6 страница

Далее, одним из могущественнейших факторов в образе действий че­ловечества является метафизическое умозрение ¹⁹². И хотя развитие и упа­док его совершились в сравнительно цивилизованных эпохах, тем не менее связь его с низшими стадиями истории человеческой мысли может быть легко раскрыта. Можно напомнить уже приведенное в книге свидетельство того, что одно из величайших метафизических учений представляет собой лишь перенесение понятий из области религии в область философии; фило­софы, знакомые с представлением о призраках предметов, воспользова­лись им для создания теории мысли, положив этим начало теории пред­ставлений.

Кроме того, изучение склада ума дикарей и варваров позволяет нам несравненно шире и полнее исследовать мифологию. Надеюсь, что это достаточно доказано собранными нами здесь фактами. У низших рас на всем земном шаре воздействие внешних явлений на внутренний мир че­ловека ведет не только к констатации фактов, но и к созданию мифов; и это повторяется с таким постоянством, что может быть признано психи­ческим законом. Изучающий историю развития мысли приходит к важным выводам при виде регулярности процессов образования мифов и того, как они, развиваясь в практической жизни и увеличивая в силу различных причин свое влияние, превращаются наконец в псевдоисторические легенды.

Поэзия полна мифов. И тому, кто желает понимать ее аналитически, весьма полезно изучить ее и с этнографической стороны. Уровень мышле­ния низших рас служит нам ключом к пониманию поэзии и сам является

ее частью, поскольку мифы (серьезного или шуточного содержания) со­ставляют предмет поэзии и включены в язык дикарей, выражавших обыч­но свои мысли в смелых метафорах. Далее, история все более становится могущественной силой, оказывающей влияние на интеллектуальное раз­витие, а через него и на действия людей; поэтому одной из главных ошибок историков нужно признать то, что они, вследствие недостаточного зна­комства с истоками и ранними стадиями развития мифов, не могут соот­ветствующим образом оценить древние легенды, чтобы отделить хронику от мифа, и, за редким исключением, бывают обычно склонны относиться к преданиям или с безграничным доверием, или с безграничным скепти­цизмом. Такой некритический подход приносит еще больше вреда, когда он применяется к той части традиционных или документальных сказаний, ко­торые у некоторых племен играют роль священной истории. Дело не огра­ничивается тем, что в предметном указателе к той или иной книге о диких племенах можно встретить «назидательную» отсылку вроде: «Религия, см. Мифология». Важнее тот общественный факт, что на верхних ступенях лестницы цивилизации сказания, представляющие священную историю для одних религий, могут казаться другим мифическими легендами. Это можно наблюдать и среди великих исторических религий мира, и в извест­ной степени даже между отдельными сектами.

Одна из главнейших причин, задерживающих развитие истории ре­лигии в современном мире, заключается в том, что большая часть исто­риков, которые занимаются этим предметом, ищут в изучении мифологии оружие для уничтожения систем своих противников, но никак не орудие для очищения и разъяснения собственных теорий. Необходимым каче­ством истинного историка является беспристрастный взгляд на мифы как на естественный результат творчества человеческого разума, пытающе­гося объяснить те или иные факты в соответствии с уровнем мышления народа, создавшего эти мифы. Кроме того, во всех случаях, где при про­верке будет найдено противоречие мифов с действительными событиями, историк должен смотреть на первые как на продукт, чуждый истории, даже если эти события окажутся вполне объяснимыми с точки зрения мифов. Этнографическое исследование жизни дикарей и варваров дает верное и единственно рациональное познание общих законов развития мифов, необходимое для правильной критики этого предмета.

Такие тесно связанные между собой области, как нравственность и право, были до сих пор недостаточно исследованы с общей этнографи­ческой точки зрения, чтобы можно было говорить о каких-то определен­ных выводах или результатах. Но, несмотря на это, можно с уверенностью сказать, что всегда, когда эти вопросы рассматриваются даже поверх­ностно, мы с каждым шагом открываем все новые сокровища знания. Те­перь уже очевидно, что исследователи, систематически изучающие нравст­венные и законодательные учреждения человеческого рода, начиная от дикарей и варваров и кончая цивилизованными народами, вводят таким образом в научное исследование этих предметов необходимый элемент, которым чистые теоретики склонны пренебрегать. Законы или правила, установленные каким-либо народом в известную пору его истории, в соот­ветствии с обстоятельствами и представлениями времени, составляют од­ну область исследования. Законы и правила, которые существовали у них раньше, доставшись по наследству от более древнего периода, и были

только более или менее видоизменены, чтобы согласоваться с новыми жизненными условиями, составляют другую область, совершенно отлич­ную от первой. На этнографии лежит обязанность установить прочную связь между этими двумя областями, несмотря на пропасть, разделяющую их, — пропасть, в которую постоянно падают доводы моралистов и законо­дателей. Выходят же они оттуда изувеченными и беспомощными. В наше время этот исторический метод получает все большее и большее распрост­ранение.

