Глава вторая. ГОРА ОБРУШИЛАСЬ. 1 страница

Маленький городок Воздвиженск, как говорится, на одном конце крикнешь — на другом эхо слышно. Про­исшествие в редакции «Новостей» — штурм, предприня­тый милицией, и разгром помещений — мигом облетело местное население. Но так как дело произошло под ве­чер, то и посетили редакцию лишь несколько человек — из городской оппозиции, чтобы узнать, что на самом деле случилось, и, выразив свое соболезнование, выяснить, какая помощь требуется. Сама картина разгрома говорила лучше любых комментариев. И возмущение от увиден­ных следов бесчинства милиции с приходом каждого нового свидетеля возрастало.

Предложили провести общегородской митинг про­теста. Но тут же возникло сомнение: раз применив силу для разгрома своих оппонентов, мэр и милиция не оста­новятся и перед разгоном толпы митингующих, а зна­чит, могут пострадать люди, вся вина которых заключа­ется лишь в том, что им не нравится поистине бандитс­кий беспредел, установленный в городе властями предер­жащими, прислужниками мэра. Который, между прочим, плюет с высокой колокольни на всех недовольных его политикой и действительно — это уже объявлено в «Гла­се народа» — собирается выдвигать свою кандидатуру на новый срок. И в этом его активно поддерживают не толь­ко вся местная правоохранительная система, но, по слу­хам, и областное руководство. Многим известно, что на прошлых выборах именно Гузиков, как председатель рай­онной избирательной комиссии в ту пору, обеспечил по­чти стопроцентное голосование в пользу кандидатуры Кожаного на губернаторский пост. Как он это сделал и из каких цифр сложились его показатели — вопрос, от­крытый до сих пор. Но факт остается фактом — Воздви­женский район практически единогласно назвал тогда своим губернатором Григория Олеговича Кожаного.

Асам Кожаный, кстати, был в те дни, пожалуй, един­ственным реальным претендентом на губернаторское кресло, остальные кандидаты откровенно не тянули на такую должность. И это было тоже всем известно. По­этому и выборы сами по себе оказались, в общем, безаль­тернативными. Но другое откровенно злило нынешнюю оппозицию — так ведь и не сдвинулось с места рассле­дование по поводу явной подтасовки голосов, которого требовали противники нынешнего губернатора. И про­куратура, и судебная власть тянули с этим расследовани­ем, нарушая все сроки, какие только можно было нару­шить, и выстроив как бы незримую стену, которой и от­городили губернатора от его же избирателей. И это об­стоятельство лишний раз показало населению, что власть едина и несокрушима как айсберг, какие бы штормы ни бушевали вокруг. Тем более в российской глубинке, до которой, по убеждению классика, ни на какой тройке не доскачешь...

Вероятно, подобные услуги не забываются. И Гузиков — уже при активной поддержке из области — два месяца спустя стал мэром Воздвиженска, ибо избирате­ли в районе, как в очередной раз показали итоги голосо­вания на мэрских выборах, подавляющим большинством высказались в пользу Савелия Тарасовича.

И тут тоже были откровенная ложь и подтасовка, на что указали наблюдатели из оппозиции, однако вся ис­тория снова закончилась пустым сотрясением воздуха.

Поговаривали даже, правда тихо, чтоб не навлечь на собственные головы неприятностей, что Гузиков уже дав­но якшается с уголовниками. А их пахан, известный вор в законе Солдатенков, по кличке Прапорщик, лично зна­ком и с мэром, и со всей его камарильей. Это, мол, он и выручает Гузикова в нелегких финансовых ситуациях, за что имеет возможность почти легально заниматься рэ­кетом и вкладывать свои средства в бизнес, тесня при этом честных коммерсантов. То есть сотрудничество вла­сти с криминалом ни для кого секретом не было, все о том знали — и милиция, и прокуратура, — но никаких мер никто принимать тем не менее не собирался...

