерком и повелительный голос мэра произнес:

— Аля, пусть заходит.

«Вот так тебя любой может приложить, блин, друг ты мой Турецкий», — натянуто уже усмехнулся Александр Борисович и взялся за бронзовую ручку двери.

За столом у мэра сидела сильно поредевшая, но зна­комая компания. Прокурор Керимов с каменным лицом иезуита. Заместитель мэра Иван Порфирьевич Сажин, смотревший на Турецкого с нескрываемым интересом. Заместитель начальника РУВД майор Ступин, этакая верста коломенская, на голову выше всех остальных, вре­менно осуществлявший функции «отдыхающего» под домашним арестом Затырина. И, наконец, Рашид Сул­танов. Этот мельком взглянул на Александра Борисови­ча, и по губам чекиста скользнула почти неприметная ухмылка, но не злорадная, а, скорее, приятельская. Он единственный не боялся демонстрировать «особое» свое отношение. Но его помощь в данный момент абсолютно не нужна была Турецкому.

Мэр Гузиков сидел за столом истуканом. Смотрел прямо перед собой, и Александр Борисович, таким об­разом, поневоле оказывался вне поля его зрения.

— Здравствуйте, господа, — вежливо начал он. — Это хорошо, что я застал вас всех вместе, значит, не надо бу­дет объяснять дальнейшее развитие ситуации каждому в отдельности. Имею сообщить вам следующее.

— Садитесь, — процедил мэр.

— Благодарю, мое сообщение будет коротким, — от­верг его приглашение Александр Борисович, продолжая стоять. — Завтра, первым утренним авиарейсом, я убы­ваю в Москву, господа. Основные материалы по рассле­дованию преступлений сотрудников милиции в отноше­нии жителей вашего города нами собраны...

— Но позвольте! — вмешался прокурор.

— Я не кончил, вопросы — потом. — Турецкий жес­том остановил Керимова. — Здесь остаются сотрудники

Генеральной прокуратуры и ГУУР МВД под руковод­ством моего заместителя по оперативно-следственной группе генералом Грязновым для уточнения ряда второ­степенных деталей и дальнейшего выяснения отдельных обстоятельств дела. Материалы же расследования и наши основные выводы я забираю с собой, чтобы с ними мог­ло ознакомиться руководство Генеральной прокуратуры и Министерства внутренних дел для принятия оконча­тельного решения, которое нами, в общем, уже сформу­лировано. У меня просто нет времени, господа, подроб­но знакомить вас со всеми нашими выводами, но хочу обратить ваше внимание на главное. Дело это беспреце­дентное и, по-своему, резонансное. Ввиду этого мы бу­дем настаивать, господа, чтобы и наказание коснулось не нескольких особо ретивых исполнителей, как это у нас часто случается, а всех, я подчеркиваю, всех виновных в грубейшем произволе и нарушении гражданских прав населения. Всех, повторяю, сверху донизу. Никто из ви­новных не должен уйти от уголовного преследования. Все, господа, разрешите откланяться.

— Вы перебили меня! — возмутился прокурор. — И не ответили на мои вопросы! Это что, теперь так полага­ется у вас, в Генеральной прокуратуре? Игнорировать мнение заслуженных работников?

Турецкий сделал изумленные глаза.

— У меня ощущение, господин Керимов, что вы не изжили еще известный провинциальный синдром — в любой ситуации считать себя Господом Богом. А между тем могу вас упрекнуть в том, что вы, открыто нарушая все положенные сроки и соответствующие статьи Кон­ституции, содержите под стражей, без предъявления об­винения, гражданку Котову. А то, что вы пытаетесь предъявить ей, является грубейшей фальсификацией, за которую прокуратура, в первую очередь в вашем лице, должна будет понести ответственность. И мы все сдела­ем, чтобы справедливость восторжествовала. Я ответил на ваши вопросы? До свиданья, господа.

— Не торопитесь, — солидно и хмуро заметил мэр. — Садитесь, садитесь, господин Турецкий. Не лишайте нас своего общества. И потом, как вы изволили заметить, самолет у вас только завтра. А у нас накопились к вам вопросы. Например... Так что мы будем делать с фактом доведения до самоубийства гражданина Слепнева Анто­на Захаровича? Или это для вас проходной эпизод?

— Мой сотрудник, — по-прежнему, не садясь, отве­тил Турецкий, — был на происшествии и держал в руках предсмертную записку. Никакого указания на то, что уход из жизни господина председателя районного суда каким- то образом связан со мной, там нет. И вы это сами пре­красно знаете. Поэтому давайте не будем лукавить друг перед другом, господин мэр. А писать жалобы в Москву вы, естественно, вправе. Но, по опыту своей работы, могу предупредить, не следует обижаться, если палка, кото­рой человек замахивается, чтобы кого-то ударить, может отскочить и больно стукнуть его же. Еще вопросы? Тогда я, так и быть, приоткрою вам одну следственную тайну. Речь о взрыве моей машины. Задержанный уголовник дал показания относительно того, кто является заказчиком этого преступления. Мы полагаем также, что уголовный авторитет Солдатенков не захочет брать чужую вину на себя и подтвердит фамилию заказчика.