Никто не будет отрицать, что английское законодательство приобрело путем видоизменения наследия прежних времен теории первородства и вещного владения, которые так не похожи на продукты современной ци­вилизации, что нам приходится возвращаться к средним векам, чтобы найти сколько-нибудь удовлетворительное их объяснение. Что же касается настоящих пережитков, то не находим ли мы в наших законах, относя­щихся к совсем недавнему прошлому, практически применявшиеся поста­новления о неравноправности евреев и номинальные правила вызова на поединок? Но нашего особого внимания заслуживает то, что развитие законов и переживание ими времени, которое их породило, представляют собой процессы, действие которых не ограничивается пределами писаных уставов относительно культурных народов. Допуская, что ключ к законо­дательствам цивилизованных народов лежит в законах варваров, нужно иметь в виду, что и законодатель-варвар руководствовался в своих суж­дениях не столько какими-то фундаментальными началами, сколько поч­тительной (а иногда и бессмысленно-почтительной) приверженностью к преданиям старины.

Эти истоки нельзя игнорировать при научном исследовании нравствен­ности и обычаев. Когда нравственные системы человеческого рода, на­чиная от грубейших дикарей, будут рассмотрены и распределены по ста­диям своего развития, этическая наука получит возможность подвергать свои методы строгому испытанию на длинном пути мировой истории добра и зла.

Заканчивая сочинение, половина которого представляет собой пере­числение фактов, относящихся к философии религии, мы предвидим воп­рос: какое отношение имеют все эти факты к исследованию истории рели­гии? В том, что изучение религии нуждается в новых данных и методах, мы можем убедиться на примере протестантизма, который является основ­ной системой религиозной мысли в Англии. Если мысленно провести идеальную линию через его центр, то по одну сторону от этой линии ока­жутся люди, строго придерживающиеся результатов Реформации XVI ве­ка или еще более древних установок первых веков христианства, а по другую — те, кто не желают быть связанными доктринальными сужде­ниями прошлых столетий, вводят в богословие современную науку и современную критику и энергично стремятся к новой реформации. На не­котором расстоянии от них с той и с другой стороны расположатся при­верженцы более крайних мнений. С одной стороны — англиканцы, кото­рые постепенно начинают все больше тяготеть к воззрениям Рима — системе, столь интересной для этнолога тем, что она сохранила обряды, принадлежавшие еще варварской культуре, системе, ненавистной для людей науки своей враждой к знанию и узурпацией умственного автори­тета духовной кастой, приводящей в наше время к тому, что престарелый

епископ считает себя вправе произносить приговоры результатам научных исследований, методы и значение которых находятся вне пределов как его знаний, так и умственных способностей. С другой стороны, разум, подавляемый догматами, мстит за себя в другом месте, а иногда и в об­ласти самой религии, в теологии, где он все более и более берет верх над аргументами традиционных верований, подобно тому как мажордом за­нимает место номинального монарха. В еще более отдаленных от нашей условной линии областях мысли мистический авторитет просто свергнут и изгнан, и престол чистого разума утвержден без всякого сопротивле­ния; чувства и воображение, в еще недалекие времена безраздельно свя­занные с религиозными верованиями, обращаются к философии и поло­жительной нравственности, которая сама должна управлять человечески­ми действиями.

Таково бесконечное разнообразие мнений среди образованных граж­дан одной цивилизованной страны в нашем веке, которому почти нет рав­ного по успехам положительных знаний и энергичному поиску истины как руководящего начала жизни. Среди причин, обусловивших столь запутан­ное состояние общественной мысли в отношении религии, есть одна, и весьма серьезная, о которой следует здесь упомянуть. Она состоит в одно­стороннем применении исторического метода исследования к религиозным доктринам и совершенном пренебрежении к этнографическому методу, который способен открыть историческому методу путь к более отдаленным первобытным областям мысли. Рассматривая каждое учение отдельно и независимо от других, решая вопрос о его истинности или ложности в абстрактном смысле, теологи закрывают глаза на известные истории факты, например на то, что один фазис религиозных верований есть про­дукт другого, что во все времена религия включала в себя идеи, выра­жавшие ее более или менее трансцендентальные представления в виде других догм, которые склонны видоизменяться в ходе развития сознания. При этом старые формулы или сохраняют прежнюю силу, изменяясь в своем значении, или же замещаются другими.