Посетители ушли, более удрученные происшестви­ем, нежели исполненные желания немедленно открыто выступить против бесчинств местных властей. Но обе­щали подумать и все-таки найти форму для открытого выражения своего протеста.

Котова слабо верила в то, что выпуск еженедельника ей удастся продолжить. Она ведь, в сущности, здесь не была хозяйкой положения. Несколько человек, и среди первых, Сороченко с Теребилиным, создали этот ежене­дельник, для того чтобы публиковать в нем свои объяв­ления и рекламу. А вызвана эта необходимость была тем, что мэр в отместку за то, что они отказывались, говоря открытым текстом, давать ему взятки, запретил в «Гласе народа» печатать нужные им материалы. Вот и возникло оппозиционное издание с малым тиражом, которое, од­нако, скоро завоевало популярность — главным образом благодаря своей критической направленности. Но те­перь, после полного разгрома редакции, какая уж кри­тика! В лучшем случае сумасшедший штраф, а о худшем даже и думать не хотелось.

Но вот те, кто посетили Котову в трудную минуту, коммерсанты, стоящие в оппозиции к мэру, постарались ее утешить, чтоб она не вешала носа, и уверить, что на­стоящая борьба только начинается. Эта история с напа­дением на редакцию уже завтра станет достоянием Мос­квы с ее мощным правозащитным движением, а затем, возможно, и всей страны. Теребилин сейчас как раз в сто­лице, и он постарается, чтобы господин Гузиков понял, что совершил грубейшую политическую ошибку, кото­рая наверняка будет стоить ему дальнейшей карьеры.

Говорилось это все с вызовом и абсолютной уверен­ностью в своей правоте. Отвратительное настроение вро­де бы улучшилось, во всяком случае появилась какая-то надежда. Но чтобы закрепить ее, требовались не менее решительные действия всех тех, кому дорога свобода прессы. Вот завтра и надо будет попробовать призвать народ потолковать — на механическом заводе, на «Химволокне», в Заречном районе, в училищах и школах с педагогами, вообще, с демократической общественнос­тью города, с теми, кто давно уже возмущен творящими­ся в городе безобразиями. О забастовках там или прочих громких акциях, может, говорить пока и рановато, но громко высказать свои претензии власти время уже на­стало. И нечего стесняться, пора назвать вещи своими именами и резко осудить беспредел, который на руку лишь действующим чиновникам и уголовным преступ­никам...

Все были настроены решительно и по-боевому. С та­ким настроением и покинули разгромленную редакцию, пообещав на том же митинге организовать сбор средств для нужд свободной печати.

Утро пришло, а вместе с ними появились и новые страхи. Сотрудницы редакции, явившиеся, чтобы завер­шить уборку в разгромленных помещениях и привести их хотя бы условно в божеский вид, рассказывали Елене Ивановне, которая так и осталась ночевать в пустой ре­дакции на раскладушке, что на всех центральных улицах города полным-полно милиции. На каждом углу люди в милицейской форме и в камуфлированных комбинезо­нах, все с оружием, как будто власти ожидают громких акций протеста со стороны населения. Или в городе уже официально введено чрезвычайное положение.

Конечно, в таких условиях ни о каких митингах и го­ворить не приходится. Только сумасшедший станет выс­казывать вслух свое недовольство на площади. Да ему и слова не дадут сказать, сразу упекут как злостного нару­шителя общественного спокойствия. И значит, вся на­дежда теперь остается на тех, кто поможет им действо­вать со стороны.

И эта помощь, как оказалось, не заставила себя ждать.

Из областного города прибыла грузовая машина и привезла пачки вышедшего сегодня с небольшим опоз­данием части тиража газеты «Правда Прикамья». И тут же разнеслась весть, что в ней опубликован подробный материал о вчерашнем погроме в редакции воздвиженс­ких «Новостей». Экземпляры газеты разлетелись в один миг.