— И кто же это? — насмешливо спросил мэр.

— Вы очень скоро узнаете. Генерал Грязнов умеет ра­ботать с этим преступным контингентом. Так что вам обязательно сообщат.

— Вы, кажется, пробуете угрожать? — Насмешливая ухмылка не сходила с губ Гузикова.

— Возможно, вам, Савелий Тарасович, хотелось бы этого, но, уверяю вас, угрозы не в моих правилах. Я опе­рирую только фактами. Вернемся к разговору позже.

— И что же, за несколько дней, что были здесь, вы успели провернуть столько дел? Что-то не верится... — Тон мэра был непререкаемым.

— Объясняю. Все они были шиты белыми нитками. Никакого труда не стоило отыскать концы. Было бы же­лание. Есть еще вопросы? Нет? Тогда желаю здравство­вать, господа.

И Турецкий вышел.

Кажется, удалось. Идея была такая — всколыхнуть болото. А то они тут стали привыкать к тому, что где-то что-то движется и если б не происшествия со Слепневым или Затыриным, так вообще благодать. И на фоне того, что тут происходило две недели назад, эпизод с покушением на Турецкого мог бы показаться слабым от­голоском прошлых событий. Нет, следовало напомнить тем, кто желал бы все спустить на тормозах, что они си­дят, на самом деле, на бочке с динамитом и жонглируют не словами, а факелами.

Сейчас зашевелятся. И посыл им дал Турецкий со­вершенно конкретный — завтра с утра самолет. Яснее некуда. И с чем летит — тоже. Короче, бомба и еще раз бомба! Нет, они не должны его выпустить, не совсем же дураки, раз однажды попробовали уже, но не получилось. Значит, должно в другой раз получиться. Да и не такая уж серьезная фигура этот Турецкий, чтобы из-за него целый регион лихорадило и будто других более важных проблем нет у государства. А издержки, некоторые поте­ри — что ж, они бывают, они даже логичны.

Губернатор наверняка потребует, чтобы все материа­лы Турецкого немедленно кровь из носу легли ему на стол. И они поднимут все свои службы. Что и требова­лось доказать...

Грязнов, которому Александр Борисович рассказал о своем посещении местной «инстанции», одобрил проде­ланное, но добавил, что, пока Саня ходил «во власть», они тут кое-что пересмотрели и уточнили. Пересмотр касался того, что официально полетит вместе с Турец­ким не Филя, а Володя Поремский. Каким образом? И этот вопрос решили.

Сегодняшнюю ночь Александр Борисович проведет не в пансионате и не в гостинице, а в доме егеря Тихона Платоновича Воробьева. Вместе с Поремским и Филип­пом Агеевым. А провожать Турецкого на аэродром вые­дут всей бригадой, за исключением Гали, которая оста­нется охранять оригиналы материалов следствия. Мест­ные деятели не могут знать, что с собой у Турецкого бу­дут только копии. Ну, и плюс весьма нелицеприятные выводы комиссии. А всего материалов уже набралось на пяток увесистых томов. И чтобы не тащить с собой всю эту груду, были отобраны лишь наиболее важные и крас­норечивые, которые нельзя было читать без внутренне­го напряжения, и вот с них сняты ксерокопии. Тут уж постарались Галкины знакомые, помогли и с компьюте­ром, и с копировальной техникой, так чтоб об этом не узнали милицейские стукачи, не спускавшие, казалось теперь, с сотрудников опергруппы глаз.

Поступили в соответствии с уточненным планом. И в шесть утра, еще по темноте — первый самолет, на ко­торый Денис, съездивший в аэропорт еще накануне, ку­пил в разных авиационных кассах два билета по паспор­там на фамилии Турецкий и Поремский, улетал в десять часов, — выехали небольшим кортежем в областной го­род. В первой машине, с милицейской мигалкой на кры­ше, ехали Грязнов, Поремский и Яковлев. Вел ее Миха­ил Евграфович. Поремский был одет неброско — в тем­ной куртке и в кепочке, низко надвинутой на лоб.

Он, кстати, не преминул поинтересоваться, где Алек­сандр Борисович, и получил ответ: Турецкий встретит провожающих уже в аэропорту. Стало быть, если расче­ты оказались верны, порт наверняка уже напичкали ми­лицией.

Вторую машину, ту, что взяли напрокат Филя с Дени­сом, двигающуюся на почтительном расстоянии от пер­вой, вел Грязнов-младший. Филя сидел рядом с ним, а Турецкий — в темной шляпе и длиннополом светлом плаще, с большим портфелем — полулежал на заднем сиденье. Александр Борисович был неузнаваем. На гла­зах — темные очки, широкополая бежевая шляпа закры­вала лицо, воротник плаща поднят. Словом, сплошная конспирация.

На всем пути следования дважды останавливали чер­ную «Волгу» Грязнова-старшего, несмотря на то что над ее крышей посверкивала синяя мигалка. Сотрудники дорожного патруля тут же извинялись перед генералом милиции, отдавая ему честь и мельком заглядывая в са­лон, и объясняли, что все это делается по указанию на­чальника ГУВД генерала Седлецкого — для их же спо­койствия. Никакой логики! Но Грязнов посмеивался и не возражал, не выказывал своего неудовольствия.

