Глава вторая. ГОРА ОБРУШИЛАСЬ. 2 страница

— Ну... в общем, — подтвердил Затырин. — Только вот насчет оттенка...

— Пусть я неточно выразился. Какой уж теперь отте­нок? Мы давно увязли в криминальном болоте. Но в дан­ной ситуации, я думаю, нам выгоднее будет связать со­бытия последних дней все-таки именно со всякого рода криминальными явлениями. Да и вообще, давно уже мы известному тебе господину Солдатенкову нервы не ще­котали, а пора. Пора, Паша!

— Ха, — ухмыльнулся вдруг подполковник, — вы по­лагаете, что объяснить драку на площади будет удобнее на фоне очередного разгула преступности? А что, в этом есть глубокий смысл. Остается только грамотно органи­зовать этот самый разгул... Хм, довольно-таки мудрое решение, Савелий Тарасович.

Скользнувшей по губам улыбкой и кивком головы мэр показал, что он оценил реакцию начальника РУВД.

— Нам бы так проделать, Паша, чтоб впоследствии комар носа не подточил!

— Есть план?

— Имеется кое-что в заначке, как говорится, — ус­мехнулся загадочно мэр. — Вот послушай...

Примерно через час Павел Петрович покинул каби­нет мэра, весьма удовлетворенного тем, что начальник РУВД все исключительно правильно понял и показал свою готовность немедленно начать действовать. Саве­лий Тарасович проводил подполковника взглядом, а ког­да дверь закрылась, довольно потер руки и нравоучитель­но заметил — уже в собственный адрес:

— Ось так оно треба працювать, шоб и капитал при­обрести, и девочисть свою соблюсти...

А подполковник Затырин на служебной машине бы­стро уехал домой, там переоделся в гражданский костюм, шляпу надел, темный плащ — все как в старых детекти­вах — и набрал на мобильнике известный ему номер те­лефона, по которому он мог без особых затруднений свя­заться с Лехой Солдатенковым, известным в области и даже за ее пределами под кличкой Прапорщик.

Они встретились на набережной реки, в отдельном номере ресторана «Речной», который принадлежал са­мому одноглазому Лехе — глаз он свой потерял в Чечне. Программу собственных действий Павел Петрович пред­ставлял вполне отчетливо — мысль у мэра была понача­лу неожиданной для подполковника, но при этом про­стой и понятной и к тому же дополнительных логичес­ких обоснований не требовала. Надо было только гра­мотно и быстро разыграть дебют этой шахматной партии, а дальше в выигрыше окажется тот, у кого нервы крепче. Или тот, кто зримо уже представляет себе финал. И кто также не страшится принести на алтарь своей победы некоторые вынужденные жертвы. Похоже, что этот хо­хол, над которым еще недавно насмехался город, этот Гузка, на поверку оказался куда более крепким орешком, чем многие себе представляли...

Объяснения Затырина свелись к почти прозрачной позиции. Известие о затянувшемся конфликте между мэром и бизнесменами Теребилиным и Сороченко со товарищи, как говорится, давно уже ни для кого в райо­не не новость. И речь не просто о непонимании позиций друг друга. По существу, местный бизнес объявил мэру войну, которая закончится не раньше, чем пройдут вы­боры. Кто будет противостоять Савелию, тоже понятно — бизнесмены. Они уже заявили, что намерены участво­вать, и назвали кандидатов, которые, возможно, в пос­ледний момент отдадут голоса собственных избирателей одному из своих же.

Как это обычно делается? Растаскиваются голоса из­бирателей по многочисленным кандидатам, а потом те снимают свои кандидатуры и во втором туре передают голоса тому, на кого в конечном счете и делается ставка. А основной претендент остается с дулей — даже и близ­ко не дотягивает до необходимых пятидесяти процентов проголосовавших избирателей.

В этой ситуации нынешний мэр, даже подключая реальную и мощную поддержку губернатора, тем не ме­нее наверняка окажется в проигрыше. Что за этим пос­ледует, объяснять не надо. Первый и самый мощный удар нового городского руководства будет немедленно нане­сен по криминальной структуре, то есть конкретно по Прапорщику и его братве. Тут двух мнений нет. Но пока есть время, глупо его терять бездарно. И, логически рас­суждая, именно теперь появилась возможность нанести соперникам превентивный удар. А о последствиях бес­покоиться не стоит, потому что у официального след­ствия вполне может не оказаться реальной доказатель­ной базы, а если дело и дойдет-таки до судебного разби­рательства, то не скоро. И вообще, оно может тянуться до бесконечности.