Прочитала и Елена Ивановна. И порадовалась за кол­лег из области — все, что она вчера рассказывала по те­лефону Лизе Сороченко, сегодня было живо и с самыми жесткими оценками редакции описано на страницах га­зеты. Но самое главное — были названы виновники бе­зобразной расправы со свободной и независимой прес­сой — это мэр господин Гузиков, прокурор Керимов и начальник РУВД подполковник Затырин. Особо распи­саны были «подвиги» следователя Валетова, осуществив­шего с помощью «доблестной городской милиции» зах­ват чужого имущества и сославшегося при этом на свое­го непосредственного начальника «Мурадовича».

Противозаконную акцию охранителей правопоряд­ка прокомментировал в газете представитель Фонда об­щероссийского движения за права человека, известный в области адвокат доктор юридических наук, профессор Знаменский. И действия воздвиженских правоохраните­лей он квалифицировал как уголовное преступление, предусмотренное по признакам статьи 286 УК РФ — пре­вышение должностных полномочий с применением на­силия. А завершил свою оценку события обращением к федеральному прокурору Приволжского федерального округа с требованием расследовать это беспрецедентное самоуправство местных властей.

Бомба взорвалась. Экземпляры газеты передавали из рук в руки.

Прочитав новый материал, Савелий Тарасович при­шел в неистовство. Никогда еще не видели его таким подчиненные. Мэр созвал свой «ближний круг», но зас­тавил всех долго ожидать в приемной. А сам тем време­нем, держа в потной руке телефонную трубку, стоял у своего стола навытяжку и слушал визгливые крики по­мощника губернатора Кривенко, подробно и со вкусом излагавшего ему все то, что о нем, главе администрации Воздвиженска, думает в настоящее время Григорий Оле­гович, даже не пожелавший сказать ему, Савелию Тара­совичу, хотя бы одно ободряющее слово. А ведь Гузиков считал себя верным исполнителем всех без исключения указаний Кожаного. И вот вдруг такой, как часто повто­ряет этот услужливый дурак Затырин, невероятный аф­ронт!

Но, поймав едва не сорвавшуюся с языка фамилию подполковника, на которого ему только и оставалось те­перь валить все грехи, перечисленные в газете, Гузиков вспомнил, что сам же Кривенко и давал указание Паше отпустить тех коммерсантов, из-за которых, собственно, и разгорелся сыр-бор. И вовсе не с целью обелить как-то себя либо вынужденные действия своих подчиненных Савелий Тарасович поймал паузу и воткнул в нее фразу о том, что он все конечно же понимает и даже готов пол­ностью повесить на свою шею вину за происшедшее, однако, если бы не прямое указание уважаемого Нико­лая Александровича, вполне возможно, события не при­няли бы такого острого оборота. Успел вставить, потому и Кривенко вдруг замолчал, словно задумался. А потом осторожно спросил, явно убавив прыть, о чем конкрет­но идет речь? О каком таком прямом указании?

— Ну как же, — словно обрадовался Гузиков смене интонации, — речь ведь у вас с подполковником Затыриным шла позавчера... точнее, вчера ночью, о Теребилине и Сороченко?

— О каком Теребилине? — снова окреп визгливый голос Кривенко. — О каком таком Сороченко? Вы гово­рите о депутате областной думы? Так она женщина! И вообще, что за чушь вы несете, Савелий Тарасович? При чем здесь ночь? По ночам я имею обыкновение спать, а не раздавать непонятные указания! Объяснитесь!

Ужасно почувствовал себя Гузиков. Он понял, что Кривенко — даром его, что ли, Геббельсом втихаря зо­вут? — готов продать его с потрохами, действительно навесив на шею все имевшие место и даже выдуманные грехи. «Ну уж это ты на меня не повесишь! — со злорад­ством подумал Гузиков. — Я где хочешь заявлю! Было указание!»

И он с победными интонациями в голосе изложил зарвавшемуся от собственного величия помощнику гу­бернатора все, что думал по поводу освобождения из-под стражи двоих задержанных пьяных преступников, избив­ших дежурный милицейский патруль. И еще о том, что им даже были принесены вынужденные, но абсолютно не заслуженные ими извинения со стороны руководства РУВД.