На немытую «девятку» с областными номерами ник­то из патрульных не обращал внимания.

В аэропорту Турецкий — в столь" нехарактерной для него шляпе и плаще до пят — появился в окружении дво­их сопровождающих, одним из которых был генерал, а второй капитан милиции. Они тут же, предъявив служеб­ные удостоверения, прошли в зал для VIP-пассажиров.

Аэропорт был старой постройки. Никаких, естествен­но, переходов-гармошек здесь еще не знали, и на посад­ку к самолетам пассажиров доставляли маленькие откры­тые микроавтобусы, списанные, видно, в аэропортах крупных городов. Будучи уже знаком с этой системой посадки, Грязнов вместе с Турецким отправился к дежур­ному по аэровокзалу и, упирая на то, что помощник ге­нерального прокурора везет с собой совершенно секрет­ные материалы, потребовал разрешения — после прохож­дения, естественно, всех необходимых контрольных фор­мальностей — доставить «важного пассажира» прямо к трапу самолета на автомобиле начальника ГУВД области.

Возможно, и такой вариант предусматривался «оппо­нентами», поэтому возражений у дежурного не возник­ло. Он только, натянуто улыбаясь и показывая глазами на объемистый груз в портфеле, спросил, не атомная ли бомба запрятана в нем.

Турецкий, взаимно улыбнувшись, ответил, что это как для кого, возможно, кое-кому может показаться и пострашнее.

Вот так, обменявшись любезностями, Грязнов с Ту­рецким и оставили кабинет дежурного, а тот, успел заме­тить Вячеслав Иванович, тут же схватился за телефон­ную трубку. Ура, все по плану!..

К стойке регистрации авиабилетов Турецкий и Поремский подошли порознь. Грязнов-старший и Влади­мир Яковлев, пользуясь своими удостоверениями, про­вожали Александра Борисовича — больше охраняя, что было заметно со стороны, его толстый портфель.

На вопрос дежурной у стойки, что в нем, Грязнов от­ветил за Турецкого: «Документы, милая». И на экране рентгеновского аппарата проехавший через его контроль портфель показал, что внутри одни бумаги. И ничего лишнего.

«Ну что, рискнут?» — светился вопрос в глазах Турец­кого, и Грязнов, тоже взглядом, а также легким качком головы из стороны в сторону, молча отвечал: «Нет!»

«Неожиданно» Александр Борисович захотел в туа­лет. Краем глаза он увидел, как туда только что прошел Поремский. Турецкий, не расставаясь с портфелем, от­правился следом. Вышел он несколько минут спустя, по- прежнему в темных очках и надвинутой низко на лоб широкополой шляпе, с тем же портфелем в руках. Подо­шел к Грязнову с Яковлевым и, в сопровождении генера­ла и капитана, направился к выходу, куда уже подъехала черная «Волга» с синей мигалкой.

Вышли, быстро сели и уехали.

Если кто-то сейчас и наблюдал за ними, а таковые наверняка были, то они увидели, как лихо подкатила машина к трапу, как вышли из нее двое, обнялись, и тот, кто был в светлом плаще, показав стюардессе билет и паспорт, быстро, помахивая плотно набитым портфелем и прыгая через ступеньку, поднялся в салон. Генерал про­щально помахал вслед ладонью и сел в машину, которая тут же отъехала и направилась к выезду с летного поля.

А сутулый человек в черной куртке и кепочке, выйдя из туалета, вышел из здания аэровокзала на летное поле, однако на первый отъезжающий микроавтобус не успел, пришлось ожидать следующего, который уже отъезжал от самолета. Но тут пассажиру в черной куртке из-за угла здания махнул рукой невысокий мужчина в синей одеж­де, напоминающей ту форму, в которую были облачены служащие на аэродроме. Пассажир, словно прогулива­ясь, отделился от общей группы улетающих пассажиров и, не привлекая к себе внимания, сделал несколько ша­гов в сторону, после чего скрылся за углом.

Вывернутая наизнанку его куртка оказалась тоже си­него цвета. А кепочку сменила синяя бейсболка, похо­жая на те, которые носила тут вся обслуга.

— За мной, — сказал «служащий» и пошел вдоль ог­рады.

Впрочем, отошли они недалеко, протиснулись через раздвинутые в стороны прутья ограды — и оказались ря­дом со стоянкой машин. Ближайшей к ним была гряз­ная, немытая «девятка», вот в нее они и сели.

— Порядок? — спросил Денис, сидевший за рулем.

— Полный, — ответил Филя. И обернулся к Турец­кому, избавившемуся наконец и от тесной куртки, и от дурацкой бейсболки. — Билет будем сдавать, Сан Бори- сыч? Все-таки он денег стоит!

— Подошьем к отчету, — ответил Турецкий. — Поеха­ли, пока они тут не чухнулись...

Машина рванула в сторону железнодорожного вок­зала.

— Я смотрел, — сказал Денис, — ближайший поезд на Челябинск примерно через минут сорок. Так что, пока доедем, пока то, другое, как раз без затей получается.