Что требуется конкретно?

И тут сотрапезники, строго придерживающиеся меж­ду собой так называемого криминального паритета, пе­решли на шепот. Не нужно ни лишних глаз, ни лишних ушей, когда замышляются дела серьезные, могущие ока­зать заметное влияние на будущую политику, да и вооб­ще конкретную обстановку и атмосферу в городе.

Случилось так, что ночью в городе практически од­новременно раздалось несколько взрывов и вспыхнули пожары. Пожарные расчеты не могли поспеть во все ме­ста одновременно. И пока в центре города, на проспекте Победы, пытались погасить бушевавшее пламя, которое грозило перекинуться от полыхавшего ресторана «Сокол» на соседние здания, фактически дотла сгорел супермар­кет «Воздвиженский»; что на Центральной улице.

Вообще-то какой там супермаркет? Просто одно на­звание, а по существу — большой двухэтажный магазин, где на первом этаже размещался продуктовый отдел, а на втором — одежда и обувь. Ну и подвальные помеще­ния для хранения товаров.

А в Заречном районе, на улице Химиков, в это время тоже что-то громко рвануло в подвале магазина «Строй­материалы». Примчавшиеся пожарные, спасаясь от по­стоянно взлетающих снопов искр после повторяющихся взрывов в глубине самого магазина и в складском поме­щении — крытом оцинкованным железом ангаре, толь­ко тем и занимались всю ночь до утра, что поливали из шлангов обращенные к огню крыши и стены стоящих рядом частных деревянных строений. И больше всего боялись того момента, когда запасы лаков и красок, на­ходящихся в подвале магазина, рванут все разом и заль­ют пламенем округу. Очень сильно горело, окрестности заволокло ядовитым, вонючим дымом, но до катастро­фы, к счастью для соседних домов, дело не дошло, види­мо, запасы взрывоопасных веществ были невелики, и пожарным удалось-таки залить пеной раскаленное пе­пелище...

Ну а на фоне таких мощных пожаров говорить уже о нескольких взорванных иномарках, возможно, вообще не стоило бы, поскольку подобного рода разборки ни для кого в России не новость, если бы не одно важное обсто­ятельство. И о нем стало широко известно в городе уже к середине дня.

Пожарная инспекция вместе с представителями ми­лиции и межрайонной прокуратуры, в буквальном смыс­ле разрываясь на части, торопились установить причи­ны всех пожаров, а сотрудники взрывотехнической экс­пертизы исследовали остатки обугленных машин. И все они сходились в едином мнении, что пожары и взрывы можно однозначно квалифицировать как звенья единой цепи, по сути террористических актов, прокатившихся по городу в течение одной ночи. И разве эти факты мо­гут означать что-нибудь еще, кроме наглого вызова кри­минальных структур существующему порядку? Тем бо­лее что скоро многим стало известно, о чем говорят меж­ду собой братки из организованной преступной группи­ровки, возглавляемой Солдатенковым.

А разговоры всякие шли про то, что эта прокативша­яся волна — только первая часть дела и скоро последуют новые акты «протеста». Короче, возмущение простых людей против преступного бездействия городской адми­нистрации, поддерживающей исключительно грабителей населения, «новых русских», настроивших себе на воро­ванные народные деньги богатые особняки и стремящих­ся к полному и окончательному захвату власти в городе, уже вылилось в первые столкновения с работниками пра­воохранительных органов, а попросту говоря с продаж­ными ментами. И в этой борьбе их немедленно поддер­жали криминальные структуры, увидевшие во вспыхнув­ших беспорядках ту пресловутую мутную воду, из кото­рой они смогут теперь без труда таскать себе золотых рыбок.