Кривенко молчал. «Что, съел?» — торжествовал про себя Гузиков. Но оказалось, что недолго ему пришлось торжествовать.

Совершенно ледяным тоном, от которого мэру нео­жиданно стало так жарко, как никогда доселе, разделяя паузами слова, помощник губернатора заявил, что более чудовищных обвинений в свой адрес он никогда не слы­шал.

Осевшим от сухости голосом Гузиков спросил:

— Но тогда как же?..

— А это вы сами выясняйте у собственных подчинен­ных, господин мэр. Лично я никогда указаний такого рода никому не давал. А если там, вокруг вас собрались сплошные идиоты, я ничем помочь не могу. Кроме од­ного. Я перескажу ваш веселый анекдот Григорию Оле­говичу и с удовольствием посмотрю, как он отреагирует.

Это ж надо такое придумать? — продолжил Кривенко, но уже не в трубку, а, вероятно, кому-то находящемуся рядом с ним. — Они там в районе у себя совершенно офо­нарели от собственной безнаказанности! Ты представля­ешь?.. Да, — снова продолжил уже в трубку, — мнение тут у нас такое, что вы, господа, должны любыми спосо­бами, какие сочтете необходимыми, погасить разгораю­щийся скандал. Иначе... Ну, впрочем, что я вам должен объяснять? И постарайтесь в дальнейшем без провока­ций и подстав подобного рода. Не надо, не забывайте, где аукнется, там и откликнется...

Трубка издавала короткие гудки, а мэр все сжимал ее в руке и чувствовал, что его рубашка совершенно мок­рая.

Он вернул трубку на место и почувствовал, как в нем снова закипает ярость. Но теперь он уже твердо знал, по какому адресу.

Савелий Тарасович сел в свое кресло, носовым плат­ком вытер мокрый лоб, морщась, поежился от ощуще­ния отвратительной нестабильности из-за мокрой сороч­ки, но решил сменить ее позже, когда закончит разговор с теми, кто ожидает в приемной.

— Н-ну-с? — сурово начал он, когда все расселись в обычном порядке за столом для заседаний. — Так с кем ты давеча разговаривал, Павел Петрович? С помощни­ком губернатора, да?

— С ним, с Кривенко, с кем же еще? — отрубил Затырин.

— А вот он мне только что сообщил, что понятия не имеет ни о каких задержаниях. И не разговаривал он с тобой. А что, возможно, ты ослышался? Не узнал, с кем беседуешь? Может, тебя, как тупого дурака, вокруг паль­ца обвели? Чего молчишь?

Лицо подполковника начало багроветь.

— Мне домой звонил... звонили, — заикаясь, попра­вился он. — И что ж я, голоса Кривенко, что ли, не знаю? А может, он сам испугался! И на меня валит! Никак нет, Савелий Тарасович, я на своем где хотите стоять буду. Он позвонил и приказал! А я исполнил. Если у них там у са­мих нестыковочка вышла, так это ихнее личное дело!

— А если тебя разжалуют за это вот? — Мэр придви­нул к себе газету с отчеркнутыми красным карандашом строчками. — Вот, за превышение с этим, с насилием, тогда как запоешь?

Начальник РУВД молчал. Остальные сидящие за сто­лом не смотрели на него — упирались глазами в полиро­ванную поверхность стола.

— Ну а ты что теперь скажешь, Мурадович? — с сар­казмом протянул мэр, поворачивая голову в сторону про­курора. — Где ты такого идиота нашел, можешь толком объяснить? Который не только, что называется, ворует, но еще и конкретный адрес, по которому надо искать украденное, указывает? Это что, тоже случайный про­счет? Или уже тенденция? Что вы там изъяли у них, ты сам-то в курсе?

— Три компа...

— Ты мне русским языком говори, а не собачьим!