— Проходящий — он даже лучше, — вмешался Фи­липп. — И билет в кассе брать не надо, я прямо с провод­ником договорюсь. Он за сотню баксов в собственном купе тебя устроит, Борисыч, если только захочешь. Да там, я думаю, вообще полно пустых мест. А тут езды все­го ничего, уже ночью будешь на месте. А там прямой са­молет на Москву. И в Домодедове тебя Володька Поремский встретит.

— Пока, слава богу, все идет четко и по плану. Но по­еду я все-таки, мужики, не в купе, а в плацкартном — от греха. Документы где?

— В багажнике, — ответил Филя и вдруг рассмеял­ся: — Воображаю, что будет с ментами, когда они нако­нец обнаружат в самолете твой пустой портфель!

— Ага, — тоже смеясь, ответил Турецкий. — Мы с Володькой газеты рассовали по углам, а две свернули в трубки и поперек вставили, вот его и раздуло, а вынешь, враз похудеет.

— Все правильно, да и черт с ним, с портфелем, ста­рый уже, ни на что больше не пригодный. Шмотье в нем всякое возили...

Отъехав подальше от аэровокзала, Грязнов попросил водителя остановиться у ограждения летного поля, от­куда просматривалась вся взлетная полоса. Он даже вы­шел из машины и стал наблюдать за стоящим вдали са­молетом. Никакого движения вокруг него еще не было. Но это ни о чем не говорило. Наверняка шмон они про­ведут, когда посадка закончится и самолет вырулит на стартовую позицию.

Так и случилось.

Порыв ветра принес отдаленный рев двигателей, са­молет покатился, выехал на взлетную полосу, остановил­ся, и тут к нему устремились сразу три милицейских ав­томобиля с мигалками. Они окружили самолет, и с ходу подъехавший трап присосался к открывшемуся люку. По трапу быстрой цепочкой ринулись наверх фигурки воо­руженных людей.

Грязнов сел на свое место и кивнул водителю:

— Поехали, Михаил Евграфович, вашему тезке, с его злым языком, это было бы, пожалуй, в самый раз, а нам уже неинтересно. На базу! Дела ждут...

Телефонный звонок застал Вячеслава Ивановича на подъезде к пансионату, фактически на мосту через Каму.

— Привет, Вячеслав Иванович, — мягко сказал Седлецкий. — У вас там все в порядке?

— В полном, Иван Христофорович, а что? Появились проблемы?

— Улетел... твой товарищ?

— Так точно, уже в пути.

— Да? — без удивления спросил генерал.

— А ты сомневаешься? Иван, зачем же мне тебя об­манывать? А пуще — подводить? У нас с тобой честный договор — что сказал, то и сделал. Или на тебя наседа­ют? Так пошли их подальше, как ты это умеешь. А я, ви­димо, к концу дня, если не возражаешь, подскочу к тебе, как нынче говорят, перетереть парочку вопросов, вот и обсудим ситуацию, лады?

— Что ж, лады, — ответил Седлецкий, но сомнение все-таки прозвучало в его голосе.

Уже из Москвы, то есть в середине дня, позвонил

Поремский и рассказал, посмеиваясь, какой шмон учи­нили в самолете ворвавшиеся омоновцы.

Ну, во-первых, они с ходу кинулись к тому месту, на которое был продан билет Турецкому. И... замерли в удив­лении. На нем сидел посторонний гражданин, посколь­ку стюардесса при посадке громко предложила пассажи­рам, ввиду наличия свободных мест, занимать свободные кресла.

А где же тогда тот, который им нужен и должен зани­мать это место? А его нигде не оказалось!

И стали тогда омоновцы осматривать всех пассажи­ров, не пропуская никого и невзирая на их пол и возраст, полагая, что хитрец, которого они искали, мог загрими­роваться и одеться женщиной. При этом они сравнива­ли лица с фотографиями, которые держали в руках. Ког­да и здесь ничего не получилось, они, похоже, расстрои­лись.

Поремский был отдаленно похож на Александра Бо­рисовича — недаром Меркулов называл его копией Сани, но только в молодости. Правда, видимо, Константин Дмитриевич имел в виду не столько портретное сходство, сколько общие, и не всегда положительные, с его точки зрения, качества характера. Но все же сейчас рисковать не стоило. Однако желание взглянуть на фотографию, которой помахивал перед своим лицом омоновец, было слишком велико.

— Кого ищете, мужики? — спросил он.

— Да хрен его... — выругался про себя омоновец и показал ему фотографию... Турецкого, естественно. — Не видал такого?

-Нет.

— А ну-ка свои документы предъяви! — вдруг потре­бовал он, будто проснулся.

Поремский протянул билет на самолет, заложенный в паспорт. Тот внимательно посмотрел, сравнил фото в документе со своим снимком и нехотя вернул Влади­миру.

— Кого хоть ищете-то?

— Рецидивист какой-то, — сквозь зубы процедил омоновец. — Террорист, а маскируется под прокурорс­кого работника.

— Не, не видал.

— Ну, значит, отбой, — сказал тот и пошел к входно­му люку, поправляя на спине автомат Калашникова.