Многочисленные подтверждения этого принципа мы находим в хрис­тианстве. Достаточно сравнить взгляды образованных людей в Риме в V в. со взглядами жителей Лондона XIX в. на природу и деятельность ду­ши, духа и пр., чтобы убедиться, как изменились религиозные представ­ления даже в среде людей, являющихся представителями одного и того же религиозного направления. Изучение этнографии в связи с религией подтверждает теорию постепенного развития религиозных идей и обрядов.

В книге предложены некоторые гипотезы относительно того, в каком порядке различные стадии религиозных учений и обрядов следовали друг за другом в истории религии. Но насколько эти гипотезы верны, мне ка­жется вопросом второстепенным. Важнее то, что этнографический метод в религиоведении признает необходимость сравнения различных религий на всех стадиях развития культуры, так как значительную часть учений и обрядов нельзя рассматривать как продукт отдельных религиозных сис­тем. Они представляют собой более или менее видоизмененные вариации того, что возникло в рамках прежних верований. Исследователь религии, которому приходится иметь дело с отдельными элементами веры и форм поклонения, должен отыскать их место в общей схеме религии. Если окажется, что рассматриваемые учения или обряды перешли от более ран-

ней к позднейшей стадии религиозной мысли, тогда, как и при анализе любого элемента культуры, нужно указать их место в процессе развития. При этом возникают вопросы, представляют ли они продукт более ранних верований, но настолько здравый, чтобы иметь право удержаться в позд­нейших? Произошли ли они от более примитивных первоначальных веро­ваний и были изменены лишь настолько, чтобы соответствовать более раз­витым взглядам? Являются ли они пережитками низших стадий мысли, сохранившими свой авторитет в высших не из-за присущей им истины, а в силу преданий старины? Уже одна постановка таких вопросов вызывает целый ряд мыслей, которыми людям, дорожащим правдой, стоит заняться хотя бы потому, что они ведут к выявлению высшей степени истины, до­ступной для нашего века. При изучении религии, которое обещает, по-видимому, сделаться на многие годы одним из главных предметов, зани­мающих современную мысль, не следует делать решительных выводов, основываясь лишь на мнениях теологов, философов, биологов или естест­воиспытателей. Необходимо выслушать также этнографов и историков, которые могут указать на историческое положение каждого воззрения и обряда, причем их исследования прошлого должны простираться до самых глубоких слоев жизни дикарей, так как едва ли существовало такое пер­вобытное состояние человеческой мысли, которое не имело бы отношения к нашим идеям или связь которого с нашей собственной жизнью была бы окончательно порвана.

Мы должны считать большим счастьем, что нам выпало жить в один из тех богатых событиями периодов умственной и нравственной истории че­ловечества, когда недоступные в прошлом исследования открыты для нас. Долго ли продолжатся эти счастливые дни — неизвестно. Можно ожи­дать, что успехи науки и широкое распространение научного метода, с его неопровержимыми доказательствами и непрерывным открытием новых фактов, более успешно, чем до сих пор, продвинет мир по пути прогресса. Но если истории суждено повторяться, то нас ждут темные и неподвиж­ные века, когда на владение истиной будут претендовать лишь коммен­таторы и приверженцы предания, века, когда великие мыслители нашего времени будут приводиться в качестве авторитетов людьми, рабски при­меняющими их методы для новых доказательств высших целей. В том и в другом случае на нас, для которых дорог успех цивилизации, лежит обя­занность воспользоваться настоящими благоприятными обстоятельствами для того, чтобы прогресс, если ему суждено остановиться в будущем, мог бы по крайней мере остановиться на более высокой ступени. Для поборни­ков всего здравого и преобразователей всего ложного в современной культуре этнография может быть полезной вдвойне. Она запечатлевает в человеческих умах идею прогрессивного развития, которая, не уменьшая их уважения к предкам, побуждает их продолжать дело прошлых веков с еще большей энергией, чтобы масса света в мире увеличилась и там, где некогда на ощупь блуждали толпы варваров, культурные люди смогли идти вперед, ясно видя путь перед собою. Более трудная задача этногра­фии состоит в распознавании остатков древней культуры, обратившихся во вредные суеверия, и в произнесении им смертного приговора. Но и это, хотя и менее возвышенное дело необходимо для блага человечества. Таким образом, одновременно способствуя прогрессу и уничтожая препятствия к нему, наука о культуре является наукой преимущественно преобра­зующей.

Дата добавления: 2015-12-01