Что же касалось бандитских разговоров, то кто-то услыхал ненароком и передал другому, а там и покати­лось, как один из солдатенковских братанов говорил яко­бы своему коллеге о том, что подорвать, к примеру, рес­торан — ему как два пальца... Килограмм сахара, запал свой имеется, ну и еще кое-что по мелочи для антуража. Главное ведь в таком деле что? Уничтожить блок пита­ния, а в данном случае — кухню — и организовать соот­ветствующий случаю фейерверк, чтоб сразу не погаси­ли. Ну а когда уже займется, считай, дело сделано. На­верное, он знал, что говорил, этот Федя Саратовский, бывший сапер, потому что все эксперты сходились во мнении, что сгорел комплекс увеселительных заведений «Сокол», включая и шикарный ресторан, скорее всего, именно по этой причине. Взрыв на кухне произошел глу­бокой ночью, когда в самом здании, занимавшем почти городской квартал, не было ни единого человека, за ис­ключением охранника у парадного входа. А тот даже свое­временно вызвать пожарных не успел, потому что огонь по всем помещениям распространился с невероятной быстротой и, пока он соображал, что к чему, звонить уже пришлось из телефонной будки напротив входа.

Что касается супермаркета, там дело оказалось про­ще, — как всегда, причиной очередной беды оказалась старая электропроводка. Короткое замыкание — опять- таки в подвальном помещении, где оставалась включен­ной лишь дежурная лампочка в коридоре, — стало ис­ходной точкой в дальнейшем распространении огня. Хотя замыкание в электросети вполне могло быть созда­но и искусственным путем — это если будут найдены сле­ды преступления. Но даже когда кто-то из невольных свидетелей, наблюдавших пожар, стал доказывать, что огонь вспыхнул сразу с четырех сторон здания, выводы пожарных остались прежними. Ну разве что кто-то из неизвестных преступников мог воспользоваться ситуа­цией в своих целях и, заметая следы, скажем, ограбле­ния, подбавить жару — плеснуть на стены бензином, на­пример. Запах горючего, кстати, ощущался, несмотря на то что почти все выгорело.

Примерно к таким же выводам пришли и на пепели­ще бывшего магазина «Стройматериалы», где вообще не осталось никаких следов — сгорело все. Сухое дерево, легковоспламеняющиеся лакокрасочные материалы — чего ж еще желать лучшего для сильного огня? Тоже пер­воначально грешили на электропроводку, но работники магазина возражали — проводка была здесь повсюду но­вой. И значит, что тогда — тоже поджог? Не исключено.

А вот с автомобилями, принадлежавшими известным в городе бизнесменам, братва действительно обошлась круто — сразу семь дорогих машин! Причем в каждом случае сработали аналогичные взрывные устройства — толовая шашка и взрыватель натяжного действия. По­ставил, отошел в сторону, дернул за тросик — и громкий фейерверк! Уж не его ли имел в виду Федя Саратовский? Как отвлекающий маневр от основных «мероприятий»?

Во всех этих вопросах теперь предстояло разобрать­ся работникам межрайонной прокуратуры, которые пря­мо с утра уже все поголовно носились по городу с высу­нутыми языками, словно гончие собаки. Да только тол­ку от этой их беготни не замечалось никакого.

Никто, собственно, и не обратил пристального вни­мания на то, что во двор районного управления внутрен­них дел въехали два больших автомобиля — грузовой ка­мазовский фургон и небольшой автобус «ПАЗ». Из кузо­ва и салона в огороженный от посторонних глаз двор вышло десятка три бойцов ОМОНа при всей необходи­мой амуниции — бронежилеты, каски — и с автоматами Калашникова. И пока их начальник ходил к подполков­нику Затырину, бойцы вольготно расположились на ла­вочках, просто на пожухлой осенней травке — отдохнуть и покурить перед делом.

Затем возвратившийся вместе с подполковником, командир разбил свою команду на десятки и вручил стар­шему каждой группы оперативные задания. Помимо это­го им были приданы офицеры милиции из городского отдела, которые должны были координировать действия этих групп, и сотрудники РУВД, знающие обстановку в городе и лично знакомые со своими обидчиками. А за­тем последовала команда: «По машинам!»

Первым пунктом, где требовалось немедленно про­вести операцию по защите правопорядка, была все та же площадь перед зданием городской администрации. Там, уже не возле памятника, а прямо перед входом в мэрию, снова митинговала небольшая сравнительно со вчераш­ним днем группа горожан, требуя немедленно отпустить нескольких граждан, задержанных вместе с организато­ром митинга протеста Котовой. Лозунги при этом вык­рикивались прежние: долой... в отставку... к суду!

На этот раз перевес был явно на стороне власти. Из вылетевших на площадь машин выпрыгнули здоровен­ные парни, одетые в черную форму, в бронежилетах и шапочках-масках, вооруженные прозрачными щитами и электрошоковыми дубинками. Плотной шеренгой они бегом двинулись на небольшую митингующую толпу, а за их спинами этой ударной группы резво передвигались сотрудники милиции, которые и должны были занимать­ся собственно зачисткой.