Грязнов, услышав рассказ Поремского, хохотал как ребенок. А часа два спустя пересказал то, о чем ему доло­жил следователь, Ивану Христофоровичу Седлецкому. Но сделал это в такой форме, словно забавное происше­ствие конкретно к генералу никакого отношения не име­ло, а речь шла о неких дураках, которые так ничему за долгие годы не научились. Это ж надо! Выдать Саню Ту­рецкого за террориста! Это ж каким местом надо было думать!..

Судя по тому, что Седлецкий не обижался на него либо делал вид, что дело действительно его не касается, хотя такого ну никак не могло быть — просто по опреде­лению, Грязнов снижал накал своей иронии, сведя всю историю к глупому казусу, о котором и говорить-то не­ловко.

— А он, значит, отбыл? — вел свою линию Седлецкий.

— Ну а как же! Я сам его и проводил. На поезд. Поса­дил, по рюмочке взяли — на дорожку, как обычно. Тра­диция у нас с ним такая. А самолетов он почему-то не любит, боится, что ли...

Но это уж Вячеслав Иванович явно приписал другу свои собственные качества — больше всего на свете Гряз- нов ненавидел именно самолеты, которые имеют обык­новение падать. Да он-то, сам по себе, ладно, пусть па­дает, но ты ж ничего не можешь сделать, повлиять не в силах на неожиданные повороты судьбы — вот в чем беда.

— А кого ж ты тогда провожал в порту? — спросил вдруг генерал, полностью выдавая себя, — наверное, на­доело уже кружить вокруг да около.

— Донесли, да? — рассмеялся Грязнов. — Володьку Поремского проводил. Его Меркулов зачем-то срочно к себе вызвал. Вот Саня и попросил меня помахать ему ручкой... А тебе чего донесли?

— Пустяки, — отмахнулся Седлецкий. — Ну давай, с чем приехал? А то меня через полчаса вызывает губерна­тор.

— А-а-а! — запоздало «сообразил» Вячеслав Ивано­вич. — Ответ держать? А ты по-нашему его, по-просто­му, чтоб нос не шибко задирал. Ладно, не хочу тебя за­держивать, давай к делу... Речь о прокуроре Керимове... Извини, — снова перебил себя Грязнов и взглянул на ге­нерала с шутливой серьезностью, — а что, Иван, крепко нагорит?

— Да брось ты, — нахмурился тот.

— Ну и слава богу, не бери в голову...

Александр Борисович и Владимир Поремский сиде­ли в кабинете Меркулова, когда секретарша Клавдия Сергеевна доложила по телефону, что генеральный про­курор ждет у себя своего заместителя и помощника.

— У меня просьба, Саня, — идя по коридору, сказал Меркулов, — веди себя сдержанно. Жалобы на тебя от­туда я уже показал. Думаю, что с них и начнется. Поэто­му не гоношись.

— Костя, за меня не бойся, имею такой аргумент, про­тив которого никакой генеральный не устоит, вот уви­дишь. Даже два аргумента.

Турецкий решил маленько блефануть, все равно ведь на пользу делу.

— А почему до сих пор не сказал? — Меркулов даже остановился.

— Ты сам и услышишь, если он пойдет на меня вой­ной. Как в анекдоте, помнишь? «Иду в атаку, если по­гибну, считайте меня коммунистом. Ну а нет — так нет». Вот и я. Не полезет, и я промолчу.

— Погоди, — Меркулов насупился так, будто перед ним стоял как минимум личный враг, — быстро выклады­вай! Ничего, подождет, — добавил, заметив нетерпеливое движение Александра Борисовича. — В двух словах!

— Ну если в двух... Я по Славкиному совету успел с утра встретиться с нашей правозащитницей. С Тимофе­евой, с Любовью Андреевной. И рассказал ей о делах. Кстати, и о тех жалобах, о которых ты мне сегодня рас­сказал. Думаешь, я не знал? Короче, она дала один дель­ный совет. Вот им и воспользуюсь.

— Какой совет? Ты понимаешь, Саня, что все это очень серьезно? И тут не до шуток! Либо каких-то там выступлений правозащитников.

— Не каких-то, Костя, это во-первых. А во-вторых, мотор уже запущен, и взлетит самолет или останется на земле, будет зависеть от главного диспетчера — то бишь от нашего генерального. Ему и думать, как на такое дело посмотрит президент. Я все сказал, о вождь мой! — И Александр сложил перед своим лбом ладони. — Бизоны сдохли, осталось одно...

— Перестань, — поморщился Меркулов. — Дай слово, что не полезешь без моей команды? Ну без моего знака?

— И каким он будет? — нахально ухмыльнулся Турец­кий.

— А ты сам увидишь...

Генеральный прокурор был хмур. Рассеянно переби­рал бумаги в папке, лежащей перед ним. Снял очки, же­стом предложил вошедшим садиться. Подвигал пухлы­ми губами и изрек:

— Тут на вас, Александр Борисович, поступило мно­го жалоб. Ну там самоуправство, грубость — это, в об­щем, обычные кляузы недовольных тем или иным раз­витием событий. Я не стал бы обращать на них присталь­ного внимания, если бы не одно обстоятельство... Они поступили к нам с резолюцией сотрудника кремлевской администрации — разобраться и принять немедленное решение. Вот так-с... — Он хлопнул ладонью по папке перед собой. — Что прикажете делать, а? Вот вы, Кон­стантин Дмитриевич, вы всегда защищаете Александра Борисовича. Что на этот раз скажете? Там ведь дошло уже до самоубийства! Человек не выдержал преследований и наложил на себя руки! И не просто гражданин икс, а вы­сокий государственный чиновник, народный судья!