— Ну три компьютера со всеми причиндалами. Плюс дискеты и прочее. Но я еще ничего лично не видел, не успел. Там у меня сначала спецы с информацией разбе­рутся, а уже потом...

— Чего — потом? Оформишь как вещественные до­казательства? И временно в кабинеты свои поставишь?

— Ну... А как же иначе? Не возвращать же! Дорогая техника, у Нас такой отродясь не будет. От вас дождешь­ся, как же! Ищите спонсоров! А где их искать? Вон по­пробовали, так они до такой степени, извини, Савелий Тарасович, нас уделали, что ни в какой бане не отмоешь­ся... И ты тоже! — Он посмотрел на подполковника. — Прибежал! Чуть не задницы им лизал! И вон чем оберну­лось! Меня надо было слушать! Я с этой сволотой не пер­вый год знаком!

— Помолчал бы уж... — махнул рукой мэр. — Сам хо­рош! Прочитай, что они про тебя пишут. И это не просто так, это, считай, обращение к федеральному прокурору! У тебя с ним, кстати, как? С областью, я знаю, нормаль­ные вроде отношения. А у них наверху что, не в курсе?

— Я не думаю, что федеральный прокурор станет при­давать кляузе слишком серьезное значение. Скорей все­го, прикажет Сивцову разобраться, ну а уж мы сами... как- нибудь. Не впервой...

— Дай-то бог... А чтоб не оставлять информационное пространство нашим недоброжелателям, я поручаю тебе, Иннокентий Мурадович, лично проинформировать в «Гласе народа» наше население о том, какие были про­куратурой приняты меры и почему. Объяснить это дело надо спокойно, без лишних эмоций. То-то, мол, и то-то, идет разбирательство, подозреваются в клевете, обста­новка требует, ну и как обычно, чтоб успокоить слиш­ком разгоряченные головы. И важно, чтобы люди поня­ли — это не против них акция, а против конкретных лиц, подозреваемых, и так далее, ясно? А когда следствие за­кончится, изъятые вещественные доказательства будут переданы их законным владельцам. Обязательно укажи! Мы потом посмотрим что и как, но чтоб нам сейчас не тыкали в физиономии разными вопиющими фактами... Да, и вот еще. Зачем ты, Павел, свою команду на улицы вывел? Тебе что, гэкачепе приснилось? Такты перекрес­тись и умойся.

— Эти меры были приняты, Савелий Тарасович, — упрямым тоном заговорил Затырин, — по той причине, что сегодня, в середине дня, оппозиция собиралась про­вести на площади Ильича общегородской митинг про­теста. У меня верный источник. Он и проинформировал. Потому и приняты превентивные меры. Вон увидели моих парней на улицах — и сразу всякая охота митинго­вать без специальной на то санкции у них отпала. У вас просили разрешение на проведение митинга? Нет! Я спе­циально интересовался. И сам я тоже не в курсе, меня в известность не ставили. А закон есть закон. Не хрен без команды глотки драть!

— Ну смотри, Затырин, как бы не обернулось дело этим твоим любимым афронтом. Подставишь ты нас, никто тебя защищать больше не станет. Убери людей!

— Слушаюсь, — недовольно ответил подполковник.

— А что мне с заявлением делать? — спросил прокурор.

— С каким?

— Да от этой, от Котовой, по поводу вчерашнего обыска. Я пока держу его у себя, а окончательного реше­ния не принял, думал посоветоваться.

— Так а чего ж, собственно, дальше советоваться? Вот в газетной статье все и изложишь. Что уголовное пресле­дование против «Новостей» будет возбуждено, что ответ­чики должны подготовить аргументы для своей защиты, что следственный процесс развивается законным путем, а если имеются некоторые перегибы, так на них немед­ленно указывают и местная власть, и областное руковод­ство, и все замечания немедленно принимаются к сведе­нию. Мне тебя что, учить надо? В нашей газете как бы и ответишь на все упреки. И нечего стесняться. Они же не стесняются, поливая нас тем, что, по твоим же словам, в бане потом не отмоешь!