Никто среди митингующих и ахнуть не успел, как черная стена словно опрокинулась на людей — раздались крики, вопли, народ кинулся врассыпную, но людей до­гоняли щиты и дубинки, швырявшие их на асфальт. И тут же наваливались местные стражи порядка, заламы­вали им руки за спины... щелкали наручники. Людей во­локом, подхватив под руки, быстро подтаскивали к ма­шинам и заталкивали в салоны грузовых милицейских «рафиков». Тех же, кто сопротивлялся, пытался вырвать­ся, отключали с помощью электрошока и просто швы­ряли как дрова в фургон «КамАЗа».

Вся операция не заняла и десяти минут, настолько ловко и оперативно сработали омоновцы и их помощ­ники. Площадь была полностью очищена, а те, кто слу­чайно оказались невольными свидетелями происходяще­го, постарались поскорее покинуть опасное место.

Одна подслеповатая бабуля, едва не оказавшаяся в зоне действий доблестного ОМОНа, с осуждением про­бормотала:

— Ишь как они ноне распоясались, энти фулюганы- бандиты! Вовсе проходу от них нет... — и, качая седой головой и постукивая палочкой, побрела себе дальше.

Другие же прохожие, видя, как, развернувшись один за другим, набитые людьми автомобили умчались с пло­щади, с облегчением подумали, что все, слава богу, кон­чилось и опасность для них миновала. Это они так ре­шили, даже не предполагая, как на самом деле не правы, ибо все только начиналось и последствия дальнейших действий никто в городе предвидеть не мог...

Инспекция безопасности дорожного движения полу­чила прямое указание начальника РУВД останавливать и производить досмотр всех без исключения автомоби­лей, в первую очередь крутых иномарок, и в случае ма­лейших подозрений задерживать транспортные средства, а их владельцев без всяких разговоров доставлять в отде­ления милиции, где, не стесняясь в средствах, проводить дознание. Цель вышеуказанных действий — предотвра­щение возможных противоправных выступлений на сто­роне оппозиции, добивающейся, по всей видимости, вве­дения в городе и районе чрезвычайного положения.

В тех же ситуациях, когда подозрения сотрудников инспекции БДД не найдут видимого подтверждения пре­ступных намерений, но владелец автосредства готов к сотрудничеству с правоохранительными органами, огра­ничиваться денежными штрафами.

Указание это было, естественно, негласным и нигде не зафиксированным в качестве официального приказа, но оно развязывало руки гаишникам, предлагая им дей­ствовать решительно, хотя в определенной степени и на свой страх и риск. Ну а уж эти психологические тонко­сти никогда не связывали рук дорожным инспекторам. И в тот же день крупным штрафам подверглись несколь­ко десятков богатеньких автовладельцев — чаще без объяснения конкретных причин, поскольку уже успел прокатиться по городу слух, что инспекция свирепству­ет и легче отделаться штрафом-взяткой, нежели вызы­вать на свою голову самые нежелательные последствия.

Но не все водители сразу поняли тонкий замысел милицейского руководства и пробовали протестовать, качать права, ссылаясь на не нужные никому законы и правила дорожного движения. Таких, шибко строптивых, быстро успокаивали. А в тесных камерах районного след­ственного изолятора, плотно набитых задержанными возмутителями общественного спокойствия, от появле­ния новых постояльцев свободнее не становилось. И если еще учесть, что многие из тех, кто сюда попал не по сво­ей воле, нуждались в медицинской помощи, которую им никто не собирался оказывать, несмотря на их совершен­но бесполезные, кстати, протесты, то положение у лю­дей вполне можно было назвать аховым. Всю надежду они теперь возлагали только на тех своих друзей и родствен­ников, которые остались на свободе. Однако и весточку послать на волю не было реальной возможности, и све­жие свидетельства новых задержанных, которых вталки­вали в переполненные камеры, указывали на невообра­зимые бесчинства местной милиции и прибывшего ей для помощи и силовой поддержки областного ОМОНа. Казалось, город захлебнулся от беспредела — не бандит­ского, который был в общем-то привычным, а от беспре­дела именно властей, в одночасье ощутивших полную для себя безнаказанность и вседозволенность.