— Он, с вашего разрешения, Владимир Анатольевич, председатель районного суда. Фамилия Слепнев.

— Благодарю вас, — генеральный сложил пальцы в замок и опустил на них подбородок. — И что дальше? Что вы этим хотите сказать?

— У нашего сотрудника, который занимался этим делом, есть точная копия его предсмертной записки. Цитирую: «Это у меня вынужденный уход. Стоя на краю, прошу пожалеть и не трогать мою семью, а я виноват — и сам выношу себе приговор». Написав сие, он застре­лился из табельного оружия. Извините, но какое я-то имею к этому отношение?

— Но, видимо, информация не беспочвенная?

— А почему не поставить вопрос наоборот? Именно беспочвенная, однако ловко притянутая за уши, посколь­ку другой у них под рукой просто не обнаружилось.

— Это вам кажется, — усмехнулся генеральный про­курор и снова открыл папку. Перебрал несколько стра­ничек, бросил: — Вон их сколько!

— И все на имя президента?

— Как вы угадали? — съязвил генеральный.

— Типичная провинциальная самонадеянность. Вам нужны объяснения, Владимир Анатольевич?

— Хотелось бы.

— Слушаюсь. — Турецкий взглянул на Костю, тот делал ему глазами знак: спокойно. — Читаю вам корот­кое официальное заявление районного прокурора Керимова в связи с теми событиями, по поводу которых гос­подин президент передал, как я понимаю, мне через вас, Владимир Анатольевич, указание разобраться и строго наказать виновных. Если что не так, поправьте, пожа­луйста, меня.

— Так, так, успокойтесь, — снисходительно заметил прокурор.

— Прекрасно. Цитирую. Документ имеется в деле. «Никаких жертв среди населения нет и не было. Это зло­стные слухи, распространяемые преступными элемента­ми, устраивающими в городе беспорядки, и поощряемые прямыми противозаконными действиями лиц, выдаю­щих себя за журналистов и действующих с единственной целью — накалить обстановку в городе и районе. То есть любыми путями дестабилизировать ее накануне выборов губернатора, а затем и мэра нашего города. Этого мы по­зволить не можем». Из всей этой филиппики правда лишь в одной фразе — «накануне выборов губернатора, а за­тем и мэра». Все остальное — откровенная ложь и подта­совка фактов.

— И у вас имеются доказательства?

— Я уже представил их на рассмотрение вашего за­местителя господина Меркулова.

— Вы читали, Константин Дмитриевич?

— Читал, Владимир Анатольевич. Это ужасно!

— Что именно?

— Факты, изложенные в заявлениях десятков пост­радавших от милицейского насилия — в самом неприг­лядном его виде, а также от допрошенных исполнителей преступных — нет другого слова — указаний своего ру­ководства. Документы подтверждают друг друга.

— Но тогда как же нам относиться к этому? — Гене­ральный прокурор концом сложенных очков отодвинул от себя папку с жалобами.

— Как ко всякой провокации. Желательно бы еще уточнить адресатов.

— А они и не скрывают своих имен.

— Тем более надо будет еще раз внимательно взгля­нуть на их собственную роль в указанных событиях.

— А что мы ответим администрации президента?

— Правду, Владимир Анатольевич.

— Хм... как у вас все просто... А ее ждут от нас? Такую?

— Я внимательно просмотрел отчет Александра Бо­рисовича в связи с проведенным предварительным след­ствием. Там надо будет кое-что поправить, убрать неко­торые оценочные резкости, естественные эмоции, но в принципе, я считаю, вполне... Докладывать президенту будете вы?

— Не думаю... Посмотрим, когда дойдет до этого дело... Значит, отчет вы написали, Александр Борисович?

— Так точно.

Генеральный поморщился — эта военная краткость всегда раздражала его. Он бы и китель со звездами не носил, если бы этикет не заставлял. И эти «слушаюсь», «так точно» он терпеть не мог. А Турецкий, зная это, обо­жал время от времени вставлять своему главному шефу этакие мелкие шпильки. Костя относился к ним неодоб­рительно, вот и сейчас хмурился, поглядывая на Саню.

Между тем генеральный прокурор перелистал не­сколько страничек и поднял глаза на своего первого по­мощника:

— А что там у вас случилось с начальником РУВД?

— Против подполковника Затырина у следственно- оперативной группы имеются серьезные улики в том, что он лично руководил действиями милиции и ОМОНа, вызванного, кстати, по его требованию, хотя он всячес­ки теперь от этого дела открещивается. Но неопровер­жимые факты — они имеются в деле — говорят против него. Генерал Грязнов, в тесном контакте с которым ра­ботала наша следственная группа, посоветовался со сво­им руководством и принял решение о временном отстра­нении — на период следствия — начальника РУВД и ото­брании у него подписки о невыезде.