Настроение у Савелия Тарасовича заметно улучши­лось. Даже разговор с Кривенко стал казаться не слиш­ком серьезным и опасным для него.

— Значит, — словно подводя итоги разговора, заме­тил председатель районного суда, — спускаем как бы на тормозах, я правильно понял тебя, Савелий Тарасович?

— Как бы правильно, — засмеялся мэр Гузиков, слег­ка иронизируя над коротышкой — судьей Слепневым.

Видимо, чего-то все-таки не учли мэр и его команда.

Наутро в «Гласе народа» появилась небольшая статья, подписанная прокурором межрайонной прокуратуры Керимовым и напоминавшая по сути своей информаци­онную отписку. Иннокентий Мурадович, чтобы не затя­гивать дела и несильно напрягать свой мыслительный процесс, пригласил к себе в кабинет редактора «Гласа» Ефима Шитикова и с ходу надиктовал тому на диктофон все те соображения, которые записал для памяти еще в кабинете мэра. Ефим — этот рыжебородый верноподдан­ный трепач, каковым он слыл в городе, — попробовал задать несколько уточняющих вопросов, но Керимов оставил их без внимания.

— Нечего тут рассусоливать, — сказал он. — И ком­ментарии твои никому не нужны. Все должно быть ясно и однозначно. Никаких противозаконных действий про­изведено не было — раз. Фактически все, описанное в областной газете, является злостным вымыслом, и это дело прокуратура без внимания не оставит — два. И, на­конец, третье — виновные понесут наказание. Степень вины каждого определит суд, и только суд! И любые по­пытки оказать на него давление будут пресекаться в ус­тановленном законом порядке.

Ну чего им еще нужно? Все коротко и предельно по­нятно. Пусть делают выводы.

Статья вышла в том виде, как ее надиктовал Кери­мов. И для возбужденного уже населения маленького, в сущности, городка, в котором интересы личные факти­чески ничем не отличались от общественных, поднялась новая волна возмущения.

Еще ночью нашлись смельчаки, которые на централь­ной площади, прямо у памятника Ленину, закрепили лозунг-растяжку: «Мэра и всю его команду лжецов и под­халимов — в отставку!» А утром по указанию Гузикова, возмущенного очередной провокацией оппозиции, при­гнали автомобиль с подъемником и стали снимать этот лозунг, что оказалось делом совсем не простым. Толстый стальной трос, на котором висела растяжка, был пред­назначен для поддержки электрического кабеля, соеди­нявшего четыре фонаря по углам площади. И чтобы доб­раться до лозунга, следовало опустить трос, и для этого сначала отключить электричество, отсоединить кабель, а уж только потом можно было дотянуться и до лозун­га — словом, целая история. Оставалось загадкой, каким образом лозунг вообще сумели повесить так высоко, не сам же он там оказался!

Мэр бушевал, наблюдая из окна своего кабинета за бестолковой и неторопливой возней электриков, медлив­ших словно нарочно.

Но пока совершалась эта процедура, на площади со­бралось не менее сотни человек, которые, воспользовав­шись отсутствием милиции, немедленно организовали митинг протеста. На той трибуне у пьедестала памятни­ка, с которой Савелий Тарасович привык лично руково­дить торжественными народными мероприятиями в праздничные календарные дни, теперь ораторствовали непонятно кто, выкрикивая в мегафон оскорбительные и чудовищно несправедливые призывы типа того, кото­рый чуть-ли не полдня уже болтается над площадью. И эти бездельники из «Горэнерго», кажется, вовсе и не то­ропятся его снимать. А где, черт возьми, милиция? Где стражи порядка, за которых ратует такой же, как они все, бездельник и тупица Затырин?! Ему что, особая команда нужна?! Отдельное приглашение?!