Те из задержанных, кого уводили на допросы, а затем снова возвращали в камеры со следами новых «уговоров» на лицах, были просто в шоке. Они ничего ровным сче­том не могли понять, чего от них требовали словно озве­ревшие от запаха крови милиционеры. Требования их были поистине абсурдными: где храните огнестрельное оружие? Где прячете наркотики? От кого получали и то и другое? Кому продавали? Где деньги, нажитые преступ­ным путем? И так до бесконечности. Вопросы повторя­лись, варьировались так или иначе, но суть оставалась прежней — сознавайся в преступлении, и хотя неопро­вержимых доказательств у следствия пока не имеется, они обязательно появятся, а до тех пор ты будешь париться в ИВС вместе с уголовниками, которым очень нравятся такие вот, как ты, упрямцы. И затем следовали сладост­растные рассказы о том, как «синие» поступают с бога­тенькими буратинами, которые волею судьбы попадают в их тюремные владения. Кровь стыла от подобных ис­торий, но милиционеры, похоже, искренне наслаждались произведенным эффектом и продолжали живописать жанровые картинки, перемежая их моментами физичес­кого воздействия на допрашиваемых.

Ну а потом их приволакивали обратно в камеры, и те, придя наконец в себя, с ужасом делились своими впе­чатлениями, казавшимися остальным, не прошедшим еще стадии допросов, кошмарными фантазиями психи­чески больных людей.

В одной из камер, где сидели, ожидая своей привыч­ной участи, захваченные на улицах в предыдущие дни проститутки, находились и больше десятка женщин, ко­торых взяли во время операции по разгону митинга С ними поступали совсем просто.

Их заводили в кабинеты, специально освобожденные для допросов, напялившие на себя маски доблестные сотрудники правоохранительных органов», — возможно, из чувства осторожности, неизвестно ведь, как может обернуться дело в дальнейшем, — и раздевали. А затем, собравшись в круг, обсуждали достоинства и недостатки каждой из своих жертв. Для тех же истязателей, у кото­рых могла вдруг пробудиться совесть либо нечто напо­минающее это неведомое им чувство, на подоконниках стояли бутылки водки и стаканы — своего рода мораль­ная анестезия. Там же кучей были свалены пачки пре­зервативов, доставленные из ближайшей аптеки.

Между прочим, в аптеках города были зафиксирова­ны в эти дни многочисленные факты оптовых закупок этого ходового товара.

Вдоволь насмеявшись и возбудившись для дела, эти «мужчины» предлагали несчастным женщинам добро­вольно согласиться испытать свою судьбу прямо вот на этих сдвинутых один к другому письменных столах. Предлагались и возможные варианты.

Отказ не принимался. Истерики обрывались на кор­ню. Сильные, как жеребцы, «бойцы» набрасывались на свои жертвы. Истошные крики насилуемых женщин раз­носились по всем коридорам изолятора временного со­держания. В камерах тоже творилось совершенно неве­роятное. Возмущенных и протестующих против мили­цейского произвола задержанных людей били и унижа­ли. Была команда — гасить на корню любые возможные бунты, и она, похоже, исполнялась с особым вдохнове­нием. Господин Гузиков обещал ведь показать им всем кузькину мать, и вот теперь его обещание приводилось в жизнь с истовой, завидной страстью...

А может, она генетически заложена в российского холуя — эта сдерживаемая до поры до времени страшная жажда мести всем, кто на тебя плюет в обычной жизни? Недаром же с давних пор стал сакраментальным, едва ли не важнейшим в жизни вопрос: «Ты меня уважаешь?» «Нет, не уважаю!» — и... понеслось по кочкам...

Женщин меняли — нельзя же было насиловать бес­конечно все одних и тех же. Так и до смертоубийства не­далеко, а такой команды не было. Вот проучить — это было. И учили. Пока силы оставались, даже проституток и тех употребили, чувствуя уже, что жажда наказания как бы заходит в тупик... Один из уставших ментов, которо­му, видно, окончательно опротивели и водка, и однооб­разное насилие, вынес к помойке полведра использован­ных презервативов, да так и задремал с незастегнутыми брюками на лавочке во дворе ИВС.