— Да, но там же главный виновник, как сообщает­ся... э-э... вовсе не он, а командир ОМОНа? Сбежавший, кстати, от правосудия!

— Никак нет, Владимир Анатольевич, — ответил Ту­рецкий, краем глаза снова заметивший мелькнувшее на лице Кости недовольство, — командир ОМОНа майор внутренних войск Умаров явился, чтобы дать признатель­ные показания. А скрывался он некоторое время, как мы поняли, по той причине, что именно на него и собира­лось руководство областью и городом свалить главную долю вины за происшедшее. Показания имеются в деле.

— Так, допустим, а при чем здесь ваши совершенно непонятные угрозы в адрес губернатора... как его фами­лия? Вот, Кожаный Григорий Олегович. Уж он-то здесь при чем? Зачем было его фамилию полоскать?!

О! Генеральный повысил тональность до гневной! Вот где, как говорила в раннем детстве слишком умная дочка Александра Борисовича — Нинка, собачка-то порылась! Это значит, что администрация президента держала за главный козырь именно этот факт, а все остальное — для массы, а больше — для отвода глаз. Интересно! И кто ж в Кремле так радеет за господина Кожаного? Какая еще очередная мафия? Не местного же значения, а московс­кая...

— Это, позволю заметить, Владимир Анатольевич, чистейшей воды вымысел.

— То есть как? Вот тут же все совершенно ясно напи­сано! Распространяются вздорные слухи о том, что сво­бодные выборы губернатора в губернии могут не состо­яться по той причине, что президент отменит их! Это... что... такое?!

Гроза была уже совсем рядом.

— Каюсь, Владимир Анатольевич. И готов принести свои извинения Григорию Олеговичу лично. Да только он их не примет, потому что они ему совершенно не нуж­ны. А нужен ему новый губернаторский срок, иначе все его черные дела в губернии откроются, и, не исключаю, ему может грозить судебное преследование. А поводом к такому решению явится — но только для начала! — во­зобновление уголовного дела по автоугонщикам в связи со вновь открывшимися обстоятельствами. Целый пре­ступный картель, который угонял иномарки, а затем про­давал на сторону, возглавлял сын губернатора Виктор Григорьевич Кожаный. В этом преступном деле участво­вали также начальник РУВД, вор в законе Солдатенков и другие лица. Их показания у нас также имеются. Но по прямому требованию отца, то есть Григория Олеговича, который лично встречался с районным прокурором и покойным ныне судьей, это уголовное дело было пре­кращено производством. Изучая личности судьи Слепнева и прокурора Керимова, мы столкнулись с этим фак­том, и дальнейшая проверка показала, что сговор имел место. Вполне возможно, но это сугубо моя личная точ­ка зрения, что судья, узнав от меня о возобновлении рас­следования и понимая свою жалкую роль в этом деле, решил расстаться с жизнью. Ему, кстати, было что терять. Особняки они выстроили себе ничуть не хуже наших руб­левских. Отсюда и просьба — пожалеть семью. Но... след­ствие по этому поводу в городе уже проводится, и не мое дело предвосхищать его окончательные выводы. Одна­ко, вероятно, сам факт возвращения внимания к делу об автомобильных угонщиках сильно напугал губернатора, идущего на перевыборы. Вот и соответствующая реак­ция. А куда ж ему еще и обращаться за помощью, как не к своим?

Не удержался Турецкий, надерзил. Странно, но его дерзость прошла как бы незамеченной. Да неужто? Тог­да надо добавить. И Александр Борисович скромно, стес­няясь внешне и даже как бы кокетничая, рассказал о том, как на него самого было организовано покушение, кото­рое не произошло лишь благодаря четкой работе сотруд­ников Вячеслава Ивановича Грязнова, осуществлявших оперативное прикрытие группы. Однако машина, к сло­ву взятая там напрокат, была взорвана и сгорела. За нее еще придется платить хозяевам прокатной конторы, но Александр Борисович не стал заострять на этом внима­ние, сказав, что сам разберется.

Они-то между собой уже решили с Филей Агеевым, что платить будут бандиты — из того гонорара, который был им выдан за совершение убийства следователя.

Факт покушения не был известен Косте — Турецкий держал его в загашнике на тот случай, когда прижмут начальники. Вот и пришло время.

У Кости глаза стали огромными. Генеральный про­курор открыл рот и, кажется, забыл его закрыть. Ничего себе — мелкий фактик, как представил его теперь помощ­ник генерального прокурора!

— Вы полагаете, это был теракт? — сформулировал наконец вопрос Владимир Анатольевич.

— Иных мнений ни у кого не возникло. Даже у руко­водства города. Но мы смогли задержать одного из ис­полнителей собственными силами. Он дает показания. И заказ, как он утверждает, поступил именно от городс­кого руководства. В теракте замешаны и криминальные силы, которые проходили по одному делу с сыном губер­натора. Я почти уверен, что в результате следственных действий исполнитель назовет конкретных заказчиков, ему нет никакого резона брать на себя чужую вину.

— Да что ж это? Чикаго какое-то!