На трибуне с включенным мегафоном в одной руке и со свернутой в трубку, смятой газетой — в другой, слов­но тот же Ильич на пьедестале, стояла Елена Ивановна Котова — невысокая светловолосая женщина, которую в городе многие знали как человека открытого и честно­го. Потрясая перед собой газетой, она выкрикивала сло­ва, которые эхом разносились по площади, и на ее голос оборачивались и останавливались прохожие, затем тоже подходившие к митингующим. И толпа, таким образом, беспрерывно росла — пусть и медленно, но неуклонно.

— Это не глас народа! Это глас мэрии! Причем голос продажный и бесстыжий! Все, что здесь написано, — наглое вранье! У нас в редакции был не обыск, а нату­ральный погром! Украли и поломали все! Они не оправ­даются! Мы требуем суда над исполнителями позорных указаний власти! Мэра — в отставку! Прокурора — к от­вету! Затырина — под суд!..

Толпа одобрительными криками поддерживала ора­тора. Срывающийся голос в мегафоне креп.

— Мы требуем, чтобы в наше дело немедленно вме­шалась областная правозащитная комиссия! Свободу печати! Прекратить преследования...

Дальнейшее Савелий Тарасович слушать не стал, он увидел наконец, как к площади подкатили два неболь­ших автобуса и из него горохом посыпались милиционе­ры в серой и камуфлированной форме, с резиновыми дубинками в руках.

Мэр закрыл ставню, чтобы не слышать криков на площади, и, отходя от окна, успел заметить, как сотруд­ники милиции неровным кольцом охватили митингую­щих и начали расталкивать их в стороны, раздавая удары направо и налево и продвигаясь к трибуне.

— Давно пора, — сердито пробурчал мэр и, подняв трубку, сказал секретарше: — Соедини с Затыриным!..

— Слушаю, Савелий Тарасович, — раздался через минуту в трубке голос подполковника.

— Ты наблюдаешь, что происходит на площади?

— Так точно!

— Смотри мне, чтоб не было этих... ну без кровопро­лития, понял? Головой ответишь!

— Я дал указание!

— Ну-ну, и кончайте с этим поскорей. А зачинщи­ков — всех до единого — в камеру! И разобраться, кто среди них главный!

— Слушаюсь!..

Мэр положил трубку и осторожно подошел к окну. Приоткрыл створку и отшатнулся, ворвавшиеся крики с площади едва не оглушили его.

Уже нельзя было понять, что там происходит. На три­буне не было никого, но по всему пространству площади шла самая настоящая драка. Видимо, в числе собравших­ся оказались не только пожилые люди и женщины, и поэтому нагло накинувшаяся на них и с ходу потеснив­шая митингующих милиция довольно скоро получила чувствительный отпор. И теперь было заметно, что стра­жи порядка медленно, но верно отступают по всему фронту. Их дубинкам протестующие противопоставили непонятно откуда появившиеся у них в руках палки и камни. И потом, митингующих было все-таки раза в два больше, чем милиционеров, да и народ оказался креп­кий и горячий.

Да, милиция отступала, а ей вдогонку, но, попадая глав­ным образом в окна домов, окружавших площадь Ильи­ча, включая и величественное для такого небольшого го­рода здание администрации, летели камни и со звоном раз­бивали стекла. Ситуация явно вышла из-под контроля...

Резкий телефонный звонок словно встряхнул мэра.

— Савелий! — испуганно орал в трубку Керимов. — Ты в курсе, что происходит?!

— Да вижу! — рявкнул в ответ Гузиков. — А что при­кажешь делать? Доигрались в свою демократию?!

— Я подумаю... — раздраженно бросил мэр и швыр­нул трубку. Но тут же снова взял ее и соединился с Затыриным. — Ну что у тебя? Много пострадавших?

— Да есть, — мрачно ответил подполковник. — Дос­талось ребятам. Но бабу ту, главную, которая редактор­ша, мы схватили.

— Смотрите, только без членовредительства! В каме­ру ее, а потом разберемся. Ты вот что, кончай эту кани­тель, все равно их больше, а твои — я вижу — слабаки...