День благополучно заканчивался, служивый народ устал, притомился, разбираться с задержанными дальше никому не хотелось, да и потом, куда они все отсюда де­нутся? Подождут и до завтра, когда появятся новые силы либо последует очередное указание начальства. Испол­нители стали разбредаться по домам. А вслед за ними волнами катились страшные рассказы об учиненных ими насилиях в кабинетах следственного изолятора. И вечер­ний город, казалось, оцепенел от ужаса. Такого здесь еще не происходило.

Улицы опустели, люди заперлись в домах. Город слов­но вымер. Шедший в здание администрации подполков­ник Затырин искренне удивлялся этому обстоятель­ству — ему-то пока никто не докладывал о том, как от­личились его молодцы. Но главное — видел он — было достигнуто: в городе установился порядок.

Как человек, который твердо полагает, что он умеет видеть перспективу, Павел Петрович размышлял о про­веденных мероприятиях. И между прочим, устраивало его в этом смысле далеко не все.

Ну утихомирили народ. Показали лицо хозяина, чтоб запомнили и не рыпались без указа. Но взяли-то смутья­нов — а сколько их? Десятка три-четыре? На такой го­род?! Да где ж оно видано, скажут в области, чтобы из-за такого мизерного количества народу пришлось задей­ствовать ОМОН?! Они там в районе, скажут, с ума все посходили? А если сами уже не умеют справляться с си­туациями, значит, им и не место на занимаемых должно­стях! И ведь будут, думал обуреваемый сомнениями и недобрыми предчувствиями подполковник Затырин, по- своему правы... И если так, то, значит, надо немедленно выправлять положение.

Вот, собственно, с этой идеей он и шел теперь к Са­велию Тарасовичу — отчитаться за прошедший день и обсудить ближайшую перспективу, план которой он себе в принципе наметил. Ну а если и произойдут какие-то нестыковки, то мелкие неудачи, а скорее всего, незна­чительные недочеты можно будет списать на сложность ситуации в районе вообще.

Затырин считал для себя необходимым зачистить, как это было уже проделано, не только левобережную часть города, на которой располагались центральные властные учреждения и основные культурные заведения — казино с ресторанами, клубы игровых автоматов, стадион со спортивными сооружениями, кинотеатры и редакции газет — и были сплошь асфальтированные улицы, но и правобережную его часть, населенную главным образом заводской молодежью, всегда отличавшуюся строптиво­стью и вольными нравами, которые были вовсе не по душе милицейскому начальнику. Там, среди этой моло­дежи и подростков, набирали преступные сообщества своих волонтеров и там же — уверен был подполков­ник — таились основные резервы протестной части на­селения.

Зарплату рабочий люд уже давно получал не вовре­мя, если вообще получал. Молодые парни покуривали травку, частенько устраивала пьяные драки с увечьями, девицы «работали» на сияющих по вечерам всевозмож­ными огнями центральных улицах левобережья — и ведь находились же охотники до их прелестей!

Дикий был, по мнению Затырина, район, бескультур­ный, да и не новый к тому же, состоящий главным обра­зом из одноэтажных частных домов, окруженных сада­ми и огородами, с водоразборными колонками на ули­цах и удобствами в глубине дворов. Его, этот Заводской, или, как его раньше называли, Заречный район, можно было бы с полным основанием назвать большой, в деся­ток улиц, деревней, каковой он, собственно, и являлся до той поры, пока на высоком правом берегу реки не построили предприятие «Химволокно». Вот оно и еще авторемонтный завод и стали главными работодателями малооплачиваемой части населения Воздвиженска. Они- то и превратили две прибрежные деревни, соединенные мостом через реку, сначала в поселок, а затем и в город — в районный центр, со всеми вытекающими из этого об­стоятельства привилегиями.

И потому, уверенно считал подполковник, наглядный урок, преподанный жителям центрального района, сле­довало продолжить и среди заводчан, которые вечно всем недовольны и от которых постоянно исходила неопре­деленная опасность. Следовательно, надо было и там произвести показательную зачистку.

Савелий Тарасович, выслушав аргументы Павла Пет­ровича, возражать не стал, но велел по-прежнему избе­гать рукоприкладства, если оно не вызвано исключитель­ными обстоятельствами. Все было вроде бы в рамках за­конности, ну а каковыми они окажутся на самом деле, эти обстоятельства, кто ж мог предугадать заранее?