— Это устаревшие представления, извините, Влади­мир Анатольевич, — мягко улыбнулся Турецкий и ско­сил глаза на Костю. Тот играл бровями, словно прики­дывая варианты.

— Но вы уверены в своей правоте? — строго спросил генеральный.

— Уверен, — твердо ответил Турецкий.

— А я вот — нет. И вы, я вижу, Константин Дмитрие­вич?.. — заметил прокурор. — Уж слишком все, по ваше­му докладу, Александр Борисович, у вас понятно и бла­гополучно.

— Извините, я этого не говорил. Группа работает.

— Ну и что с того, что она работает? А чем еще она, между прочим, должна заниматься? — Генеральный опять стал заводить себя, видно, что-то все-таки не да­вало ему покоя. — Но заметьте, не на кого-то, а исклю­чительно на вас, Александр Борисович, вечно сыплются жалобы со всех сторон! И нам вот с ним, с Меркуловым, постоянно приходится их расхлебывать! А с этим со всем что прикажете делать? — Он тряхнул перед собой пап­кой с доносами.

— Отправить по назначению, — спокойно ответил Турецкий, хотя тоже почувствовал закипающее раздра­жение.

— Куда?! — выкрикнул генеральный прокурор.

— В сортир, — четко ответил Александр Борисович.

Владимир Анатольевич с треском хлопнул папкой по

столу. Это уже было для него слишком. Воцарилось тя­желое молчание. Его нарушил, как и положено, генераль­ный прокурор.

— Ну что будем предпринимать, Константин Дмит­риевич... с этим?

Было непонятно, что он имеет в виду — Турецкого или заявления, отмеченные штампом кремлевской адми­нистрации.

— Я бы предложил самому Александру Борисовичу сделать короткое, но предельно ясное резюме относи­тельно этих документов. После этого, когда мы с вами либо я один, если вы поручите это мне, ознакомлюсь с ответом, его можно будет передать, с моими, скажем, комментариями, по адресу. Это ведь переслал помощник заместителя главы администрации, да?

-Он.

— Вот ему же и отправить. И волки, как говорится, тьфу, тьфу, тьфу, и овцы — тоже.

— Что вы на это скажете, Турецкий?

Ишь ты, как официально! Александр Борисович взглянул на Костю и заметил, как тот, вытянув губы ду­дочкой, быстро поймал взгляд Сани и подмигнул левым глазом, который не был виден прокурору.

Сигнал? Ну, чему быть, того не миновать.

— Я абсолютно согласен с мнением Константина Дмитриевича, а также с вашим решением, Владимир Анатольевич...

Вот так — решением! Выбил у генерального почву для раздумий из-под ног Турецкий.

— Я сделаю, как вы прикажете, — продолжил Алек­сандр Борисович. — Но есть еще одна маленькая, одна­ко немаловажная деталь, в которой я хочу повиниться перед вами.

— Ну что еще? — снова нахмурился генеральный про­курор.

Турецкий взглянул на Костю и увидел, как тот едва заметно кивнул. Значит, угадал, решил он.

— Дело в том, что, как вы знаете, поводом для поезд­ки следственно-оперативной группы в Воздвиженск от­части послужило выступление в широкой печати право­защитных организаций, испытавших, что называется, на собственных плечах тяжесть провинциальной Фемиды. Так вот, вчера, возвратившись из командировки, я поне­воле попал в тесный круг этих правозащитниц. Есте­ственно, всей картины следствия я не нарисовал, но от­дельные факты, как я увидел, были им уже известны, и, подчеркиваю, не от меня. Им просто требовались неко­торые подтверждения...

— И что? — без всякого выражения спросил Мерку­лов.

— Увы, каюсь, я им дал эти подтверждения.

— Но как же ты мог? — загремел теперь тихий Мер­кулов. Даже генеральный — увидел Турецкий — слегка растерялся от подобной вспышки своего зама.

— Извините, Константин Дмитриевич, но вы сами меня всю мою сознательную жизнь учили, что, когда речь идет о человеческих судьбах, о попранном гражданском достоинстве, никаких компромиссов быть не может. Я вспомнил ваши слова и... подтвердил. А что мне было делать? Врать, что ничего не случилось? Так они сами все давно знают. И надеются именно на Генеральную проку­ратуру, потому что никому другому больше не верят. Еще раз извините, так получилось, готов понести наказание... Я понимаю, что не должен был этого делать.

— Ну и что дальше? — не отставал Меркулов.

— Дальше? Я взял с них слово, что до того момента, пока Генеральная прокуратура не примет своего реше­ния, они эти факты не обнародуют. Значит, получается, слово за нами. Точнее, за вами, за руководством. Я уве­рен, что они сдержат слово, но и долго ждать не захотят.

— Вот так! Вы поняли, Константин Дмитриевич? Это же чистой воды шантаж! Это черт знает что! — загремел, загрохотал теперь и генеральный прокурор.

— Ну насчет шантажа я все-таки сомневаюсь, Влади­мир Анатольевич, — сразу переходя на мирный тон, от­ветил Костя. — А ведь, по существу, решать-то нам с вами все равно придется. Президент установил сроки. Можно было бы, конечно, рискнуть...

— Это как?

Дата добавления: 2015-07-19