— Да если б я только приказал!..

— Все, кончен разговор. Отваливайте. Зафиксируй все до единой травмы. Мы им покажем избиение милиции! И срочно звони Седлецкому, передай мое требование немедленно выслать к нам ОМОН. В связи со взрыво­опасной, криминогенной обстановкой в районе, кото­рая способна выйти из-под контроля. Ты понял мысль? Все детали потом. А тех, кто бесчинствовал на площади, перепиши, мы позже с ними поговорим — и на другом языке, который им будет более понятен, ясно? Тебе, я полагаю, давно известны эти люди?

— Так точно!

— Действуй.

Савелий Тарасович с трудом перевел дух. Он уж было подумал, что на него прямо-таки гора обрушилась. Но это только показалось. К счастью...

В конце дня, когда шум в городе более-менее затих, но, по твердому убеждению подполковника Затырина, оппозиция лишь затаилась, по всей вероятности накап­ливая силы для дальнейших противозаконных действий, его срочно вызвал к себе Гузиков.

Подходя к зданию администрации, Павел Петрович увидел группу рабочих, стекливших выбитые окна. Им было отчего-то весело. Строго спросил, почему смеют­ся. Разве это безобразие — повод для смеха? А те просто отвернулись от него, даже не удостоив вниманием, вы­казав тем самым откровенное неуважение к его погонам. Хотел было сделать им более резкое замечание, но пере­думал и, махнув рукой, пошел к дверям, провожаемый новым взрывом прямо-таки издевательского хохота.

А может, ему показалось? Нервы-то весь день на пре­деле...

Судя по его внешнему виду, заметил Павел Петрович, мэр был настроен теперь весьма решительно. От утрен­ней испуганной какой-то неуверенности не осталось и следа. Впрочем, возможно, его подвигло на эту решитель­ность известие, поступившее из областного центра о том, что вопрос с ОМОНом решился в его пользу, хотя у гу­бернатора все же оставались какие-то сомнения по дан­ному поводу. Но Григорий Олегович все же прислушался к мнению генерала Седлецкого, который хорошо пони­мал трудности подполковника Затырина, чьи люди по­страдали в столкновениях с возбужденной толпой лишь по той причине, что начальник Воздвиженского РУВД в своем благородном стремлении избежать ненужных жертв категорически запретил сотрудникам милиции применение оружия. Вот так, мол, у нас добрые намере­ния правоохранительных служб нередко сталкиваются с активным злом толпы, откровенно подстрекаемой уголов­ными и прочими антиобщественными элементами к не­законным акциям с непредсказуемыми последствиями.

Толковая формулировка — достаточно обтекаемая и удобная во многих случаях жизни, но, главное, не требу­ющая дополнительных разъяснений и оправданий для применения решительных действий. А по сути, губерния, основываясь на вполне законных требованиях районной власти, давала ей добро на проведение зачистки в кри­минальной среде — ибо речь шла в первую очередь о ней — в такой степени, в какой того требовала реальная обстановка.

Вот в этой связи и вызвал к себе подполковника Са­велий Тарасович. Надо было уточнить прежде всего ос­новные объекты зачистки, а также обозначить тех лиц, которые должны были ответить за свои бесчинства — за организацию несанкционированных митингов, за дра­ки с представителями власти, за нанесение правоохра­нителям увечий, за неподчинение законным указаниям властей и так далее, что называется, по списку.

— Ты понимаешь, Паша, — доверительным тоном начал Гузиков, — и я, и ты, да и все мы, чего говорить, не желаем никаких незаконных акций. Но иногда просто сами обстоятельства вынуждают... не то чтобы нарушать законность, нет, но идти, как бы это сказать, почти по самой грани, вот. То есть я к чему? Раз мы с тобой объяв­ляем обстановку в районе с ярко выраженным кримино­генным оттенком, так?

Дата добавления: 2015-07-19