Подполковник Затырин с группой своих сотрудни­ков прибыл в районный опорный пункт милиции, где его встретил майор Сенькин — сутулый мужчина со снулы­ми, рыбьими глазами и вялыми движениями. Вот уж он — знал Затырин — был действительно всем недоволен. А с другой стороны, чему радоваться человеку, достигшему полувекового возраста и добившемуся за долгие годы работы в правоохранительной системе всего-то лишь тус­клой звездочки средних размеров на погоне? Кто к нему станет относиться с уважением, если он и сам себя, и соб­ственную службу не шибко жалует?

Но у Сенькина имелась все же единственная страсть, которую он, впрочем, и не скрывал. Он держал под ру­кой толстую тетрадь, в которую заносил фамилии тех, кто особенно пренебрегал им, — горожан, не желавших сту­чать ему на своих соседей, девиц, явно ведь занимавших­ся проституцией, но отказывавших ему, даже с риском для собственной безопасности, молодых людей, прилюд­но посылавших мента с его советами по самым далеким адресам, и всех остальных, портивших ему жизнь. Вхо­дили в бесконечный список лиц и те, кто, по мнению Сенькина, мог оказаться причастным к преступным груп­пировкам, а особенно к браткам, возглавляемым Прапор­щиком. Впрочем, к самому Прапорщику, или к Лехе Солдатенкову, вору в законе и непререкаемому авторитету среди своих братков, у майора никаких претензий не имелось. Ему было известно о паритете, установленном между законником и властями: он не лезет в их дела, они — в его, если эти дела не выходят за рамки дозволен­ного. Ну а кто кому и чего дозволяет, так это, как гово­рится, не твоего ума дело, майор. То есть, другими сло­вами, здесь все было расставлено по своим полочкам, и лезть с одной на другую, без данного на то указания, не приветствовалось...

Сенькин сидел в своем кабинете и уныло ворошил в мыслях слухи о производимой в городе зачистке, в кото­рой он никоим боком пока не участвовал. А мог бы — вон она, тетрадочка-то с фамилиями. Если по домам пройтись, многих можно на путь истинный наставить. Многим показать, что власть — она вроде до поры как бы и дремлет, но искушать ее не следует, опасное это за­нятие. Вот за этими мыслями и застал его подполковник Затырин, прибывший со своим небольшим пока отря­дом.

ОМОН пока отдыхал, ожидая дальнейших распоря­жений и помогая заместителю Затырина и оставшимся сотрудникам милиции составлять протоколы о задержа­нии граждан в связи со злостными нарушениями после­дними общественного порядка. И там, где вина казалась не слишком уж серьезной, их выпускали на волю, строго предупреждая о возможных более тяжких последствиях в случае повторения подобных эксцессов. И люди, пере­жившие ужасную ночь в набитых камерах, стремились как можно скорее покинуть эти страшные стены, даже и не помышляя о каком-то мщении либо торжестве спра­ведливости. В общем, это было то, чего и добивались в конечном счете власти — следовало подавить волю к со­противлению и заставить испуганно вздрагивать каждо­го, на кого падал карающий взгляд сотрудника правоох­ранительной службы. Учитывая извечную психологию раба, подвергнутого страху возможного наказания, вла­сти в данном случае были уверены в своей победе.

Тех же, кто, не стесняясь в выражениях, продолжал клясть своих насильников, оставляли в камерах — до окончательного вынесения решений по поводу их пре­ступлений.

Женщин отпустили всех без исключения, предупре­див об ответственности за разглашение «тайны следствен­ных экспериментов» — насильники в погонах называли свои действия именно так. И женщины, прошедшие об­работку на столах кабинетов, готовы были поклясться, что они забудут о своих несчастьях, лишь бы только им поскорее оказаться за пределами этого страшного заве­дения и не видеть больше никогда в жизни округливших­ся от звериной похоти глаз в прорезях шерстяных масок.

«Будут молчать, — уверяли себя милиционеры, — ибо ни одна из этих женщин не захочет себе дурной, позор­ной славы пережившей групповое изнасилование. Так ничего ж и не случилось невероятного — ну досталось маленько, но ведь жива-здорова, ступай себе, да помни, что городок у нас небольшой, а слухи всегда бегут впере­ди только еще намерений, не говоря уж о делах. А потом, пусть она покажет пальцем на конкретного своего мучи­теля! Пусть попробует доказать, что насиловал ее имен­но он, а не какой-то посторонний хулиган, да еще в тем­ной подворотне и на заплеванном асфальте! Кто, какой суд им поверит?»

Дата добавления: 2015-07-19